Еще одна тема из жизни офицера

Афганка.

Скрип соседней койки работает как дешевый китайский будильник. Который уже раз за ночь. Это Эргаш мается животом. Вот что значит попить водички из арыка. Вот уж точно говорят, что лень погубит. Поленился перед полетом в город набрать воды в кухне - и вот результат. Говорил я ему - не пей из арыка, козленочком станешь. Он тогда обиделся! Сам ты - говорит - козел, Светлячок. Я дома пил воду из арыка - и ничего. И здесь пить буду. Это вы, славяне, нежные. А мы ко всему привычные. <Мы> в его понимании - это таджики. Он сам из Душанбе. Почти местный. Парень, в общем, грамотный и начитанный. Но все равно, не люблю я его. Не за то, что он таджик, а за характер его. Скользкий он какой-то. Жадный и скользкий. И все время крутится вокруг <хлебных> мест. Вокруг кухни и вещевого склада. Может, и ничего особенного в этом нет, но мне он неприятен. И в друзьях у него не ребята из эскадрильи, а прапора - хозяйственники. Причем те, про которых известно, что они барахлом и продуктами приторговывают. Ну, в общем, не люблю я таких, как он. Про которых говорят - <умеет жить>.
Да и хрен с ним. И плевал я на его характер и натуру сволочную. Мне с ним не летать. Только забодал он меня сегодня своей беготней ночной. Когда он в очередной раз прибежал из гальюна я не выдержал:
- Слышь, ты, засранец! Ты к врачу бы сходил.
Он что-то бурчит в ответ. Не очень понятно, что - но понятно, что не <спасибо за совет>. И падает на койку. Койка опять скрипит и визжит.
- Блин, достал ты уже. Поспать не даешь. Сходи к врачу с утра. Похоже, что дезинтерия у тебя. Через твою дурь мы все здесь скоро срать будем дальше, чем видим.
- Да пошел ты! Тебе бы так!
Ну что ему на это ответишь. Баран - он и есть баран.
Утром, после построения, на котором Эргаш три раза убегал из строя, мы с командиром подошли к Доку. После разговора с нами, Док крепко взял Эргаша за локоть и потащил его в сторону медпункта. Мусульманин вяло сопротивлялся и слабо вякал что-то по поводу того, что у него сегодня еще дела есть и он не может тратить время на медосмотр. Пытался выдернуть локоть из руки Дока. Но Док решительно утащил его за дверь. Не знаю, что там с ним Док делал, но через некоторое время к медицинскому модулю подкатила <таблетка> и двое бойцов из медсанбата проводили Эргаша в машину. Как позже выяснилось - я был прав. Подцепил он из этого городского арыка самую настоящую дезинтерию. И не только он, но и правак его тоже. А, поскольку, тянули оба до последнего, то отправились они в город, в госпиталь. Проверили нас всех на заразу. Но пронесло! Ну, в смысле, никто кроме них не заразился.
Но это все завязка истории, так сказать. А история сама вот в чем заключается. Поскольку звено осталось без одного экипажа, то нагрузка на остальных стала больше. И так летали сверх всякой меры, а тут еще и это. Так что сочувствия к экипажу Эргаша никто не испытывал. Нам с командиром и так доставались самые поганые задания. Ну не в <фаворе> мы у начальства. А теперь еще и <сверхурочные>. Ну, в общем, не жизнь, а <Стахановское движение>.
Сегодня, например, мы - дежурный экипаж. Обычно у дежурного экипажа нагрузка не большая - сиди и жди. А сегодня, как назло - три вылета было. Мотались, как дерьмо в проруби - начальство возили в город и обратно. Причем не свое начальство, а мотострелковое и какого-то полкана из медслужбы. Устали с командиром - дальше некуда.
Сидим в модуле - отдыхаем. Расслабились, чай пьем: Все уже, наверное, на сегодня. Солнце уже на закат пошло. Помните старую песню: <Оранжевое небо, оранжевое море:>? Вот так все вокруг и выглядит. Моря, конечно, нету, но все кругом оранжевое. Даже зеленое сукно на бильярдном столе стало в этом свете каким-то непонятным. Тут так всегда на закате.
Я глаза прикрыл, на кресле откинулся - тут дверь хлопает. В дверях - боец. Огляделся по сторонам. Можно подумать, что кроме нас с командиром в помещении кто-то есть еще. Так вот, огляделся он и сообщает - <дежурный экипаж - на КП>. Ну вот, блин, отдохнули!
Боец впереди трусит и на нас с командиром оглядывается. А мы идем себе нормальным шагом. Некуда нам торопиться, набегались сегодня.
Боец остановился, нас ждет, пока догоним.
- Товарищ капитан, - говорит - приказано срочно прибыть!
- Тебе приказано - ты и торопись.
- Ну, товарищ капитан, давайте побыстрее!
Командир вообще никогда не торопится, а если погонять его начинают, так вообще тормозить начинает. Как будто специально. И знают все, что торопить его бесполезно. Он и так все успевает. Но боец, видно, еще зеленый - не знает, что экипаж ноль семерки никогда никуда не торопится. Так и идем спокойно с командиром к модулю КП.
На КП куча народу. Комполка, начштаба. И знакомые сегодняшние наши. Два полковника - мотострелка и медик этот с ними. Нас увидели и удивленно так на комполка смотрят. Один из пехотных у комполка спрашивает: <А где Эргаш?>.
- В госпитале твой Эргаш. Вместе с правым. То ли отравились, толи заразу подхватили - не знаю. А эти что, не устраивают?
Пехотные и медик рожи кривят:
- Мы с экипажем Шукурова летать привыкли.
Тут комполка взбеленился!
- Как в город мотаться туда-сюда - все вас устраивает. А как на боевой - так мы не привыкли:! В общем, так - или с этим экипажем летите, или идите на ..й. Нет у меня других экипажей! И клал я на вас и ваше начальство!
<Залетные> на него смотрят так, что понятно становится, что будь их воля - укатил бы комполка <за речку> прямо завтра. И с такой <сопроводиловкой>, что командовал бы он, после возвращения, каким-нибудь клубом офицерским в Якутии.
Надо сказать, что комполка наш - мужик не сахар. И нагрубить может ради <красного словца>, и обложить матюгом может просто так, чтобы пар выпустить. Но на хвост себе наступать не позволяет никому, а уж <залетным> и подавно. Смотрит он на гостей своих, улыбочка на лице нагловатая.
- Летите - говорит - с этим экипажем! Другого нет и не будет. Если не устраивает что-то - катитесь:
Мы с командиром стоим у дверей, ничего в происходящем не понимаем. Но только не нравится мне все это. И командиру, похоже, тоже. Но стоим, ждем: <Залетные> переглянулись и один из них, видно старший, рукой махнул.
- Ладно. - говорит - Ставь своим орлам задачу. И пусть поторопятся. Время жмет.
И на выход направились. А комполка к нам оборачивается и говорит.
- В общем так, мужики. Задача такая. Летите вместе с этими: - и на дверь кивает - На время полета переходите в распоряжение полковника :: . Задание получите от него в воздухе. Все! Выполняйте!
Непонятно! Совсем не понятно! Куда лететь, зачем? Ну да что делать то? Командир молчит - вопросов не задает. И я молчу. Командир постоял полминуты, потом козырнул:
- Разрешите идти?
- Идите!
Мы с командиром развернулись - и к дверям. Только я за ручку дверную взялся, как сзади голос комполка:
- Парни:?
Мы тормознулись! Комполка к нам подходит и говорит:
- Мужики! Вы это: Ну, в общем: Ну, короче говоря, по сторонам там особо не смотрите. И вопросов не задавайте. Слетаете туда и обратно - и забудьте, что в воздух сегодня ночью подымались. Дело там, в общем, такое: Ну, гнилое дело, понимаете. Но завязаны в нем такие люди, что вас, и меня вместе с вами, схарчат с вертушкой вместе и икота их не замучает.
Стоит напротив нас, а в глаза не смотрит. Нет у него такой привычки - своих подставлять. Но, видно, деваться ему некуда. Судя по всему, посылал он этих <залетных> так, просто чтобы не совсем уж шестеркой выглядеть. Ну а если он в этом деле - шестерка, то о нас с командиром что говорить? Даже не шестерки мы - сервоприводы, исполнительные механизмы.
- Идите - говорит - ребята. Когда вернетесь - ко мне зайдете сразу.
Двинулись мы с командиром на площадку. Не торопимся особо. И мысли у нас, видимо, одинаковые. Тревожно как-то, неспокойно. Понимаем, что в какое-то дерьмо вляпались - только вот непонятно пока, в какое? И при чем тут экипаж Эргаша?
Пришли на стоянку. Возле борта <залетные> крутятся и еще трое с ними. Кто такие? Откуда? Я таких и не видел никогда. Здоровые, лоси. В <горки> одеты, разгрузки на них такие, какие я только в кино и видел. Оружием увешаны - как новогодние елки шарами. Топчутся все у <головастика> нашего. Нас ждут. Нервничают.
Сашка - бортач нас увидел - и бегом к нам. Вытянулся, честь отдает.
- Товарищ капитан, борт к полету готов: А куда летим то?
Командир только рукой махнул: <Иди, заводись. Сейчас полетим!>. Сашка на меня смотрит. Я только плечами пожал. И вслед за командиром поплелся к машине. Осмотрели борт наскоро и в отсек полезли. Тут полковник из <залетных> нас догоняет.
- Вы что, товарищи офицеры, не поняли? Времени у нас в обрез А вы плететесь, как на похоронах. Быстро на взлет!
Командир на него смотрит, как на клопа вонючего. Ну не любит он таких вот - крутых и борзых.
- Разрешите обратиться? - говорит - Вы - полковник ::.?
- Ну, я!
- На время полета мой экипаж переходит в ваше распоряжение. Разрешите получить полетное задание?
Полковник сморщился, как будто лимон куснул.
- Взлетаем - говорит - капитан. Все объясню в воздухе.
Ну, взлетаем, так взлетаем. Раскрутились, вырулили на ВПП, прокатились метров триста и - на взлет. Пока катились полковник к нам перебрался, карту полетную достал и командиру по переговорному курс задает. Я карту хорошо помню. Курс - в пустыню. Места там, в общем, знакомые. Только нет там никого и ничего. Песок сплошной. Даже духи туда не забираются. Гиблое место.
Полковник по переговорному вещает: < В таких-то координатах встретимся с двумя <безномерными>. Дальше в их сопровождении идем на точку. На точке забираем десант и назад. Посадка в таких-то координатах. Сгружаем десант и идем домой. Все!> Ну, в общем, все понятно. Если <безномерные> - значит со <спецурой> работаем. Только не понятно, почему нас в это дело подпрягли. <Спецура> лишний раз светиться не любит. Они все больше своими бортами летают. Мы только на огневую с ними летаем. Да и то не часто. И зачем мы сейчас нужны, если два <безномерных> нас встречают и вместе с нами на точку идут? Не понятно все это. Прав был комполка - гнилое, какое-то дело.
Пока мы взлетали, высоту набирали и на курс вставали - ночь уже наступила. Темно кругом - хоть глаз коли. Ночной полет - штука особая. А ночной полет над пустыней - это совсем особый случай. Тут и днем глазу особо не за что зацепиться, а ночью - тем более. Летим, как в бутылке с чернилами. Не понятно, где верх, где низ. Только вестибулярный аппарат и подсказывает, что не вверх брюхом летим. Полковник назад, в отсек ушел, а Сашка на свое место перебрался от пулемета. Трогает меня за локоть и глазами назад, в отсек косит: <Посмотри, мол>. Я в отсек оглянулся и обалдел аж. Эти три кекса в <горках> сидят вдоль борта и все, как один, так ненавязчиво, стволы свои нам с командиром в спины направили. Вроде и держат стволы на коленках, но сразу ясно, куда они направлены. А полканы <залетные> сидят напротив них и делают вид, что этого не замечают.
- Ну, - думаю - попали мы! Что за народ везем? Куда? Зачем? И вид у этих - в <горках> такой, что понятно - если надо будет, вальнут нас всех не задумываясь. И фамилии не спросят.
Не понятно все это. Ну да ладно! Меньше знаешь - легче спишь. Тем более, что командир сидит в своей <чашке> спокойно. Вроде и не нервничает совсем. Ну, а если он спокоен, то мне и вовсе волноваться не о чем. Он для меня авторитет - круче Леонида Ильича.
Ну, в общем, дошли до точки встречи. Вот и <безномерные>. Два <крокодила>. Пропустили нас вперед и идут сзади уступом - вроде прикрывают нас. В эфире - полная тишина. Радиообмена с <крокодилами> нет никакого. Так и идем на вторую точку. Идти то, в общем, не далеко. Километров 50-60. Да только уж больно противно. Чувствую спиной стволы этих хлопцев, что в отсеке сидят. И два <крокодила> сзади бодрости не добавляют. Ну, в общем, дерьмово как-то.
Полковник вперед перебрался. Сашку к пулемету прогнал, сам на его месте устроился. Нацепил переговорное и спрашивает: <Скоро на месте будем?> командир в мою сторону головой кивает - мол, у него спрашивайте, он штурман. Я на карту глянул, прикинул что к чему и говорю:
- Минут пять - семь и на месте будем.
- На подходе - говорит полкан - дашь красную ракету. Внизу три фальшфейера запалят. На них будите садиться. Посадочные огни не включать. Сядете - машину не покидать, двигатели не глушить. Взлет - по моей команде. Как взлетим - сопровождение не ждать. Сразу на обратный курс. Все понятно?
- Понятно - говорю.
- Не понял?
- Так точно, - говорю - товарищ полковник. Понятно.
Командир кивнул только. Полкан смотрит на него недовольно. Ждет ответа по уставу. Да только долго будет ждать. Командир, когда делом занят, всех и вся имел. Не то, что полкана какого то залетного. Полковник подождал немного и в отсек подался. Видно понял, что не видать ему уставных взаимоотношений.
Ну вот мы и на подлете. Я блистер приоткрыл, ракетницу высунул слегка и дал красную. Видно припозднился слегка. Три красных факела, будто по команде, прямо под нами вспыхнули. Проскочили! Ну да ладно! Командир разворот заложил с креном. И не слабый такой крен. Градусов тридцать - тридцать пять. В машине шум стоит не слабый, но матюки из отсека я даже через этот шум услышал. Ну, понятно. Они там крутые все. Им западло пристегиваться. Вот пусть и полетают по отсеку. Я даже смотреть в отсек не стал. Слышу только в переговорное, как Сашка захрюкал. Он то видит, как полканы вместе со своими крутыми <спецами> по отсеку летают. Ну и хрен с ними. Ну, короче зависли мы над тремя огнями и снижаемся вертикально. Есть контакт. Погано садиться, когда земли под собой не видишь. По инструкции посадочный надо включить, да вот ведь блин! Нельзя. Ну да командир и так сядет. Главное, чтобы яма какая-нибудь под скат не подвернулась. Или камень крупный. Если <ноги> поломаем - все! Тут и останемся. Командир сел точно. Прямо между фальшфейрами. Обороты сбросили, ротор вхолостую воздух месит. Полковники и <спецы> в отсеке завозились - на выход собираются. У меня блистер открыт, я через него наружу гляжу. Слышу, как <крокодилы> над нами взад-вперед курсируют. На улице суета какая-то. Вижу народ какой-то. В <горках> все. И снаряга такая же, как на пассажирах наших. Суетяться, бегают из темноты к борту, мешки какие-то таскают. Сашка в кабину зашел, шторку за собой задернул. Я удивился даже. Отродясь такого не бывало, чтобы мы не видели, что к нам в отсек грузят. Сашка шлемофон снимает и руками нам показывает, чтобы мы шлемы сняли. Что за х:ня такая? Ротор хоть и на малых работает, но шуму от него столько, что слышать друг друга не получиться. А Сашка все показывает - мол, снимайте шлемы. Ну, сняли, конечно. Он к нам наклоняется, головы наши к себе тянет. И орет прямо в уши. По-другому не услышим ничего.
- Мужики - орет Сашка - там пое:нь какая-то. Недалеко от борта мешки какие-то свалены. <Спецы> их к нам на борт грузят. Штук тридцать загрузили уже, и еще столько же осталось.
- А что за мешки, - спрашивает командир - с чем?
- Да хер его знает. - говорит Сашка - Я помочь хотел, так меня сюда прогнали и велели шторку задернуть. И вонь, какая-то от них, странная. Знакомое что-то, но не могу вспомнить - что. Полканы эти суетятся сильно. Все подгоняют <спецов>.
Командир помрачнел сразу, как слова Сашкины услышал. И не просто помрачнел. Лицо у него побелело и застыло. Я с ним не первый день летаю - знаю, что таким его лицо становится, когда совсем хреново. Когда есть шанс обратно не вернуться. А сейчас-то что? Ну, не понятно. Ну тревожно как-то. Ну, так что? Свои же кругом. Правда эти <свои> нам весь полет стволы в спину направляли, но все равно - свои ведь. Я на командира глянул. Вопросительно голову вскинул. А он смотрит то на меня, то на Сашку. И головой мотает. Наклоняется к нам и говорит:
- Потом, парни. - говорит - Все потом объясню - когда домой вернемся.
А звучит у него это <когда:> как <если:>. Ну, блин! Вот так встряли! Да что ж такое там за бортом творится? Во что нас комполка втравил? Опять мысль в голову лезет: <а причем тут экипаж Эргаша?>. Ну да ладно! Командир понял что-то. До дому доберемся - расскажет. А пока - я за <ксюхой> своей потянулся. Ну, вроде, из зажима ее взять и на боевой взвод поставить. На командира смотрю - а он головой крутит. Не надо, мол. К уху моему наклоняется и орет:
- Не надо, Светлячок. Все равно не успеем, если что: Сиди спокойно. И не рыпайся. Потом все объясню.
Ну ладно, потом, так потом. Я шлем обратно натянул и стал в блистер смотреть. Хоть и темно, а глаза уже к темноте привыкли - вижу кое-что. Тени какие-то. И не <спецы> вроде, а что-то знакомое. Вроде собака крупная? Или не собака? И не хотел я совсем всматриваться в эти тени. Просто как-то само собой получилось. Смотрел - смотрел и вдруг как будто прозрел. Блин, да это же ишак! А за ним второй стоит. А еще дальше вроде третий маячит. Так это что же? Караван, что ли? А если караван, то <духи> где? Неужели их <спецы> всех до одного:? И почему секретность такая? И ведь на подходе ни стрельбы не было, ничего не было. Тихо все было. Нихера мне не понятно!
Тут шторка отдернулась и в кабину всунул морду полковник. И большой палец нам показывает. Мол, все отлично. Переговорку у Сашки взял и говорит нам:
- Все в порядке, мужики, взлетаем.
А у самого рожа довольная, как у слона после клизмы. Ну, взлетаем, так взлетаем. Главное, чтобы <крокодилы> нам на пути не встретились. Пошли наверх. Ночью прохладнее, чем днем, но все равно, в этом климате с места вверх идти - только двигатели гробить. И пыль кругом поднимается такая, что собственную руку не видно. Но тут уж выбирать не приходится. Набрали метров сорок и командир на обратный курс встал. Полковник к нам залез и очередную вводную сообщил - мол, идем домой. На аэродроме подсесть у медсанбата. Двигатели не глушить, борт не покидать, естественно. После того как разгрузимся - перелететь на площадку свою. И сразу доложить комполка о прибытии. И свалил в отсек, шторку за собой задернув.
Ну, в общем, долетели мы нормально. Да и ничего сложного в этом нет - по прямой лететь. Только, если честно говорить, страшно мне было. Ох, как страшно. Ну, вроде, что случиться то может? Но неизвестность - самое страшное. Подсели у медсанбата на аэродроме, разгрузились. Полковник зашел к нам, дал команду на взлет. Перелетели мы на площадку, зарулили на стоянку. Сашка остался борт заправлять и чехлить, а мы с командиром прямым ходом на КП. Докладывать, как было приказано. На КП уже нет никого. Только комполка сидит. И пепельница перед ним окурками полна. Мы вошли с командиром, доложили. Комполка выслушал доклад и кивает нам на стулья - садитесь, мол. Мы сели, конечно. Он спрашивает:
- А бортач то ваш где?
- Да на стоянке, борт чехлит. Сами же знаете, товарищ полковник. Он пока мащину не обиходит - спать не ляжет.
- Ну, да. - кивает комполка - знаю. Ну да ладно. Я вам скажу, а вы ему передадите. Вы, ребята, все, что сегодня видели и слышали - забудьте. Ну, вроде как бы и не было этого никогда. Так лучше будет.
Меня как будто кто за язык дернул. Сколько раз зарекался не болтать не по делу - так на тебе:
- Кому лучше, товарищ полковник?
- Ты - говорит - Антон, не умничай. Тебе лучше будет, командиру твоему. И мне лучше будет если вы все забудете. Я ваш сегодняшний рейс даже в журнал полетов не заносил.
Тут командир включился в разговор:
- Ну, это - говорит - понятно. Но только три часа налета - это не мелочь. Что с этим то делать будем?
- Это - говорит полковник - вопрос понятный. И решаемый вопрос.
Лезет в стол, достает пузырь и в бумажный пакет его заталкивает.
- Вот - говорит - это вам для отбития памяти. На троих.
Командир пузырь взял и поднялся.
- Разрешите - говорит - идти?
- Идите, отдыхайте. И пи:.те поменьше. В ваших это интересах.
Я, вроде, опять рот открыть собрался, но командир меня локтем в бок ткнул. Молчи, мол, дурак. И на выход двинул. Ну, я, естественно, за ним. Подходим к модулю своему и Сашка на встречу. Командир остановился, подумал немного и говорит:
- Вот что, парни. Пойдем ка мы в сторонку куда-нибудь. Поговорить надо. И презент от начальства на троих раскинуть.
- Командир - говорю - что мы, школьники, что ли? По углам с водкой ховаться. Пойдем в модуль, сядем нормально, выпьем, закусим.
Он смотрит на меня, как на несмышленыша:
- Тоха - говорит - мы не школьники, мы смертники. И по этому пойдем сейчас в поле, сядем так, чтобы ни одна падла подойти к нам не могла и поговорим:
- Ну, ладно - говорю - пойдем. Только не понимаю я нихера. Ни полет этот гребанный не понимаю, ни тебя.
Отошли мы от модуля метров на двести, уселись на старые скаты. Командир из пакета пузырь достает, голову ему сворачивает и протягивает Сашке. Сашка сидит, на командира смотрит набычившись и бутылку у него не берет. Командир тоже набычился.
- Что - говорит - понял, в чем дело?
- Да чего уж тут не понять. - говорит Сашка - У них там один мешок то ли лопнул, то ли распорот был. Я как подметать в отсеке начал - так сразу и понял.
- Вот и не пи:ди тогда - говорит командир - если понял. Бери пузырь и пей!
Такой разговор меня задел конкретно. Я конечно среди них самый молодой. И здесь всего два месяца. Но эта не причина, что бы при мне так разговаривать. Ну, будто и нет меня вовсе. Или я баран полный.
- Вот что - говорю - мужики. Я, конечно, понимаю, что я самый из вас зеленый. Что, как правак, я единственная деревянная деталь на весь <головастик>. И что я нихера еще не секу в здешней жизни. Но уж если вы говорите о чем-то, то говорите так, чтобы я вас понимал. Или я пойду отсюда, и еб:сь вы в рот, со своими секретами и откровениями. И со своим пузырем гребанным в придачу.
Дернулся я встать со ската и уйти, но командир меня за плечо рукой удержал. И усадил обратно.
- Погоди - говорит - обижаться. Ты пойми, у меня там, на точке, только догадки были. Теперь Саня эти догадки подтвердил. Давай, выпьем, и расскажу я все.
Я уселся обратно. Запустили мы пузырь по кругу. Потом по второму. И рассказал командир такую байку. Ну, то есть до сегодняшнего дня она ему байкой казалась. А после сегодняшнего полета байкой казаться перестала. И рассказал, стало быть, командир вот такую историю. Ну, короче, дело вот в чем.
- Понимаешь - говорит - Тоха. Когда нас сюда перебросили, ну, в самом начале, мы совсем тут ничего не знали, фишку не секли. До нас тут только десантура была и <свистки> местные. Потом мы сюда перелетели. Мотострелков перебросили. Госпиталь большой сделали. Ну, в общем, обживаться начали. Ну, и выяснили, что по пустыне здесь караваны ходят в сторону границы. Туда идут с наркотой, а обратно - с оружием. И что наша основная задача эти караваны перехватывать. Летали мы тогда с десантурой на караваны частенько. Только все больше караваны с оружием брали. То есть на пути обратно. Сколько разведка не билась - так ни одного каравана на пути туда не взяли. Уходила наркота за кордон полностью. Начальство бесилось, разведка с ума сходила, а что толку. Вот и перебросили сюда <спецуру>. На четырех <безномерных> бортах. И поручили это дело им. Дело, вроде, с мертвой точки сдвинулось. Один караван с наркотой взяли, потом второй. Ну и пошло - поехало. Только вот что странно было. Каждый раз, когда нас на караван вызывали, мы прилетали к шапочному разбору. То есть - прилетаем, а караван чистенький. Одна <спецура> кругом. Если и есть <духи>, то только в виде <тушек>. Допросить некого, свидетелей нет. Ну, вывозили груз на аэродром, жгли его там огнеметами. Но, все равно, что-то во всем этом странное было. Ну, в общем, поползли слухи, что кто-то из высокого начальства с этого навар имеет.
- Как - говорю - навар? Ведь груз же захватывали, жгли. Какой тут навар.
- Ты не торопись - говорит командир - сейчас расскажу. Вроде поговаривали, что система такая была. Часть груза сдают, а часть, перебрасывают в тихую на аэродром. А потом <за речку> отправляют. Ну а дальше - тебе рассказывать не надо. Сам поймешь. Да я и не знаю сам, как они там все организуют.
- Постой - говорю - командир. А как они за речку наркоту-то сплавляют. Ведь за загрузкой бортов особисты наблюдают.
Командир примолк ненадолго.
- Понимаешь, Светлячок - говорит - вот тут и начинается самое поганое во всей этой истории. Говорили, что они переправляют эту дрянь <за речку> вместо <двухсотых>. Ну, в ящике вместо бойца мертвого - наркота. Сам знаешь, в Союзе большинство гробов вскрывать не разрешают.
Я рот открыл, чтобы спросить командира о том, откуда он все это знает. Но после того, что он сказал я сидел с открытым ртом и не мог ничего сказать. Не укладывалось это у меня в голове. Ну, просто не мог я в это поверить. Первое, что мне сказали, когда я сюда приехал - это то, что мы своих не бросаем. Не живых, не мертвых. И видел я много раз, как ребята своих <двухсотых> на себе из боя вытаскивали. Ну не могу я поверить в то, что какие-то уроды погибших бойцов из <цинкачей> вытаскивают и в пески выкидывают. Тут меня как колотушкой по затылку ударило.
- Командир, - говорю - а причем тут экипаж Эргаша.
Командир посмотрел на меня эдак задумчиво, оценивающе.
- Тоха, - говорит - ты, вроде, взрослый мужик. Ну, сам подумай, откуда у него бабки? Летает меньше нашего. Да и то, все время в город, на <корове>. И на боевой борт не просится. И дежурным экипажем все время торчит. Понимаешь теперь?
Прикинул я - действительно так. Не зря я, значит, Эргаша недолюбливаю. Но все равно - дико все это. Дико и не понятно. Неужели он все это проворачивает. И наркоту возит, и трупы в песок сбрасывает?
- Командир - говорю - надо к особистам идти. Я пойду и расскажу им все!
- Сиди уж - говорит - никуда ты не пойдешь. Ну, сам подумай - куда мы сегодня ночью летали? Вот то-то и оно. И что мы возили?
- А что мы возили? - спрашиваю - Я так и не понял? Мешки какие-то?
Тут Сашка прорезался. Смотрит на меня, как на дебила распоследнего.
- Ну, ты, - говорит - Светлячок и точно как ребенок. Так и не понял до сих пор. На такой караван мы сегодня ночью летали. И везли мы <Афганку>. Я ее из отсека выметал. И сжег потом в бане. Так что не расскажешь ты ничего никаким особистам. Мы теперь в это дело влипли. Так что сиди и молчи в тряпочку, если под трибунал не хочешь. А вякнешь что-нибудь особистам - так и до трибунала не доживешь. Может и они в этом деле завязаны.
Командир слушает его и кивает. Согласен он с ним полностью. А мне все равно не понятно. Ну и что, что летали. Не по своей же воле. Приказ у нас был.
- Мужики - говорю - ведь мы по приказу летали. И комполка подтвердит. Не может же он свой приказ не подтвердить?
Командир аж заржал.
- Светлячок - говорит - ну неужели ты думаешь, что комполка не в курсе, чем экипаж Шукурова занимается? И ты думаешь, что он не знал, куда нас сегодня посылал? И думаешь, он нам пузырь этот просто так дал. Чтобы мы расслабились?
- Ну, да - говорю - дал пузырь. Он, вроде, мужик неплохой.
Командир усмехнулся и полез в пакет из под водки. И вытащил из него три пачки <Афошек>. Каждая в палец толщиной. И кинул их на траву между нами.
- Понимаешь, Светлячок - говорит - он просто нас купил. За дорого купил. И мы теперь молчать будем и о нем, и о Эргаше, и о нашем сегодняшнем полете. Пойми ты, наконец. Если кто-нибудь из нас языком чесать начнет, мы все здесь останемся. И я, и Сашка, и ты. Так что бери бабки и не чирикай. И перестань играть в благородного офицера. Хот так нам комполка это дело компенсировал.
Сказать на это мне, собственно, было и нечего. Я понимал, что командир прав. Но и понимал то, что если я возьму эту пачку <Афошек>, то влипну в эту историю полностью, с головой. Командир поднял деньги с земли и протянул нам с Сашкой.
- Ладно, мужики! Дело сделано. Изменить мы ничего не можем. Так что дело наше - молчать в тряпку. И лишний раз не светиться. Бери бабки, Светлячок. И забудь о сегодняшнем полете.
В общем, так получилось, что деньги я взял. Поверил я им - командиру и Сашке. и понял тогда, что иногда доблесть и честь заключается не в том, чтобы слепо за закон цепляться. А в том, чтобы не допустить, чтобы близкие тебе люди пострадали из-за того, что ты свою честь и совесть кристальной оставил. На этом, вроде, можно было бы и закончить эту историю. Больше таких полетов у нас не было. Комполка вскоре заменился и <за речку> уехал. Саня и командир через год тоже заменились. А я пробыл в полку два срока.
Да, еще одно! Есть такая пословица - <Бог шельму метит>. Очень, надо сказать, точная пословица. Так вот, в конце года экипаж Эргаша не вернулся с вылета. Летели они из города на аэродром. Что случилось - так никто и не узнал. <Корову> их мы нашли часов через восемь, после того, как они перестали выходить на связь. Лежала она на брюхе в <зеленке>. И была совершенно целой, если не считать поломанных стоек шасси. А целой была в том плане, что не одной пробоины в ней не было. И перегнали ее на аэродром без всяких проблем. Особисты долго <рыли землю>, но так ничего и не выяснили. Официальная версия была, что экипаж погиб в бою с духами. И объявили перед строем, что все они награждены посмертно.
Мне, в общем-то, наплевать, что с ними случилось. Живы они, или нет. Только я почти уверен в том, что Эргаш со своей командой живет спокойно где-нибудь и тратит деньги, которые отдают трупным запахом.

quote:

Originally posted by FieryFly:

Только я почти уверен в том, что Эргаш со своей командой живет спокойно где-нибудь и тратит деньги, которые отдают трупным запахом.

Скорее валяются в каком-нибудь глубоком ущёлье...

Как всегда сильно.

quote:

торговали те, кто не воевали... для кого война... а для кого - мать родна.
в моём штабе тыловики имели медалей больше, чем мои бойцы.

quote:

Только я почти уверен в том, что Эргаш со своей командой живет спокойно где-нибудь и тратит деньги, которые отдают трупным запахом.

Скорее лежат, с пулей в затылке на небольшой глубине.

Журавли

И.Д.Шаферан

У нас лежат снега, у нас гудит пурга,
И голосов совсем не слышно птичьих,
Но где-то там, вдали, курлычут журавли,
Они о родине заснеженной курлычут.

Ну, как требует обычай: "Было это давно и неправда:" А именно: было это около 10 лет назад, может раньше, может позже, кто знает, в календарике не отмечено. Неправда в том, что события несколько смещены во времени, сжаты, так сказать для более "компактного" повествования. Имена участников, конечно, выдуманы (это вам не прото-кол, в конце концов!). Ну-с, начну, пожалуй.

В апреле того года наш отряд заканчивал тянуть лямку по "выполнению служебно-боевых задач в Северо-Кавказском регионе". Это были далеко не первые и не последние "задачи", и их выполнение всем уже порядком надоело. Бурные события середины девяностых годов сменились относительным затишьем. В "верхах" делили власть и баксы, в "низах" пытались наладить какое-то подобие мирной жизни. Периодически, получив деньги или приказ, кошмарили друг друга, "чтоб служба мёдом не казалась". Никакого идеологического запала не осталось, и самые отвязные джигиты уже откровенно плевались при упоминании "джихада". Однако, жизнь есть жизнь, и в этой жизни пуля остаётся пулей, а фугас - фугасом. Кому-то выпадало умирать и в это "спокойное" время. Поэтому система блок-постов сохранялась по всей республике, и на этих разношёрстных "укреплениях", изнывая от безделья, тащили службу многочисленные подразделения МВД, ВВ и МО.
Доставшийся нам блок-пост поставлен в предгорьях, несколько в стороне от федеральной трассы "Кавказ", не на равнине, но и не в горах, окружён густой зелёнкой, ветки которой, усыпанные 20-ти сантиметровыми иглами, образовали густую, непролазную чащу, пересечённую во многих направлениях кабаньими тропами-туннелями. Блок-пост был знаком по предыдущим командировкам, с местным населением связи давно налажены, окружающая местность исползана и исхожена вдоль и поперёк, с командирами соседних подразделений выпито сумасшедшее количество водки и переговорены все темы, начиная от боевого взаимодействия, и кончая бабами. ПВД у нас было устроено в ауле О., лежащем недалеко от федеральной трассы на дороге, ведущей в горы. Далее на эту дорогу, как бусы в чётках, нанизаны аулы, и так до самой границы. Дорога не очень оживлённая, но и не совсем пустынная, народ, в общем, ездит. Наш блок-пост стоит как раз между соседними аулами, на расстоянии 4 километра от ПВД, и смену на него каждое утро мы возим на машине "Урал", сохранившейся у нас от первой кампании, и передаваемой от смены к смене. Руководство группировки неоднократно порывалось отнять у нас машину, как не принадлежащую отряду, однако, мы вовремя узнавали об этих гнусных поползновениях, и успевали спрятать её в ауле, у "кунаков". ПВД стоит в самой середине аула, на территории бывших аптечных складов. Приземистый бетонный сарай окружён ажурным бетонным же забором, всё Советской постройки, замшелое и покосившееся. Один из углов сарая обрушен танковым выстрелом и кое-как заделан досками и завален шлаком. Чистоту во дворе поддерживают "залётчики", вина которых не настолько велика, чтобы отправить их домой (с последующим увольнением), но и не настолько мала, чтобы простить. В отсутствие "залётчиков" двор метёт внутренний наряд. Впрочем, от работы никто особо не отказывается, всё же какое-то разнообразие в невыносимо скучной жизни...
Ближе к концу дня меня вызвал дневальный - на КПП пришёл посетитель. Пожилой, солидный чеченец, поздоровавшись, спрашивает, кто командир. Представившись, интересуюсь, что у него за дело.
- Слушай, командир, это твой блок стоит на дороге в Ц.? спрашивает он, и нехорошее предчувствие начинает шевелиться в моих внутренностях.
- Да, это наш блок, а что там случилось?
- Да так, непорядок на нём, ты бы съездил, сам посмотрел...
- Говори, что там стряслось?
- Ничего страшного, но ты бы всё-таки съездил... Непорядок...
- Ладно, спасибо, что сказал, сейчас же еду!
Чуть ли не бегом возвращаюсь в барак, прикидывая, кого бы взять с собой, и пытаясь угадать, что там могли начудесить мои "дуболомы".
-Дневальный, когда связь с блоком была?
- В обед звонили...
- Ну и что там у них?
- Ничего, всё в порядке...
- А ну, на связь с блоком!
А вот хрен вам по всей морде! Блок не отвечает. Пытаюсь выйти на ком. взвода по "Джонсону" - не отвечает. Точно, непорядок на блоке... Подходит замполит.
- Что там, Семёныч?
- А х... его знает. Собирайся, возьми Репу с Трассером, поедем. Да пошустрее давай, Коля, что-то у меня чувство нехорошее...
Громадный "Урал", рыча дизелем, осторожно пробирается по главной улице аула, запруженной в этот вечерний час машинами, курицами, коровами, снующим туда-сюда народом. В ауле 14 000 населения, и какого хрена им не сидится по своим саклям? Выбравшись из села, "Урал" набирает скорость, и, подпрыгивая на выбоинах, прёт разъярённым мастодонтом. Слышно, как матерится в кузове Трассер, да стучат о кабину сошки ПКМа Репы.
На первый взгляд, на блоке ничего страшного не происходит. Рядом с блоком стоит трактор Лечи - водовоза, человека вне политики и войны, который просто возит воду для всех, кому она нужна. Это очень неплохой бизнес, вода дорога, куда дороже бензина и солярки, пропуск ему - везде, а также всеобщий почёт и уважение. Ну и прибыль, конечно. Таких водовозов несколько в ауле, их трактора не простаивают, они постоянно снуют туда-сюда, развозя воду и сплетни.
- Здорово, Лечи, погоди, я сейчас...
- Давай-давай, командир, ничего, я подожду. От него ощутимо попахивает спиртом.
На крыше блока, за пулемётом видна какая-то фигура, ага, значит, службу всё-таки несут. Но на дороге, у шлагбаума - ни души. На входе в блок лежит чья-то разгрузка, истоптанная сапогами и замызганная. Бойцы остаются с водовозом, мы с замполитом вбегаем в помещение блок-поста.
Мать твою!!!!
Картино маслом: "Ниасилил..." (хотя, тогда ещё так не говорили). В маленькой комнатке стоит густой перегарный дух. Оружейная пирамида наполовину пуста, тела бойцов устилают пол и четыре койки без матрасов. Выброшенные из пирамиды автоматы торчат в разные стороны из кучи тел, стоят, прислонённые к стенам. Раскрытый ящик с гранатами валяется на полу, и выпавшие из него "Эфки" без запалов катаются под ногами, как картошка, когда её рассыпают для просушки:
Бойцы выглядят весьма колоритно: кто одет, кто раздет, кто обут, кто разут, рас-трёпаны и грязны все. Осина вообще голый, и это при том, что на улице "не жарко". Стол дежурного завален объедками шашлыков, пучками какой-то зелени, кусками осетра, открытыми банками тушёнки, уставлен пустыми и полными кружками. Сброшенная с него рация тихо попискивает в углу...
Люди все на месте, никто, вроде, особо не повреждён (слава тебе, Господи!). Начинаем растаскивать кучу этих "трупов" и судорожно считать оружие. Хвала Аллаху, всё на месте (боеприпасы тогда не считали). Стоп, стоп! А это что ещё такое? Вай! Обнажённое женское тело, и тоже пьяное "до изумления". Вот бл.... Это же Лайла, местная, так сказать, "красавица". Ладно. Ещё один вопрос: если все бойцы здесь, то кто же сидит в "вороньем гнезде", у пулемёта? Поднимаюсь наверх. Ба! Да это же Малика, вторая, так сказать, "красавица". Эта хоть и растрёпана, но всё же одета. И естественно, тоже пьяна до бессознательного состояния...
Поднимаю рацию, она работает. Связываюсь с ПВД.
- Кто там дневальный? Крест? Дай-ка Витька (командир 1 взвода).
- Витёк, поднимай взвод, дуй сюда. Машину сейчас пришлю. Чего? Да-да, всё нормально, но смену давай пошустрее, потом с Котом (командир "пьяного" взвода) разочтёшься, стряси там с него, сколько хочешь...
Выхожу из блока на свежий воздух и подхожу к водовозу.
- Ну и что тут случилось, знаешь? (конечно, Лечи знает всё, что происходит в республике, и даже, наверное, в мире).
- Ха! Утром приезжал Айдамир, сказал, что у него свадьба и поэтому, на радостях привёз кунакам канистру спирта, хорошего, медицинского. Ты же его знаешь; душа широкая, и свадьба у него - каждую неделю! Ха-ха-ха! (изрядно ополовиненную 10 литровую канистру мы действительно, нашли в блоке).
- Ах он шайтан, сын собаки! Лечи, поехали, я сам пристрелю его!! А поганый труп отдам родственникам, переодев в женское платье!!! (давно замечено, что общаясь с местными, скоро начинаешь с пятое на десятое понимать их язык, а по-русски говорить начинаешь с акцентом. Там это не замечается, там все так говорят, но вернувшись домой, выглядит довольно забавно. Конечно, я не стану убивать Айдамира, он приносит хорошие сведения, своевременные, и самое главное, правдивые. Такие же сведения о нас он приносит боевикам, но нам это пофигу, лишь бы давал нам то, что нужно.).
- Как же, поймаешь его, он ещё в обед уехал в Ведено.
- Пьяный уехал?
- Да уж не трезвее твоих, он ведь не пропустит. Тем более, "свадьба" у него!
- Чтоб ему там шею свернуть в горах, шакалу!!! Слушай, Лечи, а что мои тут куролесили? Никого не пристрелили, спаси Аллах?
- Да нет, никого не пристрелили. Сначала песни пели, громко пели, хорошо. Потом всех пропускали, потом никого не пропускали. Потом Ваха смотался в аул, привёз Малику с Лайлой:
- Он что, тоже был?
- А куда Айдамир без Вахи? Всегда они вместе.
- Ну и куда он делся?
- Как куда? Твои его потом в машину Айдамира занесли, и уехали они, дальше гулять. Потом ракеты пускали, кто-то на крыше голый плясал:
- Вот бл...
- Потом мулла приезжал, женщин стыдил, сказал, что к тебе поехал. Не был он у тебя?
- Нет... Ну а женщины что?
- Ха! Это такие женщины, что им и десять мулл мало будет! Едва он вырвался. Потом меня остановили, полбочки воды вылили - купаться им захотелось...
- Ты зайди завтра, я с тобой рассчитаюсь за воду. Два ящика тушёнки возьмёшь?
-Э-э-э, нет, опять подсунешь свинину? Давай лучше мешок гречки.
- У меня он начатый... Рис возьмёшь?
- Ну, пусть рис... Хотя гречка лучше.
Чёрт его знает, выливали у него воду или нет, но ссорится мне в этой ситуации не с руки, и завтра я отдам ему мешок риса...
- Слушай, Лечи, ты не говори никому, ладно?
- Гы-гы! Ладно, не скажу, и зачем языком трепать, если весь аул целый день бесплатный цирк смотрел?
- .....

Через несколько дней - совещание у коменданта района, генерала Степанова. Генерала он получил около месяца назад, две недели ездил представляться по всей респуб-лике, и, конечно, хорошо "закладывал за воротник". Мы, командиры отрядов, будучи оповещены об этом заранее, припасли экзотическое спиртное со всех концов России, и, сложивши всё это в ящики, преподнесли ему в качестве презента. Было заметно, что такое внимание ему весьма приятно. Впрочем, я его понимаю. Получи я генерала, я бы пил, вообще не просыхая весь месяц.
Мы подчинены ему "в оперативном плане", а прямое наше начальство - командо-вание объединённой группировки войск. Однако, каждый из нас понимает, что "при случае" вообще никому не подчинится, только своим начальникам, которые остались дома, и которые сейчас, наверное, думают о нас: у каждого из нас - по отряду своих земляков, с которыми дома делил "и стол и кров", и если потребуется, для сохранения их жизней, каждый из нас не подчинится приказу самого Господа Бога... Правда, это не касается армейских офицеров - они Уставы и субординацию соблюдают свято.
Степанов - толковый генерал, отлично знает военное дело, воюет не первый год, за спины подчинённых не прячется, справедлив. В общем, штабные о нём отзываются хорошо. Правда, есть у него "пунктик": Очень любит поговорить. Совещания у него - сущее наказание для нас, вынужденных добираться каждую неделю со всех концов района, чтобы выслушать многочасовую лекцию об оборудовании ротных опорных пунктов, корректировке арт. огня или сборе агентурных данных. Справедливости ради стоит сказать, что значительную часть этих "лекций" он читает не сам, а привлекает специалистов, причём требует безукоризненной подготовки к "занятиям", так что лично мне те совещания дали очень много в понимании тактики. Однако, для основной нашей работы совещания эти мало что дают, поэтому мы установили очередь, согласно которой один раз едешь на эту муку сам, в другой раз посылаешь замполита, потом - зам. по тылу, и т.д. В этот раз была моя очередь.
Разложив на столе тетрадь и ручки, перекинувшись парой слов со знакомыми офицерами, покурив, мы приготовились к очередному истязанию, но в этот вторник генерал не стал ничего нам читать, а с ходу ошарашил присутствующих следующей фразой:
- Слушай боевой приказ: Начиная с 23.00 сегодняшнего числа и до 23.00 зав-трашнего числа все блок посты в районе должны быть сняты, и отряды выведены за пределы республики.
Сказать, что у нас отвалились челюсти - ничего не сказать. Челюсти не просто выпали из разинутых ртов, они дружно брякнулись о крашеный зелёной краской стол, а следом выпали стеклянные глаза.
За одни сутки поднять отряд, который не один год стоит на месте, и вывести его, пусть на несколько десятков километров, по горным серпантинам? А боевики? А манатки и боеприпасы, (которых накопилось изрядно) - бросить? Однако!
Генерал продолжает: У всех есть транспорт? Знаю, знаю, у всех! Тут он недобро косится на меня и некоторых таких же "куркулей", которые тоже прячут свои машины у кунаков в аулах.
- У кого нет машин, составить список, и к концу совещания подать мне, я вопрос решу. С ГСМ тоже, потребное количество получить у моего зам. по тылу. Вопросы?
Первый ступор начинает проходить и вопросы сыплются, как горох: Кто отдал приказ? Что делать с вещевым имуществом и боеприпасами? Куда выходить? По каким маршрутам? Какое будет сопровождение? Как осуществлять связь? Что будут делать войска МО? Что делать тем, кто до указанного срока не успеет выйти из отдалённых частей района? Все блоки в республике снимаются, или только в районе? Они что, там, наверху, ох...ли? И, наконец: Где Приказ в письменном виде? Дайте его нам на ознакомление!!!
Ответы тоже сыплются, как из пулемёта: Приказ отдал командующий ОГВС. Вещевое имущество и боеприпасы брать с собой, ничего не оставлять. Тому-то выходить туда-то, этому - сюда. Маршруты сами выбирайте. Сопровождение дам, но не всем, кого-то сопроводят "соседи" - десантники. Связь - как обычно, позывные менять не будем, таблицу кодов тоже. Войска остаются. Я вам не выйду! За сутки можно всю республику из конца в конец проехать!! А вот это не ваша забота, товарищ капитан! Попридержите язык, майор!!!
А вот тут заминка: письменного Приказа он предъявить не может. Приказ ещё не привезли, вы его получите завтра, с утра, тогда и распишетесь в ознакомлении. Кого-то Приказ догонит на марше, кто-то будет стоять в готовности к маршу. Но чтобы к 23.00 - Все! Вышли из района!
Все шумят и высказываются в меру своего понимания ситуации, в основном - нецензурно. Мне такие Приказы не нравятся. Я человек спокойный, и в общем, рассудительный. Но есть "пунктик" и у меня - если мне "шлея под хвост попадёт", способен выкинуть фортель (возможно, сказываются последствия двух контузий). Тогда мне эта "шлея" под хвост и попала.
- Товарищ генерал, я не двинусь с места, пока не получу письменного Приказа.
- Да ты что, майор? Тебе моего приказа мало? Так я тебе лично приказываю - вывести отряд и снять блок до 23.00 завтрашнего числа! Тем более, тебе до границы недалеко, успеешь сделать несколько рейсов.
- Никак нет, товарищ генерал, мне вашего приказа достаточно. Но я не двинусь с места, и не сниму блок, пока не получу письменного Приказа командующего ОГВС.
По-видимому, это первый случай неподчинения, с которым генерал встретился, будучи в таком высоком звании. Он медленно краснеет, судорожно вздыхает, рука маши-нально поднимается к воротнику.
- Да я... Да ты что... Под арест!!! В зиндане сгною!!
В моей голове начинает щёлкать арифмометр: Так, я у двери, по коридору - метров 6, там, на крыльце - часовой, потом - по двору - до КПП метров 30, там наряд. Машина моя стоит почти напротив, оружие я оставил там. Только бы бойцы были все на месте. Должен успеть. Надо его чем - нибудь ошеломить...
- Я Вас в гробу видал, товарищ генерал!!!
Рот у него открывается, как у нас при первом его сообщении, глаза стекленеют. Остальные, выпучив на меня глаза, замолкают. Не тратя времени на объяснения, я пулей вылетаю из кабинета, бегу по коридору, чуть ли не пинком распахиваю дверь, и галопом несусь по ровной, посыпанной песком дорожке к КПП. Часовой у двери меня не задерживает, на КПП моё появление и растрёпанный вид тоже удивления не вызывает - опрометью бегающие по территории комендатуры офицеры - явление привычное.
Подбежав к машине, вижу, что все на месте, двигатель работает. Вот и славненько! С разбегу влетаю в кузов (не люблю ездить в кабине), и, перегнувшись через борт, почти кричу в открытое окно кабины: "Кардан, гони!" Длинный и тощий Кардан, для которого, кажется тесна и кабина "Урала", давит "на всю гашетку", и машина, лихо развернувшись на пятачке, срывается с места, обдав черным солярным дымом лотки торговцев, всегда трущихся около комендатур, штабов и прочих учреждений.
Выскочив из городка, "Урал" несётся по федеральной трассе, распугивая встречные легковушки, и ловко уворачиваясь, в свою очередь, от встречных БТРов и прочей техники, которая больше его. Мне приходит мысль, что по дороге будут блок-посты наших соседей, на которых нас могут остановить, и тогда хрен его знает, как обернётся дело... Новоиспечённым генералам иногда приходят в голову странные идеи. Обращаясь к бойцам, "ставлю задачу": Значит так, мужики. Мы со Степановым крепко поссорились. Чёрт его знает, что он может придумать. Наша задача - добраться до отряда. В общем, если будут останавливать, хоть кто - не тормозить. Будут стрелять - придётся биться. Вы только довезите меня живым до отряда, а там всё будет хорошо. Их благодушные морды разом каменеют, приходит понимание серьёзности момента. Не говоря ни слова, они привычно занимают места для стрельбы в движении, "берут свои сектора", и зорко смотрят вокруг, готовые открыть огонь.
Однако, к счастью, всё обходится благополучно. Блок-посты мы проскочили без остановок, никто не попытался нас остановить или что-то предпринять. Да, в общем-то, наш "Урал" на блоках знали, так что, ничего удивительного. На ПВД собираю совещание офицеров, рассказываю о случившемся. Они мрачнеют, но дружно соглашаются, что я сделал правильно. Предшествующий опыт научил нас не слишком доверять устным при-казам, впрочем, как и письменным:
Вечером приехал Вован, командир соседнего СОМа. Я достал пузырь, разлили по первой. Выпили.
- Ну? Не томи, рассказывай, что там без меня было?
- Хе, генерала чуть кондратий не хватил, когда ты в двери выпорхнул. Разорался, то краснеет, то бледнеет, зинданом грозится. Порывался на блоки звонить, чтоб тебя мои задержали, комендачей хотел в погоню отправить. Насилу его Палыч (нач. разведки) удержал. Потом маленько успокоился, позвонил в ОГВС, Никитину, дал нам трубку - он подтвердил Приказ. Похоже, по всей республике блоки снимают. Ты-то как, остаёшься?
- Дык... Что же теперь делать, назвался груздем - полезай в кузов. Пока письменного Приказа не получу, буду стоять на блоке. Ну, давай ещё по одной.
- Рисковый ты, однако, мужик. На рожон прёшь... Впрочем, когда мы расходи-лись, некоторые тоже меж собой условились, что уходить без письменного Приказа не будут.
- А ты?
- А что я? Я уйду, мне до пенсии всего два года, мне взбрыкивать негоже...
- Значит, теперь не подопрёшь меня "снизу", как раньше?
- Значит, не подопру... Да ладно, там у тебя рядом десантура стоит, ты же с ними Вась-вась.
- Оно конечно, но всё же лишний х:. в жопе не лишний. Однако, давай третью...
Посидев ещё немного, "для приличия", и поболтав на отвлечённые темы, подпол-ковник Владимир Михайлович уезжает, ему предстоят сумасшедшие сутки. Я же остаюсь со своими страхами и сомнениями. Ну что ж, каждый умирает в одиночку.
Следующие три дня были сплошным кошмаром. Комендатура молчит, только принимает сводки, из ОГВС - ни слова, ни полслова. Обалдевшие местные исчезли с улиц, базар опустел, машины, проезжающие по дороге, старались поскорее прошмыгнуть от аула к аулу, и как можно меньше маячить на дорогах. В первые сутки ещё был слышен да-лекий гул уходящих колонн, потом и он исчез. Над районом повисла какая-то гнетущая, нехорошая тишина. Посовещавшись с замами, я расформировал одну смену, половину её отправил на блок, половину оставил на ПВД, график дежурств тоже сменился - теперь ходили не "сутки через двое", а "сутки через сутки". Довольно утомительно, но что поде-лать: Бойцы откуда-то притащили несколько чистых бочек (наверное, позаимствовали у кунаков). Их налили до краёв водой, и поставили за бетонными стенами блок-поста. Туда же увезли часть боеприпасов и продуктов. Теперь и ПВД и блок могли сидеть в осаде до-вольно долго, даже изолированно друг от друга.
Однако, ничего ужасного не происходило. Местные стали потихоньку выползать из своих домов, кое-кто появился и на базаре. На третьи сутки, измаявшись неизвестностью, я поехал в гости к Николаичу, начальнику артиллерии соседнего ПДП.
- Да ладно тебе, не парься, утешил меня флегматичный Николаич, - ты же у меня пристрелян, в случае чего, так обложу огнём твой блок, ни один душара носа не сунет! Я ему верю - стреляют его "удавы" (так он называет своих воинов) виртуозно, неоднократно имел случай убедиться.
- Ну а с генералом, хрен его знает, вроде правильно сделал, а с другой стороны - неподчинение, голимый трибунал... Забей, в общем. Давай-ка твоей "Байкальской особой", хороша, стерва.
В общем, побывав у десантников, некоторое душевное равновесие я восстановил. Комендатура по-прежнему молчала. И ничего не происходило.
Вечером четвёртых суток издалека, со стороны блока резко раздаются звуки далёкого боя. Долгими очередями бьёт "красавчик", бухают РПГ, мелкой дробью рассыпа-ются автоматные очереди. Дневальный истошно орёт: "Отряд, подъём! Боевая тревога!!!" Вылетаю из офицерского кубрика в одних трусах в "располагу", кидаюсь к рации. Бойцы с грохотом сыплются с коек, разбегаются, шустро, как тараканы, на места по боевому расписанию.
Дневальному: "Что там???"
- А х... его знает, не отвечают: Со стороны блока мочат.
- Тогда чё орал: "Боевая тревога?"
- А что, неправильно?
- Правильно, давай связь с блоком, дави кнопку:
Бой разгорается, вступает второй ПК, гуще становятся автоматные очереди, вроде даже слышны взрывы ручных гранат. Блок, наконец, ответил.
- Что у вас там???
- Да ничего, у нас тишина...
- А где воюют?
- Дальше по дороге, в километре от нас, за поворотом не видно:
- Смотрите там, держитесь, если что: С десантурой связь есть?
- А как же, держим, они на стрёме.
Беру "Джонсон", включаю сканер. Сквозь шипение и треск эфира прорываются обрывки разговоров, наша речь, чеченская речь, "кактус" монотонно зовёт "краба"... Ага, вот оно. Из рации слышны очереди, чьи-то крики, команды, в общем, видимо, ситуация наша. Из отрывочных криков понимаю, что духи зажали какую-то колонну и "мочат" её с двух сторон, и, похоже, нападающих немного. "Наши", видимо, растерялись - утратили ориентировку под огнём, и не знают, куда податься, и где они находятся. Надо выручать.
Одевшись "вдвацатьсекунд!!!" (спасибо срочной службе), хватаю ближайших бойцов, и, оставив за старшего замполита Николая, выезжаем к блоку. Рыча дизелем, "Урал" прёт по мгновенно опустевшим улицам аула, наматывая на колёса не успевших разлететься кур. За ним клубится пыль вперемешку с белыми птичьими перьями: Лица ребят напряжены, взгляды как бы застыли, но это не ступор, не апатия, просто сосредоточение перед боем: Перед блоком, резко зашипев тормозами, "Урал" останавливается. Из блока выходит Кот. Он спокоен, как всегда. Бойцов не видно - все сидят по замаскированным щелям, только в "вороньем гнезде" медленно поворачивается, хищно осматривая "зелёнку", ствол ПК.
- Ну, как тут у тебя?
- Ничё, тихо пока.
- Ладно, не зевай, мы попёрли...
- С Богом!
После блока дорога с правым поворотом выходит на вершину пологого холма, сплошь заросшего "зелёнкой", и здесь идёт в выемке, образуя с обеих сторон два откоса, метров по 15 высотой. С блока этого места не видно. Тут и зажали духи небольшую колонну СОБРа, из двух "Уралов" и одного УАЗика. "Уралы" стоят посреди дороги, накре-нясь в разные стороны, у одного пробито лобовое стекло, кабина и стёкла изнутри забрызганы кровью и кусочками мозга. УАЗик, почти завалившись в кювет, горит ярким бензиновым пламенем, в воздухе ощутимо пахнет горелым мясом и резиной. На дороге довольно бестолково мечутся чужие бойцы, двое лежат неподвижно на асфальте, раскинув руки, из-под одного медленно растекается багровая лужица. Несколько человек забились под машины, и ведут оттуда бестолковый огонь, не видя, куда собственно, стреляют. Некоторые залегли в кюветах, и поливают огнём зелёнку, откуда им навстречу пульсируют огоньки выстрелов. Кто-то мечется по дороге от кювета к кювету. Крики и неразбериха...
Появление нашего "Урала" для увлечённых бойней духов явилось полной неожиданностью. Влетев в самую середину боя, "Урал" резко замедляет ход, и катит неспешно, прямо как сенбернар, ворвавшийся в свору шавок на "собачьей свадьбе". Что нужно делать, мы обговорили ещё по дороге, да в общем-то, особого плана и не требовалось. Нас 15 человек, считая меня, значит семеро прыгают на оду сторону, семеро - на другую. Ну и "За Родину, за Сталина!".
Как только машина замедляется, парни по очереди с двух бортов выскакивают на дорогу, и, сделав переворот, "как учили", вскакивают на ноги. "Урал" наш закрыт с боков брезентом, и сколько ещё появится из него бойцов, духи не знают. Пашка-Клизьма, наш фельдшер, выскакивает из машины первым, и пока остальные десантируются, успел добежать по дороге до остановившихся чужих "Уралов", и уже бинтует кого-то, колет промедол, волокёт кого-то за ноги из-под машины, кому-то даёт увесистую оплеуху... Доехав почти до спуска с холма, наш "Урал" останавливается, Кардан с автоматом вываливается из него, и догоняет цепь. К духам у него свой счёт - до войны он жил в Аргуне...
Мгновенно разобравшись в две цепи, мои "дуболомы" с диким рёвом устремляются вверх по пологим откосам, поливая из автоматов истерично мечущиеся в зелёнке огоньки. Паническая мысль - "Не дай Бог, духи успели заминировать откос!". Однако, обошлось. Стрельба сверху быстро стихает: духи отходят, растворяясь в зелёнке, и отступая в сторону "нашего" аула, и "верхнего" села.
Так не уйдёте, гады! Тем, кто отступает в сторону "нашего" аула, повезло - зелёнка подходит к крайним саклям вплотную, и они могут незамеченными пробраться в село и раствориться в нём. Тем же, кто драпает в сторону "верхнего" села, придётся пересечь открытое пространство, метрах в 400 от вершины холма, на котором мы находимся. Присоединяюсь к той цепи, что гонит духов в сторону "верхнего" аула.
Вон они! Из зелёнки выскакивают три чёрные фигурки, и шустро перебирая ногами, удаляются в сторону села. Падла! На таком расстоянии моя "Гроза" - бесполезная пукалка. Рядом возникает Репа.
- Видишь?
- Ага, вижу ссучков...
- А ну, срежь их! А где Татарин (второй номер расчёта ПКМ)?
- Спрыгнул на ту сторону, придурок!
Да, проблема: на таком расстоянии стрелять "с рук" - не фонтан, и как ни здоров Репа, а гарантии нет. Да и смеркается уже. Нужен упор. Где взять его? Если залечь и стрелять с сошек, духов не будет видно... Нагибаюсь, и опершись руками в колени, подставляю спину: "Клади сюда!". Репа бросает пулемёт мне на спину, и даёт очередь, потом ещё и ещё, подлине. Уй-ю-ю!!! Чёрт меня дёрнул! Пулемёт грохочет над ухом так, что я мгно-венно глохну, как отбойным молотком, колотит по хребту: броник-то не надел, дурак!
Пулемёт смолкает. Распрямляюсь, и, потирая спину, смотрю в сторону поляны. Духов не видно.
- Ну что, попал?
- Чё орёшь-то? (а разве я кричу?). Вооон они лежат...
Присмотревшись, с трудом различаю почти у кромки спасительного леса три тёмных кочки, две рядом и одна - чуть подальше.
- Во, молоток, Репа!
- Ага, он широко улыбается. - только ты не кричи, я нормально слышу.
Возвращаюсь к колонне. Там уже установился порядок. СОБРовцы сошлись на дороге кучкой, молчат. Мои, спустившись с откоса, стоят в две цепочки по обочинам, направив стволы в сторону темнеющей зелёнки. Подходит их командир. Лицо у него, как застывшая маска, красные, воспалённые глаза пусты. У него шесть двухсотых и одиннадцать раненых. Для маленького отряда СОБР это большие потери. Молча киваем друг другу.
- Как получилось у тебя? - спрашиваю его.
- Возвращались на базу, вроде почти доехали, а тут вот: Где мы находимся сейчас? Федералка далеко?
- Километрах в пяти от О., отвечаю я. - До федералки столько же по этой дороге.
- А вы кто такие?
- Так мы вот кто. Наш блок-пост в километре примерно отсюда.
- Как блок-пост? Их же сняли недавно?
- Ну а мы не ушли... И не уйдём, пока приказа не увидим.
- Ааа, ясно...
- Ну, давай сваливать отсюда, темнеет уже, командуй своим, пусть грузятся.
Снова проблема: СОБРовцы не хотят снова лезть в кузов своего "Урала". Понятно: не совсем прошёл шок от такого сволочного нападения. Узнав, что до блока недалеко, они заявляют, что пойдут пешком. Ну, пешком, так пешком. Двухсотых грузят в ихний "Урал", который остался на ходу, второй мы берём на жёсткую сцепку. Догорающий УА-Зик оставляем на месте. В нём ещё один боец. Его мы достанем завтра, вернее, то, что от него осталось: обугленный комок плоти, размером со среднюю спортивную сумку: По-считались, осмотрелись - все на месте. Пошли! Раненые идут сами, нет ранений в ноги, и ранения не особо тяжкие - к счастью, все ехали, одетые в броники. СОБРовцы идут посередине дороги, постепенно растягиваясь, вид у них подавленный, разговоров не слышно. Три "Урала" медленно ползут в хвосте колонны. Мои бойцы из солидарности тоже не по-ехали машинами, и идут по обочинам, направив автоматы на чёрную стену зелёнки по обеим сторонам дороги. Они тоже молчат. Оживает мой "Джонсон" - Кот интересуется, не помочь ли огнём? Николаич спрашивает, его "удавы" у стволов стоят в готовности. Ору: "Нет, нах... надо! Мы по дороге идём пешедралом, накроет нас! Скажи ему - отбой, скоро будем на блоке.
Не доходя метров 250 до блок-поста, слышим в его стороне взрыв и короткую очередь. В ответ затаившийся блок отвечает рёвом огня со всех стволов. Блок уже видно, в быстро сгущающихся сумерках он выглядит, как чёрная глыба, озаряемая молниями, с вершины которой в ночь летят разноцветные пунктиры трассеров и комки огня.
Мы падаем на землю, и расползаемся в поисках укрытий. Ору в рацию: "Кот, что там у тебя?"
- Да душок подкрался с зелёнки, кинул подствольник! Счас, обработаем, подходите.
Так же неожиданно, как началась, стрельба прекращается. Кот передаёт: "Подходите, ждём!"
В тесную комнатку блока набилось столько народу, что не повернуться. Мои, чужие, раненые, здоровые, офицеры, бойцы, все разговорились, расспрашивают друг друга, отвечают, не слушают ответов, и снова расспрашивают... С трудом проталкиваясь че-рез эту толпу, нахожу Кота и спрашиваю его: "Слушай, у тебя ведь есть, точно знаю! доставай, не жмись". Кот хмыкает, куда-то проталкивается, и скоро возвращается с двухлитровой бутылкой из-под пива, полной прозрачной жидкости. Так и знал, они всё-таки затихарили из Айдамировой канистры спирт! Ну ладно, сейчас это кстати. Начинаю "наводить порядок": выгоняю из блока бойцов, и своих и чужих, остаются одни офицеры. Решаем вопрос: Что делать дальше? Пешим макаром топать до ПВД? Или ехать на машинах? Или ночевать в блоке? Решили - ехать. В блоке слишком тесно, да и на ПВД осталось мало народа, мало ли что: СОБРовцы уже отошли, быстро разбираемся по машинам, и едем, не особенно торопясь, по затаившемуся аулу к себе "домой". Здесь нападения можно не опасаться - кругом люди, неосвещённые дома кажутся нежилыми, но они зорко следят за нами чёрными провалами окон, и я точно знаю, что мы едем под взглядами многих сотен любопытных и враждебных глаз.
Комендатура на связь так и не выходила. Зато к обеду следующего дня приехал генерал. Как будто ничего не случилось несколько дней назад, молча выслушал доклад, протянул руку для рукопожатия, буркнул: "Ну, пошли, показывай". Молча постоял над "двухсотыми", сложенными в рядок под одним брезентом в холодной кладовке, о чём-то поговорил с ранеными (у меня тоже зацепило двоих, к счастью, очень легко), отозвал в сторону командира СОБРа, и долго говорил с ним. Причём, складывалось впечатление, что больше говорил командир СОБРа, резко взмахивая рукой, и, казалось, наседая на генерала. Потом подошёл ко мне, сказал: "Ну ладно, всё ясно, завтра подъедешь ко мне, напишешь подробную докладную о бое, подашь наградные на отличившихся, я подпишу..."
Насмелившись, я спросил его: "Товарищ генерал, а что там с блок-постами?"
Он коротко взглянул на меня, отвёл глаза.
- Да вот какое дело получилось... Не могут найти, кто такой приказ отдал, в письменном виде тоже найти не могут. В журнале регистрации есть, а самого приказа нет... В общем, расследование начали. А блок-посты сегодня уже стали возвращать. На следующем совещании я доведу до всех, пока тебе говорю".
Походив ещё немного по расположению отряда, он делает несколько пустяковых замечаний и уезжает. Я вернулся в офицерский кубрик, и завалился на койку. Болели уши, ныла спина, на душе было погано. В башке вертелось нехорошее слово: " Измена:"
Провалявшись до вечера, я выхожу во двор, чтобы подышать воздухом "на сон грядущий". Короткий Кавказский вечер был чудным - у них апрель - всё равно, что наш июль. Солнце уже зашло за хребет, но плывущие облака, подсвеченные его последними лучами, сияли золотом и багрянцем, бездонное небо, почти белое на западе, постепенно наливалось синевой к зениту, и на востоке уже проклюнулась первая звезда...
И вот на этой синеве я вижу как бы неправильность, что ли: Нечто треугольное, составленное из множества точек, медленно, какими-то равномерными колыханиями двигается по небу с юга на север. Что же это может быть такое? Может, сбегать за биноклем?
И вдруг до моих ушей долетел слабый, едва различимый, такой знакомый тоскливый крик: Курлы-Курлы: Да это ведь журавли! Они летят домой!
Я не жаловался тогда на здоровье, сердце ещё не беспокоило. Но в тот момент я почувствовал, как сильная и беспощадная рука сжала моё сердце, и оно остановилось. Волна чёрной тоски поднялась из груди к голове, и разлилась в мозгу беспросветной темнотой. Не совсем осознавая, что делаю, я завертелся на месте, как собака, которую переехала машина, запрокинул голову так, что хрустнула шея, и завыл безнадёжно, по-волчьи...
Из расположения вышел Паша-Клизьма с рукой на перевязи, записной клоун и отрядный насмешник, страшный циник, как все врачи (награждён Орденом Мужества и двумя медалями "За отвагу"). Спросил удивлённо: "Ты чё, Семёныч, умом тронулся?" Я схватил его за подбородок и поднял голову кверху.
- Смотри, вон они, на север, домой летят!
Он долго вглядывался в синеву, откуда едва слышно доносился журавлиный крик, а я смотрел на него и ждал. Вот сейчас он скажет что-нибудь, по своему обыкновению, похабное, и я с удовольствием заеду ему в морду! Но он ничего не говорит. Потом опустил голову, и, почему-то отвернувшись, схватил меня за руку своими цепкими пальцами, глухо сказал: "Пошли. У меня ещё остался спирт. Составишь компанию?"

quote:

приказ отдали а кто не знают?

quote:

приказ отдали а кто не знают? и еще зачем блокпост снимать?

quote:

Originally posted by Монархист:

только не пойму как так, приказ отдали а кто не знают?

quote:

дают приказ врезать по точке с определенными координатами.

quote:

Originally posted by abdulsaid:

FieryFly, Это не ты с напарничком гонял меня, как суслика по зелёнке целых полчаса под Дышне-Ведено?

quote:

дефлорация это лишение девственности.

quote:

Как такой приказ можно отдать и о чем он?

quote:

Не, не я!

quote:

может Вы еще напишите историю какую

quote:

Originally posted by abdulsaid:

Но что-то ничего весёлого на ум нейдёт

quote:

Может быть весьма неприятно...

quote:

но кто это умудрился в момент заварушки достать ф-т и сфотать?

Камрадам с ганзы, бывшим там и не бывшим,
но неравнодушным, посвящается...

Да простит меня Пропп, и ревнители седой ганзейской старины, но я не стану начинать традиционно. В общем, это подразумевается... Повествование склеено из отдельных эпизодов, имевших место летом 1996 года, слабо связанных между собой, и кое-как скомпонованных в хронологическом порядке. А так как времени прошло порядочно, возможно, что-то подзабылось, что-то видится в другом свете...
В общем, так. Начну, пожалуй, издалека. Как уходили на войну мои предки? Прадеда война застала во дворе. По станице, прямо как в романе "Тихий Дон", проскакал казак с красным флажком на пике, потом ударил набат на колокольне церквушки в пяти домах дальше по улице от прадедовского дома. Потом - станичный сход, на котором атаман объявил мобилизацию. Потом - сборы, пьянка... Утром конная сотня с прадедом ушла на станцию Борзя, на погрузку. Вернулся в 1918 году, без глаза, с трясущимися руками, отравленный газами...
Оба деда (по отцу и по матери) - получили повестки из сельсовета почти одновременно. Один уехал на телеге с такими же резервистами, на ту же станцию Борзя, другого увезла полуторка на вокзал Иркутска... Один так и сгинул в подмосковных снегах в наступлении, без вести. Другой, пройдя по немецким тылам лихим рейдом в составе корпуса Героя Советского Союза генерала П.А. Белова, получил снайперскую пулю где-то под Вязьмой, и с превеликим трудом был переправлен через линию фронта. Вернулся он с негнущейся рукой и ногой, на которой так и не заросла до конца жизни рана:
Дядя, брат отца, уходил буднично и незаметно, с коричневым чемоданчиком, в шляпе и пальто. На чём он уехал, не знаю. Вернулся он в 1969 году, - жёлтый, истрёпанный тропической лихорадкой скелет, усыпанный прыщами от "эйджент оранж". Я не узнал его, и испугался...
Мне выпало уходить тоже буднично - война шла уже почти полтора года, и отряд уже посылал на неё несколько смен состава. Однажды, после обеда, командир вызвал меня, и сказал: "Собирайся, пришёл вызов. Борт завтра, в 08.00. Иди, вооружайся, получай шмотки и деньги. Как соберёшься, зайди ко мне на пару слов, дам машину, отвезёт домой". Вот так просто. А как доведётся вернуться мне?

Неделя в Москве - сбор группы, инструктажи, введение в обстановку, постановка задач, финальная пьянка - и в Домодедово. Гражданский борт до Грозного - старый, залатанный, набитый до отказа ТУ-134. Какая это удача - ехать на войну "сам по себе" - без подчинённых и начальства! Нас 10 человек "спецов" - официально подчиняемся только своему непосредственному командиру и начальнику Управления Кадров министерства. Работать предстоит в одиночку, отчитываясь только перед своим командиром, и нести ответственность только за себя. Задача - контролировать и отслеживать поведение командиров отрядов, подразделений и рядовых бойцов в боевой обстановке, не допустить "фокусов" с их стороны в плане психологических срывов, ну и другие, не столь интересные вопросы...
ГУОШ - главное управление оперативного штаба объединённой группировки войск на СКР. Мрачное четырёхэтажное здание из красного кирпича в Заводском районе Грозного, бывшая пожарная часть. Территория огорожена бетонным забором, внутри - гаражи для пожарной техники, сейчас занятые под склады, закопанный склад боеприпасов, загон для служебных собак в дальнем углу двора, и ряды вагончиков, в которых живут те, кто не поместился в самом здании. Штабные службы занимают полуподвал и первые два этажа, на третьем и четвёртом живут бойцы ОМОНов и СОБРов со всей России. Население ГУОШа непостоянно - кто-то прибывает, кто-то уходит, постоянно здесь живут пожарники, ФСБшники, да охрана штаба. Ну, и штабные, конечно. Перед въездом в ГУОШ огромная, зелёная, никогда не пересыхающая лужа (говорят, однажды "чехи" подложили в неё мину, на которой кто-то подорвался). Сменять нам некого, наши предшественники ещё вчера "встали на лыжи", остался лишь их командир, который волей-неволей должен дождаться смены, то есть нас, и передать дела нашему командиру. Наш командир - Дмитрий, подвижный и жизнерадостный майор, острослов и похабник. Ростом он ниже нас всех, но крепко сбит и подтянут. Он уже в третий раз в командировке, всё знает, и чувствует себя, как рыба в воде. Мы смотрим на него, как салаги-новобранцы смотрят на покрытого шрамами седого ветерана. Однако, отношения в группе чисто товарищеские. У нас нет кличек, мы примерно одного возраста, и называем друг друга по именам. Не стану и я придумывать клички и изменять имена. Буду называть товарищей так, как их зовут (или звали).
Нам тоже не долго жить в ГУОШе: получим задания - и разъедемся по всей республике, потом соберёмся - отчёты, пьянка, и снова разъедемся. Так и пройдёт командировка - в цыганских скитаниях по чеченским дорогам... Раз мы ненадолго, нас поселили в вагончик на заднем дворе, недалеко от арсенала. Конечно, в первый же вечер, как только спала жара, мы начали собирать на стол (на войну мы приехали, или где?). Каждый выставил то спиртное, которым славится его регион. В основном, конечно водки разных сортов, но были и коньяки, и вина, и даже пиво. Разносолы тоже всякие - хранить еду в такой жаре - задача ещё та, поэтому мы стараемся сожрать побольше, "чтобы не пропадало". Пьянка удалась. Довольные, что наконец-то закончилась эта тягомотина с инструктажами, дорогой, постановкой на довольствие, мы со вкусом выпиваем и ведём неторопливые беседы о достоинствах того или иного напитка и достопримечательностях регионов, откуда мы приехали.
С наступлением темноты в городе начинается перестрелка. То здесь, то там слышны одиночные выстрелы, короткие и длинные автоматные и пулемётные очереди. Впрочем, нам она не мешает. Откинувшись на спинку стула, я говорю: "Хорошо-то как! Прямо как у нас в городе". (действительно, в 1970-1980 гг., и в "лихие 90-е" у нас в городе стреляли очень часто. Добавить к этому 4 полигона, расположенных на окраинах города, на которых постоянно шли стрельбы, получится такая же картина, как в Грозном в июле 1996 года). Мне не верят, смеются: "Да чё ты п...шь, кому там у вас стрелять, одни медведи по улицам шарятся:". "Вот на них и охотимся, из форточек!" - отвечаю я, и мы хохочем, довольные жизнью.
Тяжкий громовой раскат раздаётся над нами, вагончик подпрыгивает, и стаканы на столе стеклянно дребезжат. Одновременно, как по команде, истерически застрекотали с крыши автоматы московского ОМОНа, В их захлёбывающийся лай вплетаются чёткие, резкие очереди ДШК. Снова могучий грохот взрыва, в той же стороне, потом ещё и ещё раз. Мы оторопели, и недоумённо уставились друг на друга. Нападение? Или как? Нужно падать на пол, занимать оборону, или что? Боевого расчёта до нас не довели, что находится за забором ГУОШа, мы не знаем, да и что находится внутри, тоже. Не успели ещё осмотреться в беготне приезда. Страха нет, но в душе шевелится неприятный холодок. Мы ещё не знаем, стоит ли бояться. Мы смотрим на Дмитрия, он озадаченно пожимает плечами: "Война, мать её... Здесь частенько такое. На консервном заводе МОНку взорвали". Успокоенные поведением командира, мы продолжаем пьянку под непрестанный, то стихающий, то усиливающийся грохот перестрелки.
Однако по двору никто не мечется, команд не слыхать, никто не бежит к нам с приказами, и мы постепенно успокаиваемся. Стрельба не стихает до утра. В конце концов, становится даже интересно, кто и по кому стреляет, но лезть на крышу и выяснять это нет никакого желания. Настроение хоть и не испорчено, но былого благодушия уже нет. Мы постепенно сворачиваем застолье, и падаем в сон, как в омут, без кошмаров и сновидений, и трескотня автоматов с крыши нам совершенно не мешает.
__________

Октябрьская комендатура. Весёлый двухэтажный домик, утопающий в зелени кустов и деревьев, разрисованный лисичками, Вини-Пухами и Пятачками, цветами и грибочками, бывший детский сад. Двор разъезженый тяжёлой техникой, в дождь превращается в липкое, непроходимое месиво грязи, в жару - застывает бетонной крепости комьями и гребнями глины, по которым нужно скакать, как по болотным кочкам. За забором стоит БОН, там техника, вечно чумазые, угрюмые солдатики. Мы, офицеры, часто ходим друг к другу в гости, то по делу, то просто потрепаться или выпить. Водку из-под полы продают чечены, расположившиеся со своими лотками прямо у входа в комендатуру. Конечно, они шпионят за нами, не так уж и велик магарыч, чтобы из-за него сутками жариться под немилосердным солнцем. Но это не моё дело, в комендатуре есть свой ФСБшник, вот пусть и ловит соглядатаев. Работает ФСБшник по ночам, засовывает свой ПМ под рубашку и уходит в ночной город, ничего не говоря. Днём чаще всего валяется на койке в нашем кубрике, и спит. А если не спит, то молча перебирает свои бумажки, или сидит у коменданта. Водки он не пьёт. Мы мало разговариваем с ним: не будить же его, в самом деле, чтобы поболтать! С каждым днём он худеет и чернеет, лицо его, раньше доброжелательное, становится всё угрюмее и озабоченнее. Однажды утром он приходит, шатаясь, как пьяный, и долго моет под умывальником руки, с которых стекает бурая вода, потом ложится на койку, и остановившимся взглядом упирается в закопченный потолок.
Я подхожу к нему, и трогаю его за плечо.
"Слышь, ФСБшник, - говорю я ему, - на-ка, послушай". У меня есть релаксирующая кассета на 60 минут, на ней записан шелест берёзового леса, журчание ручья, пение птиц. Я вставляю кассету в плеер и протягиваю ему. Он молча надевает наушники, и снова ложится, закрыв глаза. Я сажусь на свою койку и закуриваю трубку "диктатор", которую купил на ВДНХ перед отъездом. Ароматный сизый дым с запахом вишни стелется пластами в жаркой комнате, и его освещает утренний луч света, струящийся через бойницу заложенного кирпичами окна...
Он лежит неподвижно, глаза закрыты, плеер лежит на груди. Лицо его постепенно размякает, разглаживается, и мне кажется, что он уснул. Но нет, он осторожно поднимает руки и, не открывая глаз, переворачивает кассету. Я неслышно встаю, и иду в гости к ***ОМОНовцам, которые живут в бывшем складе в конце двора. На стене склада написано чёрной краской: "Вперёд, обезьяны! Или вы хотите жить вечно?". Когда я возвращаюсь, ФСБшник уже спит, плеер аккуратно положен на мой угол стола, наушники свёрнуты колечком и кассета из него вынута.
***ОМОНовцы попали в засаду. Огнемётчик поджидал их у здания ОВД района, спрятавшись в разбитом доме напротив. Он выстрелил из РПО-А "Шмель", когда они, подъехав к отделу, выскакивали из машины. Граната насквозь прошила тент "Урала", и взорвалась, ударившись в стену здания. Взрыв, эквивалентный разрыву снаряда калибра 152 мм. , разметал бойцов, как кучку пластиковых стаканчиков, поджёг машину, выбил стёкла в здании ОВД. СОБРовцы, прыгнув в свои УАЗики, умчались туда, прочёсывать развалины и ловить снайпера. Комбат БОНа выделил БТР, и раненых и контуженных ОМОНовцев привезли в комендатуру. По счастью, никого не убило, однако двоих изрядно посекло осколками, еще троих - поранило легко, контужены были все. Командир ОМОНа - контужен серьёзно. Голова его мелко трясётся, из ушей тянутся две тоненькие дорожки крови. Он ничего не слышит, и разговаривать тоже не может. Приходится вопросы писать ему на бумажке, а отвечает он невнятным мычанием и жестами трясущихся рук.
Я сходил к коменданту, узнать, что он собирается делать с ранеными. "Хочешь смотаться в "Северный"? - спрашивает он. "Завтра комбат даёт два БТРа, повезём наших, да у него ещё есть двухсотый (подстрелил снайпер), и двое раненых (обварились кипятком на кухне)".
Ну, кто же не хочет в "Северный"? Там медсанбат, есть парочка земляков, на той неделе я удачно признакомился с одной врачихой, да кстати, неплохо разжился у неё спиртом. Ясен пень, конечно, еду! Раненых снесли в подвал, там прохладнее. Их непрерывно тошнит, и ОМОНовский фельдшер (Айболит), всю ночь бегает с водой и лекарствами.
Утром раненые погружены на БТР, я и ещё двое из ***ОМОНа залезаем на броню, и машина, зарычав мотором, и выпустив клуб синего дыма, плавно выкатывается из ворот комендатуры. Впереди идёт БТР сопровождения. Он облеплен бойцами, как паучиха паучатами, во все стороны торчат стволы автоматов, БОНовцы и ОМОНовцы сидят вперемешку, и согласно качаются взад-вперёд, когда БТР подбрасывает на неровностях дороги. Улица узкая, и БТРы идут, едва не касаясь бортами деревьев, растущих на краях узких же тротуарчиков. Я сижу на броне, свесив ноги в командирский люк, и с интересом глазею по сторонам - низкие, замшелые, из красного кирпича домишки медленно проплывают по сторонам, и смотрят на меня мутными стариковскими глазами пыльных окон...
БУМ! Под задним колесом БТРа, с моей стороны раздаётся взрыв! Вокруг мгновенно чернеет, что-то с фырчанием пролетает мимо моего уха, обдав горячим воздухом. БТР крякнув, останавливается, и проседает назад. В крутящемся вихре огня, дыма и пыли не видно ничего, кто-то тоненько вскрикнул сзади, на броне. Я обрушился в люк, едва не напоровшись на свой же автомат. Кто-то кричит механику-водителю: "Х...е встал? Гони!!!". БТР, взревев, как раненый бык, рвётся вперёд и выезжает из дымного облака на перекрёсток, где несколько улиц сходится под острым углом, перед тем, как выйти на площадь "Октябрьская" (известную, как "Минутка"). Впереди дожидается нас БТР сопровождения, лица бойцов повёрнуты в нашу сторону и бледны. Вылезаю из люка, и сквозь звон в ушах спрашиваю Айболита, сидящего сзади: "Все целы?"
"Да вроде все, Серёгу вот только ещё раз зацепило..." Один из ОМОНовцев навзничь лежит на броне, ниже колена его нога неестественно вывернута внутрь, из набухшего кровью месива тряпок и мяса торчит осколок жёлтой кости... Айболит уже успел наложить ему жгут выше колена и вколоть промедол. Он без сознания.
Правое заднее колесо нашего БТРа почти оторвано, оно, вихляясь, то крутится, то тащится по асфальту, шмякая по броне лохмотьями резины. Покалеченная машина набирает скорость. БТР сопровождения, яростно взревев, уходит вперёд, расшвыривая встречные легковушки, мы ковыляем за ним.
Я провожу смену часовых на постах вокруг комендатуры. Четыре часа утра. Тяжкая, удушающая жара ненадолго сменилась лёгкой прохладой, непроглядная темень окутывает со всех сторон, не видно ни луны, ни звёзд (чёрт его знает, этот Кавказ, ну не видел я там луны, хоть тресни...). Подходим со сменой к очередному посту - самодельному, из фундаментных блоков ДОТу. Внутри тихо - никто нас не окликает, не останавливает. Смена напрягается - кто его знает, что там, внутри может быть? На посту стоят БОНовцы, солдаты - срочники, от этой публики можно ждать чего угодно. Осторожно заглядываю в ДОТ, подсвечивая фонариком в потолок. Так и есть - спят, сволочи! Сняли разгрузки, бронники, аккуратно расстелили их в одном углу, и лежат, обнявшись, голуби сизокрылые, пускают слюни во сне. Автоматы стоят в другом углу. Тихонько захожу в ДОТ, стараясь не греметь, беру автоматы и передаю их наружу. Потом свечу фонарём в глаза спящим, и от всей души наподдав ближайшему берцем по рёбрам, ору страшным голосом: "ВСТАТЬ!". Они разом подскакивают, и с открытыми ртами ошалело пялятся на фонарь. Про автоматы никто из них даже не вспоминает.
- Вы что же, паскуды, делаете? Ведь утащат вас, как щенков за шиворот, а нам глотки перережут!
Один из них, видно, соображающий быстрее своего напарника, помявшись, отвечает:
- А х...ли нам бояться-то? Это вам глотки резать будут, а мы простые солдаты: Ну, утащат, потом передадут в "комитет солдатских матерей", а те нас домой отправят...
- Ах ты, сука! Ты, значит, к маме поедешь, когда нас резать будут?
Едва сдерживаюсь, чтобы не дать ему в морду. Только хватаю воздух открытым ртом, как рыба на песке. В дверях ДОТа появляется лицо сержанта:
- Что ты там вякаешь, щегол? А ну-ка...
- Слышь, сержант, - говорю я ему, - Гони их до комбата, только, пожалуйста, так, чтобы земли не касались: Ладно?
- Эт мы запросто, - отвечает он, и протиснувшись в ДОТ, хватает обоих "часовых" за шиворот, и вышвыривает в темноту. Вскоре снаружи слышится быстро удаляющийся топот, перемежающийся звуками ударов и сдавленными вскриками.
Дождавшись смены, заканчиваю развод и возвращаюсь в кубрик. Настроение испорчено, спать не хочется совершенно.
__________

В ГУОШе нам выделили комнату на третьем этаже, теперь наше "логовище" обустроено более культурно, чем в вагончике. Там хоть ненамного, но прохладнее. Заложенное кирпичём окно не пропускает жгучих лучей солнца днём, а если завесить амбразуру мокрой простынёй, и налить воды на пол, то становится даже терпимо...
28 июля Димон приходит с совещания командиров, и говорит: "Вот такие дела... Завтра в рейд уходит колонна, 4 отряда. С ними идут Мишка и Abdulsaid. Документы оставите мне, возьмёте по три БК, впрочем, надеюсь, что не пригодится". К этому времени уже были Самашки, Бамут, Гехи... Мы подозреваем, что нам придётся участвовать в чём-то подобном, и нам это не нравится. Однако не спорить же с командиром. Вставать завтра рано, поэтому, приняв грамм по 100 "для поднятия духа", заваливаемся спать раньше всех.
В нашей колонне пять "Уралов", БМПшка, и один ЗИЛ - 131, на котором едем мы с Мишкой. Наша машина хозяйственная, в кузове сложены коробки сухпая и канистры с водой. По обоим бортам изнутри привязаны огромные алюминиевые листы, между ними и кузовом насыпаны битые кирпичи. Эта смешная "броня" стоит наклонно, и собирает жгучие лучи солнца, как зеркальный рефлектор. К середине дня от нестерпимого сверкания алюминия, пыли, поднятой колонной (мы идём замыкающими) начинают болеть и слезиться глаза, облазит обгорелая на солнце кожа.
Ведёт нас "чёрный полковник", такая у него кличка. Он давно уже на войне, человек скрытный и немногословный. Вечером вся колонна полнится слухами, куда идём наутро, и всегда находятся люди, которые сами точно слышали от него маршрут. Но наутро колонна поворачивает совсем не в ту сторону, и куда идёт, знает только он. Рейд довольно странный - входя в село, колонна останавливается, и начинается "зачистка": Чёрный полковник собирает у мечети старейшин, о чём-то с ними долго толкует, после чего одна - две машины уходят в сторону от аула, громят там несколько нефтеперегонных "заводов", возвращаются к колонне. Старейшины притаскивают барана, которого грузят в один из "Уралов", и мы двигаем дальше. Ночуем всегда на какой-нибудь поляне, поставив машины в круг, как фургоны переселенцев на "Диком Западе". В стороны от поляны выходят ночные секреты. Такая прогулка начинает даже нравиться - головокружительные серпантины горных дорог, живописные аулы, чарующие пейзажи, знай себе, полёживай в кузове, да посматривай по сторонам на всякий случай:
Иногда встречаются армейские и ВВшные блок-посты, на них, в основном, "контрабасы", срочников мало. Они оборваны, как дервиши, заросшие густой щетиной и волосами. Нам радуются, как дети - а как же, у нас можно выменять шмотки, жратву. С этим у них туго. Зато полно боеприпасов на любой вкус. Обычно такой пост контролирует какую-нибудь высотку, по сторонам которой раскинулись 4 - 5 аулов. Аулы огромны (по моим впечатлениям), в каждом - от 10 000 и более населения.
Утром шестого августа весь отряд сгрудился вокруг ящика, на который поставлена рация, работающая на приём. Из неё разносится мешанина звуков - хаотичный, судорожный радиообмен. Кто-то зовёт на помощь, кто-то докладывает обстановку, кто-то корректирует огонь артиллерии, всё это перемежается чеченской речью, скрежетом глушилок, очередями и взрывами. Мы молча и мрачно слушаем, понятно, что случилось что-то серьёзное; значит, конец нашей прогулке. Колонна выходит в обычное время, и хотя мы по-прежнему не знаем маршрута, все понимают, что идём на Грозный. В аулах больше не останавливаемся, да и местные стали не столь гостеприимны - часто, при приближении нашей колонны они выходят большой толпой на дорогу, и перегораживают её, не пропуская нас дальше. Приходится петлять по горам, выискивая обходные пути. Однажды, подъезжая к очередной деревне, мы попадаем в "засаду". Дорога здесь делает крутой поворот, и из зелёнки выходит на относительно открытое место. Нападающие то ли переоценили свои возможности, то ли просто думали не тем местом, однако, когда передовая БМП вывернула из-за поворота, под ней рванул фугас (не причинив, впрочем особого вреда), и засевшие на склоне "духи" весело застрочили по ней из нескольких автоматов.
БМП свернула на обочину, пропуская колонну, и огрызнулась огнём. Вываливший из-за поворота "Урал" врезал по зелёнке всем бортом, за ним второй, третий...
Никогда не думал, что один отряд СОБРа, сидящий на одной машине, может выдать такое море огня. Когда дошла очередь до нас, стрелять, собственно было уже некуда. Сидевшие в зелёнке "воины Аллаха" или задали стрекача, или уже вкушали наслаждения рая с гуриями и гашишем: Мишка, впрочем, выпустил пару очередей - "для порядка". Не останавливаясь, прошли пустое, как вымершее, село и поднялись на горку с блок-постом, который проезжали за несколько дней до этого. Блок-пост сильно изменился. Он как-то осел, обгорелые стены в кляксах от попаданий гранат из РПГ. Вокруг него догорают в кюветах две "Нивы", перевёрнутый мотоцикл, дорога усыпана стреляными гильзами и окровавленными бинтами, какими-то обрывками тряпок. Из блока выскакивают давешние "контрабасы", которые стали ещё грязнее и оборваннее. Они радостно вопят и прыгают вокруг машин в какой-то сумасшедшей пляске - ну, вылитые дервиши!
- Наши! Наши! Ура! Вы куда едете?
- На Грозный, куда же ещё?
- Забирайте нас, мы с вами!
Оказывается, они уже несколько дней ведут непрерывный бой с духами, подтянувшимися из подконтрольных аулов, сожгли блок-постовскую БМП, разбили рацию, воды нет, жрать нечего. У них есть двухсотые, которых они закопали в блок-посте, есть двое легкораненых. Они с шумом и радостным смехом забираются в наш ЗИЛ, и колонна двигается дальше:
Утром СОБРовцы притащили трёх пленных: одного прапора из ***бригады ВВ и двух "чехов". Они взяли их "тёпленьких" - прапор продавал "чехам" вооружение. 9 ящиков патронов 7,62х39, 2 ящика 9х39 (СП-6), 4 ящика гранат для АГС-17, две катушки телефонки, несколько раций, тротиловые шашки: Трофеи загрузили к нам, пленных увели в голову колонны, к "чёрному полковнику", на допрос. Ближе к обеду несколько СОБРовцев притащили прапора в нашу машину: " Эй, контрабасы, это вроде ваш прапор, забирайте его, он нам больше не нужен...". Распухшее, синее лицо его напоминает туго накачанный мяч, сломанная рука болтается, как пришитая. Контрабасы втаскивают его в кузов.
"Эге, да это же Палыч! Так ты, значит, не только манатками и травкой приторговывал? Ну ладно. Поехали с нами, мы тебя в целости и сохранности доставим!" на одном из серпантинов, когда колёса машины едва ли не висят над пропастью глубиной в километр, двое контрабасов подскакивают к прапорщику, и схватив его за ноги и за руки, выбрасывают за борт. "Вот чёрт! Убежал! Вы же видели, эта сука сама выскочила?" - обращается к нам с Мишкой один из "контрабасов". "Конечно, сам. Вы недосмотрели, вы и виноваты." - отвечаю я.
__________
Несколько дней назад мы прорвались в центр Грозного, в КЦ (была такая структура, расшифровывается - Координационный Центр.). Находился он на стадионе "Динамо" в центре города, сидел там первый зам. министра и его штаб. В день прорыва, когда наша колонна втянулась под трибуны стадиона, генерал-полковник Голубец, выйдя на нетвёрдых ногах из своего домика (построенного специально для него под трибунами стадиона), обнял командира Московского ОМОН, и пустив слезу, поблагодарил его за хорошую службу, и пожелал успешного продвижения по служебной лестнице. "Чёрный полковник" стоял в стороне, и делал вид, что происходящее его совершенно не касается...
А сейчас мы идём в атаку по улице Герцена, наша цель - захватить двенадцатиэтажный дом, что стоит на перекрёстке с улицей Красных Фронтовиков. Дом этот несколько раз переходил из рук в руки, и сейчас напоминает слоёный пирог - в подвале сидят гражданские, на первом-третьем этажах - "чехи", на четвёртом -седьмом - наши, на восьмом и крыше - снова "чехи". Из брони - у нас только МТЛБ, вооружённая 7,62 пулемётом ПКТ. Прикрываясь ей, мы подбегаем к дому, и врываемся на первый этаж. Пощады давать некому, да её никто и не просит. Железных дверей в доме почти нет, входные двери старого, "советского" образца, вышибаются пинком ноги, следом летит граната, потом в квартиру заскакивает боец, поливая автоматным огнём всё, что может ещё шевелиться. У "чехов" есть преимущество - они могут бросать гранаты сверху, в лестничные пролёты, но и наши тоже не лыком шиты - блокированные на четвёртом - седьмом этажах бойцы помогают атакующим, выкуривая "чехов" из нижних этажей (правда, сверху им тоже сыплются "гостинцы" от "чехов", засевших на крыше). По вызову от нас, начинает работать миномётная батарея - она кладёт мины точно на крышу, и "духи", зажатые между двух смертей - яростной, поднимающейся к ним по лестнице, и равнодушной, падающей на них с неба, прыгают с крыши двенадцатиэтажки, не надеясь уже ни на что:
Дом наш. Теперь мы можем контролировать довольно приличный район города. Раненых сносят вниз, погружают в МТЛБ, и нам нужно возвращаться в КЦ. Теперь двигаемся в другом порядке - мы бежим вперёди, а МТЛБ едет сзади, прикрывая нас от пулемётного огня своей бронёй. Просто удивительно, как быстро может бежать человек! Нагруженные БК, в брониках, мы шустро переставляем костыли, и нашей МТЛБшке в общем-то не нужно притормаживать. Она, повернув башенку назад, поливает из своего пулемётика окна окружающих домов и прикрывает нас своей бронированной тушей. Господи, только дай доехать! Не допусти гранатомётчика!
Почти достигнув ворот нашего двора, я вдруг получаю сильный удар в поясницу - как будто кувалдой. Пролетев по воздуху метра два, пытаюсь бежать, но - дудки! Ноги почему-то подкашиваются, складываются, как у тряпичной куклы, и я падаю лицом вперёд на выщербленный пулями асфальт. Мимо меня, обдав солярным перегаром, проносится МТЛБ, кто-то, матерясь, перепрыгивает через меня. Боли не чувствую. Вообще, ниже пояса ничего не чувствую. Внутри поднимается дикая ярость, что-то кричу, нечленораздельное, злобное, автомат, который я так и не выпустил из рук, путается и мешает. Я хватаю его ремень зубами и пытаюсь ползти, как собака с перебитым хребтом, волоча чужие ноги, и воя сквозь стиснутые зубы...
Из ворот выскакивают четыре чечена: двое, картинно встав посреди улицы, начинают поливать огнём окна домов, а двое, подхватив меня под руки, затаскивают в ворота. "Мужики, как вас хоть зовут-то?" - спрашиваю я. "За кого мне молиться?" "Ха-ха, молись за чеченский ОМОН, Аллах наши имена знает!" - отвечают мне.
В импровизированном госпитале под трибунами стадиона жарко и голодно. Правда, и жрать-то особенно неохота... Служба тыла выдаёт банку кильки на двоих в день, и по 2 галеты. Хочешь, сожри сразу, хочешь - потом. Разницы нет. За стенами - постоянный шум перестрелки, стихающий только к вечеру, под окнами - стоит "чёрный тюльпан" - ЗИЛ - 131, который увозит трупы на Ханкалу, ждёт ночи, чтобы прорваться. Удушливый, липкий трупный запах проникает всюду, пронизывает одежду, волосы, руки, и кажется, что всё вокруг пропиталось запахом смерти... Раненый в спину связист бредит, пытается встать, лежащим рядом с ним постоянно надо удерживать его, хорошо ещё, что он слаб, и сил, чтобы удержать его, нужно немного.
Приходит Сашка, самый умный из нашей группы, он кандидат наук, и на все вопросы у него всегда есть авторитетное мнение. Давясь от смеха, он протягивает мне листки бумаги, и говорит: "Прочти-ка, это, наверное, ваши крестники..." Читаю. Это объяснительная записка от вертолётчиков *** полка. Она гласит: "сегодня, такого-то числа, мы, экипаж такого-то борта, в составе ... бла, бла, бла, приняли на борт для доставки в г. Махачкалу двоих боевиков... бла, бла, бла, получив разрешение на взлёт, поднялись до высоты 2000 м., заняли потолок, бла, бла, бла, пролетая над городом Грозный, на высоте 2500 м, боевики сумели освободиться от наручников, и, осознав тяжесть совершённого, боясь ответственности за свои преступления, открыли рампу вертолёта МИ-8, и выпрыгнули наружу... Бла, бла, бла, ..."
Я улыбаюсь, мне особенно нравится фраза: "боясь ответственности за совершённые преступления...".
Через три дня я начинаю чувствовать свои ноги. Я могу шевелить ими, и хотя стоять ещё не получается, по крайней мере, есть надежда, что функции восстановятся. Сашка с Мишкой постоянно навещают меня, и однажды приходят с известием, что война закончилась. Чечены нас победили. В Хасавьюрте заключены мирные соглашения, Лебедь договорился с Масхадовым, Березовский прислал два вагона боеприпасов для боевиков, в общем, мы можем ехать домой. Я не могу передать, что я чувствую. Нет у меня литературных способностей. Я встаю на трясущиеся ноги, и говорю: "Я домой не поеду. Я не верю в этот мир, и я могу ещё стрелять! Уйдите вы в сраку, я сам дойду до бойницы, и буду стоять там, покуда смогу!" Они смеются надо мной, и говорят: "Во, аника-воин! Куда тебе воевать, жопу сам подтереть не можешь! Езжай домой, живи дальше!" Я плачу бессильными слезами, что-то я стал сентиментальным последнее время, может быть, возраст?

quote:

Originally posted by Joker.udm:
Бабки на что потратили?

я купил квартиру...

quote:

Originally posted by ШЕР ХАН:
Так я непонял, Абдул, эт чё было, пятёрка по пластинке?

Да, внешнюю пробило, внутреннюю - нет.

quote:

Originally posted by ШЕР ХАН:

к тридцати годам конченый человек

quote:

Originally posted by ШЕР ХАН:

вот Вы ща что делаете?

quote:

Originally posted by ШЕР ХАН:

уже 3-4 дня происходит...)))

quote:

Джованни

quote:

но не неделю ведь

quote:

несколько с завистью

quote:

ШЕР ХАН

quote:

РМ глянь.

------
ШЕР ХАН
posted 4-5-2010 18:22
ВАЙНА, так нельзя! реально обзавидовался )))
------

А чему тут завидовать ?
У нас на складе ,если поискать хорошё - много чего раритетного можно найти.
У нас в комендатуре до сих пор ,самые "конкретные" прапора носят афганку -летник и зимник.
Вот не мегу пока сказать - но спросить то можно ж .
У меня заныкана нульцевая 50-й рост 4. На брюках швы стрелок распущены. И 48 х 5 - "юзаная" пару лет ,и перешитая под "прыжковку. И панама в "комплект". В панаме ходил по Афону .

Не правда !
Загляни в бар.

Ну и за одним, какого хера это в этом разделе? Выживать нужно с бытылкой водки и пачкой валюты?

За окошком снегири греют куст рябиновый,
Наливные ягоды рдеют на снегу,
Я сегодня ночевал с женщиной любимою
Без которой дальше жить просто не могу.
С. Трофимов

Телефонный звонок поднял меня с дивана в 11 часов утра. Как отвратительно это нудное дребезжание мобильника в такую рань! Какой сволочи я мог понадобиться? Чтоб им всем сдохнуть... Обрывки мыслей медленно плывут в звенящей пустоте черепа и взрываются фейерверком боли. Эти обрывки никак не складываются в целостную картину.
Больше всего хочется умереть прямо сейчас, не дожидаясь отмеренного Господом Богом срока. И дёрнул же чёрт запивать вчера эту дешёвую водку не менее отвратительным пивом местного разлива...
Телефон не умолкает. Надо вставать. Задницей чую - номером не ошиблись, и звонит мерзкое устройство именно по мою душу. С нечеловеческим усилием перекатываюсь с дивана на пол, встаю на четвереньки, и, держась за спинку стула, медленно распрямляюсь, стараясь не расплескать боль, которая налита до краёв в моей несчастной голове. Телефон лежит на краю стола и даже подпрыгивает от усердия: "Хозяин, хозяин! Тебе звонят!!! Смотри, как я стараюсь! Ответь, хозяин!!!". Беру его трясущейся рукой (Оба-на! Уже и руки начали дрожать? Ну, ты даёшь, abdulsaid!!!) и прицелившись, нажимаю кнопку ответа.
- Да, слушаю: (Ну и голосок! Не сомневаюсь, что на собеседника на том конце - дохнуло из мобилы густым перегаром).
- Здравствуй, abdulsaid! Ты мне нужен. Мы можем сейчас встретиться, чтобы поговорить не по телефону?
- УПС!!! Доброе утро... Погоди, я присяду... Двадцать лет не был нужен, а теперь понадобился? Что стряслось?
- Да так себе, ничего серьёзного, но мне нужна твоя помощь. Так мы можем увидеться?
- Что??? Встретиться? Ты же знаешь - я видеть тебя не могу! Совсем потеряла совесть? К тому же я не совсем здоров... Болею, в общем!!! Мне нужно как минимум, час чтобы обрести человеческий облик...
- А-а, ну да - "в своём репертуаре", как обычно? И всё-таки; мы сможем встретиться, хотя бы через час? Я серьёзно. Ты мне нужен.
- Да. Мы можем увидеться. Но за руль я сегодня не сяду, тебе придётся приехать самой, уж извини...
- Хорошо, я буду в 12.00. Приберись в своём свинарнике, ты же помнишь, я не терплю беспорядка...

Час проходит очень быстро. Я лихорадочно мечусь по квартире, распихивая по укромным углам предметы туалета и прочие вещи, которым не место на виду. Попутно пытаюсь привести в приличный вид опухшую физиономию, но это кажется, плохо мне удаётся. Всё-таки не стоило вчера запивать водку пивом...

Звонок в дверь. Ровно 12.00.
- Здравствуй. Можно войти?
- Привет... Заходи... Чёрт возьми, ты совсем не изменилась! Тебе по-прежнему 20 лет! Но зачем эта короткая стрижка? Новомодная дурацкая причёска? Где твои золотые косы до пояса, так восхитительно пахнущие тобой? И походка: И зелёные глаза, когда-то такие родные, сияющие... Сейчас в них незнакомый, стальной блеск...
Я беру в ладони её точёную изящную руку, и не знаю что сказать. Некоторое время молча стоим в коридоре.
- Перестань. Я правда, по делу. Мы можем поговорить?
- Да, да, конечно! Проходи, присаживайся. Я слушаю...
Она проходит и садится в кресло. Я плюхаюсь на диван напротив. Вслед за ней оглядываю свою берлогу. Какое убожество! И почему я раньше не замечал, что давно уже пора сделать ремонт, и вообще, наспех проведённая уборка никак не скрывает все недостатки моей халупы...
- Ладно, давай без церемоний. Ответь мне на пару вопросов, и выслушай просьбу. Потом твоё дело решать - соглашаться или нет. Если нет, я не обижусь; я могу понять тебя. Да и просьба действительно, необычная... Так что если ты не согласишься, говори сразу - я буду искать другие пути.
- Спрашивай, я отвечу. Врать друг другу нам теперь незачем...
- Хорошо. Ты недавно купил машину. Она на ходу? Сможет проехать тысячу километров?
- Да, конечно. Тачка добрая, не жалуюсь.
- У тебя как с работой, сумеешь отпроситься на несколько дней?
- У меня 15 дней отгулов, я сейчас свободен. В общем, отпрашиваться и не надо. Только для семьи отмазку придумать.
- Ну, это не проблема; врать ты всегда умел, уж я-то знаю. И последний вопрос: У тебя есть оружие?
- Ого! Так серьёзно? Ты меня интригуешь. Ну что ж, высказывай просьбу. Я весь внимание.
- Ладно, слушай.

Я накопала материал на одну сволочь; очень скользкий тип, "со связями". Поднял не меньше тридцати миллионов, но работал не в городе, а по районам. Чтобы надёжно взять его за жабры, нужно проехать по деревням, потрясти его "закрома". Однако наш отдел я привлечь не могу, боюсь утечки. Этот экземпляр вхож в администрацию, ну а какая там ситуация, ты наверно, ещё помнишь. Так что мне нужен надёжный человек, который прикрыл бы мою спину, пока я буду копаться в этом дерьме. О том, что я планирую выезд, знают два человека - я и начальник отдела. Вот я и пришла к тебе. Ты как? Поможешь? Бензином я обеспечу, а в остальном - смотри сам. Никто о моей командировке не знает, ты вообще - человек левый, так что всё, что случится, это на наш с тобой страх и риск.
- Гм... Это оригинально, я бы сказал. Ты в курсе, как я расстался с "органами"? И что дело по мне ещё не закрыто? И ещё: я, знаешь ли, совсем не тот, что прежде. Устал я. Очень устал. Только последние несколько месяцев душа понемногу стала оттаивать. И ты всё же просишь о таком.
- Я в курсе. Я всё понимаю. Поэтому и сказала, что не обижусь. Но решать тебе нужно сейчас. Выехать мы должны вчера. Так ты согласен, или нет?
- Ты стерва! Ты всегда была такой, и за это я тебя ненавижу. Я согласен.
------
Дорога... Судьба и жизнь моя... Сколько себя помню, я всегда в дороге. Промёрзший асфальт шоссе и раскисшая грязь грунтовок, извилистые таёжные колеи и пыльные степные просёлки... Нудный гул самолётных турбин и дребезжащий грохот вертолётных движков, качающиеся лошадиные вьюки и мерное журчание воды под плотом...
На этот раз федеральная трасса "Амур" ровно стелется под колёса моего "нисана", изредка покрываясь одеялом позёмки. Вьётся среди заснеженных сопок и взбирается на голые, открытые всем ветрам перевалы.

Ехать на японской тачке просто приятно. Она чутко откликается на самоё лёгкое движение, "дури" в движке хватает с избытком, задние сиденья я сложил, превратив салон в некое подобие дома на колёсах. Естественно, там припасено всё необходимое, чтобы выжить на трассе при минус сорока, случись такая необходимость. Забегая вперёд, скажу, что этого нам не потребовалось: косоглазые умеют-таки делать машины, которые не ломаются.
Трасса почти пуста: наш "всенародно избранный" сумел убедить население, что отечественный автопром предпочтительнее, чем "колымаги с японских автосвалок", и поэтому перегонщиков почти нет. Изредка появится какой-нибудь мужичёк на допотопной жиге, ковыляющий в соседнюю деревню по своим мужицким делам, или кто-то из местной администрации, спешащий в район, или тоже в соседнюю деревню, но уже по делам государевым. Периодически пролетают дальнобойщики, чаще всего по двое - трое. Огромные разрисованные фуры увлекают за собой массу спрессованного воздуха, который упруго и мощно бьёт по моей машине, и она невольно отскакивает в сторону. Дальнобойщики едут так напористо и целеустремлённо, что можно подумать, будто они везут нечто стратегически-важное, без чего Россия загнётся в ближайшие несколько дней, если это "позарез необходимое" вовремя не доставят. В действительности - в этих фурах ничего нет, кроме китайского ширпотреба или харчей. Однако, дальнобойщик - "король трассы", и марку держать надо. Вот и летят по Российским дорогам сверкающие лаком шведские и американские мастодонты с русскими мужиками в кабинах, перевозя через континент китайское барахло: Конечно, если спросить любого из них, то окажется, что он вкалывает исключительно за приличные бабки; но я всё же думаю, что дело не в этом. Есть, наверное, в их душах ещё что-то, что гонит их в дорогу. Не верю я, что можно так упираться только "за деньги".

Вечером дальнобойщики собьются в большие стада у какой-нибудь заправки или придорожной кафешки, где есть подходящая освещённая площадка, и заночуют под фонарями, выставив караулы: понятно - на трассе озоруют местные "добры молодцы". Однако сейчас утро, и гружёные фуры с московскими, челябинскими, новосибирскими номерами весело катят навстречу в сияющих вихрях снега, вызывая у встречных невольное чувство уважения и затаённой зависти.
Но, чёрт возьми! У нас тоже есть Дело! Мы не хуже дальнобойщиков можем похвастать своей крутизной. Но о Деле мы будем молчать; и даже между собой, пока не настало время, мы о Деле не говорим. Да и нет никакого желания сейчас говорить о чём-то постороннем. Мы так давно не виделись, нам есть о чём потрепаться в дороге. Ведь не всегда ты была стервой, а я - пьяной скотиной:
Когда-то мы пели на два голоса, стирая бельё (ты отстирывала, а я полоскал и выжимал). У нас тогда не было стиральной машины,.. Зато сейчас - у меня "занусси", а у тебя - "сименс". Но мы уже не поём, когда стираем. Однажды вечером, когда из телевизора тихо играла музыка (кажется, это был греческий "сиртаки"), я попросил тебя станцевать для меня. И ты, нигде, никогда не учившаяся танцу, встала на середину комнаты, отбросила мохнатые тапки, и начала танцевать. Как громом поражённый, смотрел я тогда на чудо, творимое тобой, и не мог поверить, что это для меня. Я, ничтожный молодой оболтус, в одно мгновение постиг все тайны мироздания, я воспарил на седьмое небо и низвергнулся в седьмой круг ада, я стал и воином, и хлебопашцем, и землепроходцем, и стариком, и юношей одновременно. Когда музыка прекратилась, и ты, смеясь, обняла и поцеловала меня, я смог только пробормотать: "Вот так штука! Я женат на Богине!". Как-то раз твой отец попросил нас привезти ему на дачу дров. Мы дружно метнулись в ближний горельник, и быстро накидали полный УАЗик тонкомера. Возвращались, перепачканные сажей и смолой, разгорячённые работой и июльским солнцем мимо дачного озерка. Я сказал: "Давай, искупаемся? В такую жару очень кстати!". Оставив машину под соснами, мы побежали к воде вперегонки, смеясь и сбрасывая одежду. Отдыхающие - и мужчины, и женщины провожали нас какими-то странными взглядами. Немного позже, когда мы уже вдоволь наплававшись и насмеявшись, отъехали от озера, я понял, что означали эти взгляды. В них светилась лютая, бешеная зависть. В одно майское утро ты вышла из дверей роддома с сияющим лицом, и протянула мне сопящий свёрток, перевязанный голубым бантом - нашего сына. В прошлом году он вернулся из армии, но почему-то очень редко заходит ко мне:

Мы весело болтаем на разные темы, плавно покачиваясь в тёплом салоне "ниссана", я смотрю в её глаза и недоумеваю: почему это я увидел в них какой-то "стальной блеск"? Те же зелёные, с маленькими чёрными точками глаза, с обычными весёлыми чёртиками внутри:

- Смотри не на меня, а на дорогу, старый дурак! - Вскрикивает она, и я едва успеваю увернуться от очередной фуры, которая с грохотом и рёвом сигнала проносится мимо.
- Фуххх, пронесло! Мы смеёмся, хотя вообще-то, ничего смешного не произошло.
------
Зимний день короток, и мы въезжаем в город Балей в полной темноте. И тут встаёт первая проблема: На улице - минус 47*С, гостиниц в городе нет, знакомых или приятелей, у которых можно бы переночевать, тоже. А ведь нужно ещё пристроить машину, чтобы не застыла к утру, ведь японка - не УАЗик, её паяльной лампой не подогреешь.
Балей - город умирающий. В 1903 году здесь открыли рудное золото, и с тех пор началась его история. Разведкой открывались всё новые золотые жилы, добыча металла возрастала год от года, росло число шахт, рос обогатительный комбинат, а вместе с ним - и город.

Интересная легенда - якобы своего максимума добыча золота достигла 23 июня 1941 года. Тогда пошла такая руда, что содержание золота доходило до 3-4 килограмм на тонну! И продолжалось это до мая 1945 года, после чего золото резко пошло на спад: Выходит, что каждый пятый слиток золота, которым Иосиф Джугашвили расплачивался с Гарри Трумэном за поставки по ленд-лизу, добыт в Балейских шахтах. И не просто добыт, но и щедро оплачен жизнями "врагов народа" и Забайкальских женщин, которых во множестве в то время направили "по разнарядке" на золотые прииски. Ходила тогда в народе частушка (судите сами - весёлая, или не очень):

"Я на Шерловой Горе
Золото копала -
- Если б не было п:.,
С голоду б пропала:"

Есть золото в Балее и сейчас. Но месторождения Балея принадлежат Highland Gold Mining Ltd, а от этих господ хорошего ждать не приходится.

Покрутившись некоторое время по пустынным, замёрзшим улицам мёртвого города (в Балее работает всего одна котельная на весь город), мы выскакиваем на окраину. Ну и что? Ночевать в поле? Перспектива не из приятных: минус 47*С - это всё-таки холодно. И вот, "по законам жанра", так сказать - появляется рояль в кустах. А именно: в том месте, где отродясь ничего не было, теперь стоит двухэтажный, довольно симпатичный, освещённый электрическим светом домик с надписью: "Гостиница". Правда, вокруг щедро разбросан строительный мусор, и на площадке перед домом нет ни одной машины, но это уже что-то. Кое-как припарковав машину между кучей замёрзшей ПГС и кучей опилок, мы входим в "холл" этой гостиницы.
Надежда на ночлег постепенно угасает - видно, что гостиница ещё только строится. Хотя отделочные работы в основном завершены, в вестибюле горой навален разный строительный хлам, на полу - мусор, с потолка свисают пыльные лампочки в фарфоровых патронах, и ни одного человека: "Эге-гей!!! Есть кто живой???" - жизнерадостно вопим на два голоса, и с надеждой ждём ответа. Откуда-то сбоку, из подсобки, появляется весьма упитанное лицо кавказской национальности, и с заметной досадой вопрошает, чего мы хотим.
- Э-э-э, уважаемый, нэ видыш: гостыниц не работаит, ещё не построен. Хозяин? Да, он здэсь, наверное, на второй этаж. Сейчас позову...
Со второго этажа спускается второе лицо кавказской национальности - ХОЗЯИН. Сразу видно: человек серьёзный и уважаемый. Наверное, мы оторвали его от очень важных дел, и ему недосуг болтать с какими-то свиноедами.
- Да, первое лицо кавказской национальности сказало правду: гостиница только ещё строится и никаких постояльцев не принимает. Приезжайте летом - тогда милости просим! А сейчас - ну никак невозможно!
Замечаю любопытную особенность: разговаривает он вроде бы со мной, но глядит исключительно на мою спутницу, и чёрт возьми, мне кажется, что вот-вот и у него побегут слюни! Она делает мне незаметный знак рукой, берёт ХОЗЯИНА под локоток и отводит в сторону. Достаёт "ксиву", даёт хозяину прочесть, что там написано, и шепчет в его волосатое ухо какие-то аргументы.
Как всё же выразительно человеческое лицо! Особенно у южных народов, которые весьма эмоциональны. Я не слышу её слов, но всё, что она шепчет, можно прочесть на лице хозяина почти дословно. Сначала оно краснеет, потом бледнеет, потом выпучиваются глаза и закатываются под лоб, кажется, что его вот-вот хватит удар. Но затем всё происходит в обратном порядке: глаза возвращаются на место, лицо снова краснеет (нет, скорее, розовеет), появляется широкая добродушная улыбка.
- Да, конечно, гостиница не достроена, но некоторые номера уже почти готовы, в них даже наведён порядок, и установлена мебель, нужно только постелить бельё. Разумеется, он очень рад, что у него в этот холодный зимний вечер есть гости! Он никуда нас не отпустит в такой мороз, даже говорить не о чем! Кто сказал, что азербайджанцы негостеприимный народ? Сейчас мы поужинаем - как раз всё готово, и он сам собирался за стол, так что будет просто счастлив угостить нас, чем Аллах послал. Машину он конечно, поставит в тёплый гараж; (он всё равно пустует) и даже велит помыть её. За ночлег он не возьмёт ни копейки - гостиница ведь ещё не построена, значит, нет у него и бухгалтерии. Но если нам нужно, квитанции он может выписать, у него совершенно случайно есть несколько чистых бланков. Чего мы стоим? Пойдёмте, он покажет нам номер, мы можем располагаться, пока он сделает необходимые распоряжения. Ключи от машины - прошу Вас, дайте мне, я распоряжусь, о ней позаботятся.
Он поворачивается в сторону и что-то кричит на своём языке. Вот это голос! В нём чувствуется Власть и Сила! Таким голосом можно и нужно отдавать Приказы. Как из-под земли, появляется третье лицо кавказской национальности - как и первое, оно нисколько не походит на заморенного "гастарбайтера" - скорее выглядит, как хороший боец, джигит. Выслушав хозяина, молча кивает головой, берёт у него ключи от моей машины, и окинув нас внимательным взглядом, уходит.
Когда мы остаёмся одни в номере (кстати, довольно приличном), я спрашиваю её, что же такого она сказала хозяину, отчего он воспылал к нам любовью?
- Ну-у,.. это же просто: У него ведь нет никаких разрешений, ни лицензии, и налогов он не платит. И вообще, возможно, в иммиграционных документах имеются какие-либо недочёты. Я просто намекнула, что это не совсем хорошо, и пообещала утром дать несколько полезных советов: А вообще-то он весьма милый мальчик, ты не находишь?
Мне кажется, что слово "милый мальчик" не очень подходит к здоровенному сорокалетнему мужику, но мало ли что может сказать женщина: Мальчик, так мальчик, главное, что на эту ночь мы обеспечены ночлегом, ужином и тёплым гаражом, и всё это - на халяву.

Утром Хозяин приносит какие-то бумаги, и вы оба зарываетесь в них на добрых два часа, ты объясняешь ему, а он, достав блокнот, делает пометки, даже возражает, тычет толстым пальцем в документы, но чаще соглашается, кое-что записывает, иногда вызывает своих абреков, и что-то спрашивает у них; они с готовностью отвечают. В общем, ни дать ни взять - выездная сессия юридической консультации. Мне бумаги не интересны - не люблю я этой канцелярщины: Расстаёмся мы только в полдень, весьма довольные друг другом. Ехать уже недалеко: каких-то 150-200 км, впереди города Нерчинск, Сретенск, Шилка - такие же умирающие, застывшие. Глухие деревни, край извечной каторги и ссылки. Недра земли за триста лет изрыты шахтами, как кусок сыра дырками, тайга неоднократно сведена под корень, и выросла снова, реки отведены в новые русла.

А вот люди не изменились - как были гураны и шелЮканы при Екатерине, так и остались до сих пор.
------
Но как бы ни было хорошо в дороге, всё хорошее имеет свойство быстро заканчиваться. Мы въезжаем в город Сретенск. Когда-то, в годы проклятого застоя, здесь во всю мощь работал судостроительный завод, обеспечивая сторожевыми катерами погранвойска Амурской флотилии и гражданское Амурское пароходство речными судами. Когда настало "торжество демократии", судостроительный завод благополучно загнулся, превратившись в скопище полукустарных мануфактур вполне средневекового стиля. В отличие от Балея, в Сретенске пока есть, чем заняться, и здесь в общем, несколько оживлённее. Но это агония. Ещё пара-тройка лет, и город умрёт тоже.

Здесь будет наше "логово". Отсюда мы будем совершать набеги на детские дома, учреждения среднего образования и т.п. организации, где "отметился" наш фигурант. У неё в Сретенске имеется "один знакомый мальчик", который чувствует себя обязанным ей за небольшую дружескую услугу, оказанную ему когда-то. Этот невысокий, лысеющий чиновник лет пятидесяти, встречает нас с распростёртыми объятиями, и сразу решает наши проблемы: Он предоставляет нам в пользование свою квартиру, и ставит машину в "казённый" гараж, расположенный совсем недалеко. Когда мы с ним загоняем "ниссана" в бокс, он советует поставить его подальше от ворот, между водовозкой и фекалкой (раньше мы называли эту машину "говновозкой"). На мой недоумённый вопрос: "Почему?" - резонно отвечает: "Кто знает, в каком виде явится на работу завтра с утра шоферской контингент?" Ведь может так случиться, что они будут нахрюканные в лоск, даже с утра, и тогда даже Госстрах не даст гарантии на сохранность моей машины: Я в лёгком недоумении спрашиваю: "Саня, почему же ты не наподдашь под сраку таким шоферам, ведь хорошая работа в наше время на улице не валяется?" Он со вздохом говорит: "Это у вас - в Чите, в очередь стоят на рабочие места. Мне же других работяг взять негде. Если я его сегодня выгоню, завтра буду вынужден принять снова: работу делать кому-то надо? Вот так-то..."
О цели нашего визита Александр Степанович не осведомлён, и не старается узнать подробности. Он нелюбопытен. Мы тоже не станем посвящать его в тонкости нашего Дела, это лишнее. Когда-то он был таким оригинальным образом "повышен в должности", что оказался в самой глухой дыре Забайкалья, и было бы свинством с нашей стороны вводить в соблазн хорошего человека.

Вечером, за бутылочкой доброго коньяка, он раскрывает перед нами душу и делится проблемами. Неудивительно: мы "свои люди", и пожалуй единственные, кому он может без страха выложить всё, что накопилось в душе за несколько лет. Жена отказалась ехать с ним в захолустье, читинские друзья не просто отвернулись от него, но всячески подчёркивают свою неприязнь, а местные - "друзья детства", так сказать, годны только на то, чтобы по скотски, беспробудно пить и клянчить себе различные поблажки, пользуясь его служебным положением. Слушая его, я впадаю в такую депрессию и безнадёгу, что единственным выходом кажется петля на крюке от люстры в облупившемся потолке.
И правду говоря, его квартира (провинциального чиновника довольно высокого ранга!) оставляет желать много лучшего: Она на пятом этаже 75-квартирного дома, дверей в подъездах нет в принципе, лестница с первого по третий этаж залита льдом из лопнувших батарей, лампочки на лестничных клетках (да вы в своём уме, господа?). Дверь в квартиру изнутри завешена одеялом (для тепла). Да и в самой квартире - бардак и бомжевище классического разлива. Но нам этого достаточно. Мы люди неприхотливые, и если ночью волосы не примерзают к подушке - это уже хорошо!
Наутро мы приступаем к Делу. Дело собственно, состоит в том, что некий "авторитетный предприниматель", чутко держащий нос по ветру, просёк зарождающуюся тенденцию в нашем богоспасаемом государстве, и сумел этой ситуацией ловко воспользоваться. Что же это за тенденция такая? А вот какая: Это внезапно вспыхнувшая у наших госчиновников любовь к детям - сиротам. Я не знаю, какие в Москве вертелись шестерёнки, какими государственными интересами руководствовались лидеры партий и фракций, но результатом этих чиновных телодвижений явилось резко возросшее финансирование детских домов, школ, детских дошкольных учреждений и пр. К тому же, накатившая мода на всеобщую компьютеризацию позволила всяким фирмам и фирмочкам весьма успешно удовлетворять выросший спрос на тайваньские компьютеры и прочие прибамбасы, которые в приказном порядке навязывали по "вертикали власти" из Москвы до самых до окраин. Оно бы конечно, ничего; закупили - отчитались - забыли (как обычно). Но этот фрукт явно не "видел краёв", и в своей жажде наживы зашёл слишком далеко. В конце концов, директора детских домов (и других учреждений), могли бы с гораздо большей пользой распорядиться свалившимися на них деньгами, и вовсе не обязательно, что они бы их гм: "приватизировали". Но случилось то, что случилось, и поэтому я (бывший офицер ОМОНа) на пару со своей бывшей женой (оперативным сотрудником ОБЭП) приехал в этот Богом забытый улус:
И вот что странно: Не то, чтобы мы были ура-патриотами, или параноиками с обострённым чувством справедливости. Но - появилось Дело, и она взялась за него, и я, как дурак, впрягся тоже, хотя по правде, мне бы сидеть на завалинке, да брюзжать про "добрые старые времена"...
------
Детский дом в бывшем шахтёрском посёлке Нижняя Шахтама. Наша первая точка. Длинный, приземистый бревенчатый барак, в стародавние времена выбеленный многократно известью, сейчас облупился, и врос в землю. Небольшой двор огорожен белёным штакетником, в некоторых местах с выбитыми стойками. Внутри двора - грубо сбитые из досок фигуры домашних животных, выкрашенные в неестественные цвета, замёрзшие качели и несколько песочниц. Двор разбит на сектора (наверное, по числу групп детей) штакетником пониже, так же побеленным известью.
Наше появление вызывает неоднозначную реакцию: директор и главбух испуганно мечутся, доставая из шкафов потрепанные папки отчётных документов, шикают на рядовой персонал, растерянно улыбаются.
Воспитатели и нянечки равнодушно посматривают на нас - мало ли видели они всяких комиссий и ревизоров в последнее время...
Моя спутница уединяется с директором (женщиной весьма солидного вида) в её кабинете и, обложившись папками документов, начинает "копать". Я, стараясь убить время, шатаюсь по длинному коридору барака, заговариваю с нянечками и воспитателями. Машине сегодня придётся ночевать на улице: тесный, брусовой гараж детского дома вмещает только две единицы техники - водовозку и трактор "петушок". Обе эти машины жизненно необходимы детдому, и выгнать их на мороз - никак нельзя.
Вообще, атмосфера детского дома, как и его воспитанники, разительно отличается от того, что нам преподносят в рекламных роликах по "дуроскопу". Длинный общий коридор барака освещается тускловатыми лампочками, которые свисают с потолка на перемотанных изолентой шнурах. В помещении жарко и влажно, стоит неистребимый запах хлорки и многолюдного казённого помещения, вокруг каждой лампы ясно виден желтоватый ореол; так бывает, когда смотришь на свет сквозь лёгкий туман. Истёртый, многократно чиненый линолеум на полу оставляет впечатление липкой нечистоты, хотя я вижу, что влажную уборку проводят здесь несколько раз в день.
Комнаты воспитанников открыты, но дети в основном находятся в коридоре, по обоим концам которого устроены посты дежурных нянечек. По стенам висят детские рисунки, разная наглядная агитация (засиженная ещё летними мухами), обязательная "доска приказов и объявлений", в общем, то, что обычно вешают на стены в учреждениях: Дети в коридоре занимаются своими делами, как все дети. Старших воспитанников не видно - со слов нянечек, они либо в школе, либо шляются по деревне, естественно, им скучно сидеть в четырёх стенах. Так что я вижу в основном малышню от 2 до 10 лет, причём преобладают девочки. Самые маленькие ковыляют вдоль стен, или ползают по полу, волоча за собой двойные хвосты сползающих колготок. Которые постарше - бегают, перепрыгивая через них, время от времени сбиваясь в кучки, и разбегаясь в разные стороны. Совсем уже "старшие" солидно ходят среди этого бедлама, иногда помогают самым маленьким, иногда шикают или дают подзатыльник уж очень расшалившимся "пятилеткам", парочками заходят в комнаты, или солидно сидят на стульях у стенки и шепчутся с серьёзным видом. Несмотря на то, что в коридоре полно детей, и они весьма оживлены, особого шума не слышно; чем-то отличаются от обычных детей детдомовские дети. Они даже играют серьёзно, без обязательного в таких случаях писка и гама. Может быть это оттого, что видели они в жизни много такого, чего им пока видеть не стоило...
К нам они интереса не проявляют, хотя как новые лица, должны были бы заинтересовать детей, хоть на короткое время.
Все воспитанники - сироты при живых родителях. Отцы у них - либо сидят, либо пьют, либо в бегах. Матери - аналогично; или сидят, или пребывают в непрерывном запое.

Бухгалтершу пока в директорский кабинет не приглашали, и она мается вместе со мной в коридоре. Это пожилая (если не сказать - старая) женщина, типично деревенского вида. И хотя формально считается "начальством", но сельхозработы в деревне и для начальства никто не отменял. Мы разговариваем с ней "за жизнь", и я спрашиваю, между прочим - а нужен ли ей вообще тот компьютер, что недавно купила дирекция с полным набором программ?
"И не говори, паря," - отвечает она равнодушно. "Как купили этот чёртов ящик, один грех с ним. Я на счётах быстрее сосчитаю, чем на этой машинке, и без ошибок. Да много ли тут считать-то надо? Я, почитай уж сорок лет на бухгалтерии сижу, поболе компьютера понимаю: Сколь раз пробовала на ём баланс свести, - никаво не получацца! Плюнула, да и бросила: Стоит щас у директорши, она с ним цельный день в карты играт."

К вечеру "раскопки" в документах закончены, и мы садимся ужинать на кухне, вместе с персоналом столовой. Кормят нас из общего котла, и надо сказать, неплохо. Да и дети не выглядят истощёнными, большинство из них дома так не питались. Мы спокойно ужинаем, и ведём неторопливую беседу на бытовые темы, когда в кухню шумно врываются два растрёпанных подростка лет по 14, весьма "уркаганского" вида.
- Здрассьте! (ко всем присутствующим), короткий любопытный взгляд в нашу сторону, и сразу к делу:
- Марь Иванна (это к директорше), можно мы смотаемся в город (имеется в виду п. Вешино-Шахтаминский)?
- Так. А каво вы там делать-то будете, на ночь глядя?
- Дык, это... Тама дискотека сёдня, и вообще, есть дела:
- Ну ладно, идите. Вернётесь к отбою-то?
- Не: Наверное, не вернёмся. Автобуса-то нету вечером.
- Ладно, смотрите там:
- Ага, мы ничё...
Подростки с таким же шумом и топотом исчезают.
"Вот такие дела..." - говорит директорша, глядя на мою спутницу. "И чё с имЯ делать? Не отпусти я - ведь сами убегут. Нету среди них путних-то: Вырастут - тоже сядут, как и папаши ихние."
На ночлег нас определили в красном уголке. Перед тем, как отойти ко сну, она говорит мне: "Ну вот, с почином! По документам, этот мошенник поставил им двухядерный "пень" последней модели, а в наличии - 486 колымага 1900 лохматого года. И софт, судя по бумагам - весь лицензионный, за хренову тучу баксов, а стоит - пиратская демо-версия. В общем, штук 500 он тут надыбал: Винчестер я у них изъяла, как вещдок, комп опечатала. Завтра стартуем!"

Всю ночь машина пикает под окном сигналкой - добросовестно заводится каждый час и прогревается. Утром садиться в промёрзшую машину - дело не из приятных: уплотнители дверей задубели, и двери не закрываются - отскакивают с деревянным стуком. Амортизаторы замёрзли, резина тоже, и первые километры едешь, как в ледяной телеге на железных ободьях. Бедная тачка! Несладко ей приходится после Японии-то:

Детский дом в п. Шелопугино. Здесь вместо одного барака - несколько, соединённых переходами. На полу нет линолеума - просто крашеные доски, да штакетник пониже. Вот и все отличия. Я опять остаюсь в коридоре, она - закрывается с директором и главбухом в директорском кабинете. Вечером они выходят оттуда, взъерошенные и возбуждённые. Директор - миниатюрная пожилая женщина, семенит рядом с моей спутницей, и, забегая то слева, то справа, искательно заглядывает в глаза. Непрерывно потирая сухие ладошки, быстро и нервно тараторит, видимо продолжая начатый разговор:
- Я прошу Вас, Светлана Николаевна, поймите меня правильно! Ну как мы могли отказаться от покупки оборудования, если ещё на мартовском совещании в Чите сам Лев Сергеевич строго указал - все выделенные средства истратить на компьютеры и оргтехнику! Причём обязал нас иметь дело только с "Фениксом"! Да и в методических рекомендациях комитета образования чётко указывается направление на компьютеризацию!!
- А программы? Где вы их брали?
- Они шли в комплекте с компьютерами! И потом нас строго предупредили, чтобы мы не вздумали искать программы где-то на стороне! Только в "Фениксе С+"! Ну что мне оставалось делать?
- Хорошо. У нас будет ещё возможность поговорить с Вами. А на сегодня, давайте закончим.
Обращаясь уже ко мне:
- Товарищ майор, заберите винчестеры, мы уезжаем. Нам нужно успеть ещё в одно место.
Уже сидя в машине, на выезде из Шелопугино, задумчиво говорит: "Да: Дело-то будет серьёзнее, чем казалось сначала. И сумма, пожалуй, будет побольше..."
В следующие несколько дней мы колесим по району, появляясь неожиданно в детских домах, школах-интернатах, просто школах. Иногда остаёмся на ночь, иногда возвращаемся в своё "логово", но больше суток нигде не задерживаемся. Как же велик наш край! Если бы лично не наматывал километры на колёса своей машины - не поверил бы... А сколько, оказывается, никому не нужных детей только в одном районе! Если бы не видел собственными глазами, тоже не поверил бы... Оказывается, на них можно "поднять нехилые бабки". И находятся люди, которые с удовольствием это делают. В это тоже приходится верить.

Ближе к концу "командировки" появляется нехорошее чувство надвигающихся неприятностей. Какая-то тревожность, настороженность ощущаются во всём, и даже простые мелочи вдруг наполняются особым, зловещим смыслом. Время от времени приходит неприятное ощущение недоброго взгляда в спину, хотя внешне для беспокойства пока нет оснований. Так бывает перед грозой или обстрелом, когда гнетёт неопределённость и бессилие изменить ситуацию.
Однажды вечером Александр Степанович вдруг появляется в своей квартире, ставшей нашим временным пристанищем, и сообщает, что завтра к нему неожиданно приезжает жена и тёща, так что (он, конечно, очень извиняется), но нам необходимо освободить помещение. Пряча глаза и бормоча извинения, он просит понять его. Ну, я - это ещё туда-сюда, могу сойти за собутыльника или приятеля, но вот Светлана Николаевна... Жена, и в особенности тёща могут что-нибудь подумать: Но он не выгоняет нас на улицу - Как можно! Он забронировал два одноместных люкса в самой лучшей Сретенской гостинице, они уже оплачены (потом сочтёмся, мы же "свои люди"!). Мы можем переезжать прямо сейчас. Машина, конечно, останется в ведомственном гараже. К тому же он слышал, что мы скоро заканчиваем, так что пожить в гостинице нам придётся совсем немного.
------
Вечером следующего дня она зашла в мой номер и сказала, что идёт сегодня в ресторан при гостинице, и что мне нужно присмотреть за её сумочкой с "ксивой" и пистолетом.

- Что ты ещё выдумала? Я пойду с тобой! (честно говоря, мне плевать на рестораны, мне главное, чтобы с тобой ничего не случилось).
- Не придумывай. Здесь ребята из СОБРа; я иду с ними, так что можешь за меня не беспокоиться.
- А-а! Ясно. Ну и что они здесь забыли? И, конечно, твой "Чиполлино" тоже с ними?
- Они брали вчера ОПГ из местных, что промышляли на дорогах. Взяли человек пять. Да, Серёжа тоже был с ними. Работал "подсадным". Он ранен. Вчера получил заряд картечи в живот, вчера же его по сан.авиации отправили в Читу, сегодня оперировали:
- Кхе-кхе: Э-э-э: Ну и как у него дела? Жить будет?
- Сказали, что всё нормально, операция прошла успешно: Ты же знаешь, что говорят в таких случаях:
- Ладно, иди. Я присмотрю за сумочкой. И не говори им, что я здесь, прошу тебя...
- Ты меня за дурочку держишь? Сиди в номере и не высовывайся. Завтра мы работаем последний день (Да, именно так. Кокетливое - "крайний" оставим другим), потом уезжаем в ночь, никого не предупреждая, и не заезжая никуда. Ты понял?
- Да, я понял. Завтра мы заканчиваем и уезжаем.

Она уходит, а я остаюсь один в номере, обставленном с дешёвой роскошью, и мне очень погано на душе. По телевизору на всех каналах идут бесконечные ток-шоу и кривляющиеся гомосексуалисты, за окном беспросветная январская ночь, Серёга-Чиполлино лежит в реанимации в клинической больнице, моя бывшая жена веселится с моими бывшими товарищами, а я, как последняя сволочь, маюсь от безделья в номере самой шикарной Сретенской гостиницы...

Я выхожу на улицу. Мороз сразу хватает за уши, и выкручивает их, безжалостно, как воспитатель детского дома... Дыхание инеем оседает на усах и бровях, и я моментально начинаю походить на деда-мороза из новогодней сказки, только очень мрачного и тощего. Я добегаю до ближайшего магазина, и беру бутылку водки: Закусь у меня имеется, так что не всё ещё потеряно.
Мне не нужны собутыльники. В угрюмом одиночестве я пью и жду её возвращения из ресторана. Часа в два ночи, когда я уже совсем потерял терпение и был готов заявиться в этот вертеп прямо в таком виде, как находился, я слышу в коридоре шаги и разговор. Это она! Но, естественно, не одна. Так топать и сопеть может только Слон. Просто удивительно, каков талант у человека - с таким топотом ходить даже по мягким коврам! Они останавливаются у двери её номера, он что-то жизнерадостно бурчит, она негромко смеётся...

Вот падла! Если сейчас он зайдёт в её номер, я тоже войду, но выйдет из нас - только один!
Дверь её номера мягко закрывается, тихо щёлкает замок. Слон, вздохнув и потоптавшись у двери, тяжело топает прочь по коридору.
Словно подброшенный пружиной, выскакиваю из кресла, и выхожу в гостиничный коридор. Тихо стучу в дверь напротив. Дверь открывается. Она стоит на пороге, уже успев переодеться в ночную рубашку, сквозь которую проступают контуры такого знакомого и такого чужого тела:
Не говоря ни слова, я переступаю порог, и, закрыв ногой дверь, сжимаю её в объятиях. Я целую её лицо, шею, волосы: Она не сопротивляется, но улучив момент, резко втыкает мне в лоб указательный палец.
- ТЫ ! НИЧТОЖЕСТВО ! МЫ ЧУЖИЕ ДРУГ ДРУГУ ! Пошёл вон.
- Говорит она, сопровождая каждое слово толчком пальца. Её слова гремят раскатами грома в моей нетрезвой голове. Так плохо мне было лишь 20 лет назад: За что, Господи, ты караешь меня... Я поворачиваюсь, и как побитая собака, делаю три шага до своего номера.
Весь следующий день мы не сказали друг другу ни слова. Нет, мы, конечно, разговаривали, но это были НЕ ТЕ слова...
------
Последний день прошёл, как обычно. Только ещё больше чувствовалось напряжение и тревога, которым в общем, не было причины... Загрузив в багажник "ниссана" последние из опечатанных винчестеров, мы заехали в магазин, чтобы купить в дорогу кое-каких продуктов: Затарившись набором сухомятки, мы уселись в машину, и двинули прочь из города, оставив за спиной проблемы и недоразумения. Впереди - снова Дорога. Дорога в ночь, дорога домой. Весь день погода хмурилась; тяжёлые, свинцовые тучи низко нависли над восточным Забайкальем, обещая снег и потепление. Как раз к нашему выезду погода исполнила своё обещание. Редкий в наших местах снег падал хлопьями, превращая дорогу в ровную белую полосу между рядами дорожных столбиков и деревьями лесопосадок. Снег танцевал в свете фар, ложился толстым слоем на лобовое стекло и капот машины, не позволял ехать так быстро, как хотелось бы.

Как это всегда бывает в снегопад, ни встречных, ни попутных машин не было. Дальнобойщики предпочитают в такую погоду отсидеться где-нибудь в кафешке, местные, во избежание проблем, сидят по домам, перегонщики: Да их уже нет, перегонщиков - то...

Проехав так километров 100, я бесцеремонно растолкал её и посадил за руль: "Хорош дрыхнуть, я упурхался сверх меры, порули-ка теперь ты! Только аккуратнее, не разбей мою новую машину!"
Сидя в пассажирском кресле, можно и поспать, особенно, если опустить спинку сиденья. Но что-то не спалось мне сегодня: Может быть, причиной тому были её слова, сказанные в гостинице вчерашней ночью, а может быть, фары попутной машины, которая ехала за нами почти от самого Сретенска, не обгоняя и не отставая, чем несколько нервировала меня: Не люблю таких перцев, которые прицепятся сзади, и тащатся, повторяя каждое твое движение. В общем, мне не спалось. И когда идущая сзади машина начала мигать фарами, всячески показывая, что она хочет, чтобы мы остановились, я сказал: "Не тормози пока. Если им надо, пусть обходят; обгону не препятствуй."
Чёрный "лендкрузер" с тонированными стёклами легко поравнялся с нами, но вместо того, чтобы обогнать, и уйти вперёд, как добропорядочный водила, вдруг резко взял вправо и начал притирать нас к обочине.
- Тормози! - Сказал я, и чтобы было понятнее, добавил: Тормози резко, и останавливайся!
Она всегда умела водить машину. Более того, она умела водить ХОРОШО. Мой "ниссан", даже не пискнув тормозами, без заноса, встал, как вкопанный, на занесённой снегом трассе. Лендкрузер, пролетев пару десятков метров, останавливается тоже. Это неплохо. Теперь ОН в свете наших фар, а не мы в свете ЕГО. Ну что ж, поглядим, чего ему от нас надо. Может, хочет спросить дорогу? Может быть... А может, ещё что случилось.

Правая задняя дверь "крузака" открывается, и на дорогу выходит человек. Одновременно я выхожу ему навстречу из левой передней двери "ниссана". Он делает несколько шагов навстречу. Я делаю то же самое. В свете моих фар я могу отлично разглядеть, с кем нас свела судьба в дороге. Это невысокий, но крепко сложенный, коротко стриженый молодой человек в кожаной куртке (довольно дорогой, не китайской). Правую руку он держит за спиной. Меня переполняет ликование. Вот оно! Спасибо тебе, Господи, что послал мне утешение в этот нелёгкий час! У меня тоже - правая рука за спиной. Угадай-ка, что в ней? Ну точно, как Пушкин с Дантесом на Чёрной речке. Только команды: "Сходитесь, господа!" не будет. Ничего не будет, и разговоров тоже. Этот парень идёт, чтобы убить нас и прекрасно понимает, что мы это знаем.

Ай, спасибо, Николай Николаевич, мой старый Учитель (да будет земля тебе пухом!), за то, что ты успел вложить в меня, - я постараюсь не осрамить твою память. И спасибо тебе, "авторитетный предприниматель" местного разлива, что ты решил таким образом устранить проблему с нами. Такое счастье - увидеть глаза врага - выпадает не каждому мужчине. Не знаю, видит ли "бычёк" выражение моего лица, но я чувствую, как рожа моя расплывается в счастливой улыбке, я в этот миг люблю всех - и тех, кто сидит за рулём "крузака", и того, кто послал их на заснеженную глухую трассу, и того, кто идёт мне навстречу, пряча оружие за спиной. Дорогие мои, спасибо Вам, что Вы есть. Спасибо Вам, что Вы здесь! Сейчас я отблагодарю Вас, как Вы того заслуживаете.
НУ! Давай, парень, начинай! Зрение моё обострено до предела, я вижу обращённые назад бледные пятна лиц в салоне "лендкрузера", я вижу твоё лицо, твою фигуру, обтянутую модной кожей, я вижу твои желания, враг мой: Слух мой - да, теперь я понимаю, что чувствуют кошки, когда выслеживают шуршащую в траве мышь. Я слышу падение снежинок, а твои шаги, братэла, звучат как поступь Командора в "каменном госте".
"Бычёк" делает движение правым плечом вниз - ах, как медленно! Ну-ну, посмотрим, что там у тебя? Ах, вот оно что! АКМС - 7,62 мм. Хорошая машинка, но несколько громоздкая на таком расстоянии.
А у меня - вот это! А-91А, без глушителя (что поделать, нет в мире совершенства!). Нелепо раскорячившись, глупо накренившись и присев на одно колено, я выбрасываю правую руку навстречу мишени.

- Та-Та-Та! грохочет над моим левым ухом горячая очередь старика Калашникова.
- Пок-Пок-Пок! Неторопливо отвечает мой Ижевский "коротыш". Три пули (каждая весом в 16 грамм!) бьют многотонным ударом в грудь "исполнителя". Мне не нужно смотреть, я ЗНАЮ, что там происходит на его спине.
"бычка" отбрасывает на открытую дверь "крузёра", и его автомат, глухо брякнув по асфальту, выпадает из мёртвой руки. Секундное замешательство, и мощный "лендкрузер прадо", взвизгнув колесами, исчезает в снежной завесе впереди...

Я опускаю автомат. Я выпрямляюсь и встаю во весь рост. Сзади хлопает дверь "ниссана". Я не оборачиваюсь; я слышу, как она подходит ко мне. Когда до неё остаётся 50 сантиметров, я поворачиваюсь к ней. Она делает ещё один шаг, кладёт руки мне на плечи, и целует меня долгим, страстным поцелуем, так же, как 20 лет назад...

***

Ту Зе сайлент.
С Файрфлаем всё относительно в порядке, жив, реабилитация идёт.
Кстати... Он так и не закончил свой рассказ про поездку в Австралию forummessage/151/69

поругаемся?

quote:

Originally posted by ШЕР ХАН:
поругаемся?

quote:

https://forum.guns.ru/forummessage/151/699206.html

quote:

Originally posted by alena.111168:
Ох,а написано-то как профессионально...

Благодарю за комлимент... Но я всё же - любитель.
Мне приятно, камрады, доставить Вам немного удовольствия.
Рассказ закончен. Более подробный финал каждый выбирает сам в зависимости от фантазии и знания жизни (Ну, и от романтической души).

quote:

Рассказ закончен. Более подробный финал каждый выбирает сам в зависимости от фантазии и знания жизни (Ну, и от романтической души).

так что ты с оболтусом-то решил?

quote:

из жизни офицера

quote:

ну не удержался

Просто прочитайте рассказ без преувеличений и художественного вымысла:
http://www.perunica.ru/chechnia/5151-ispoved-oficera.html

Следующий рассказ написан Альбертом Зариповым, офицером 22-й бригады СпН ГРУ, Героем России, потерявшим зрение при прорыве банды Радуева из Первомайского:

Рассказ "Воробушек".

С вечера начал медленно идти мелкий снег и к утру вся промёрзшая земля покрылась ровным, мягким слоем... Словно белым и пушистым одеялом:
- Нашего Сашку убило!..
Ударив в правый бок острой, пронзительной болью, страшная и неведомая сила внезапно разбудила ее среди ночи, заставила выкрикнуть эти ужасающие слова и опрометью выбежать во двор.
Ночь была тихая и спокойная.Снегопад уже закончился и теперь по небу медленно плыли темные свинцовые облака, в редкие просветы меж которых едва проглядывала одинокая луна. Вокруг было тихо и лишь изредка доносился отдаленный собачий лай: И больше ничего:
Ничто не предвещало беды, но маленькая женщина в каком-то жутком оцепенении продолжала стоять на морозе, не в силах что-либо сделать. В одной ночной рубашке стоя босыми ногами на свежем снегу, она старалась осознать весь ужас произошедшего: Внезапного предчувствия:
Но только лишь негромко повторила спешно вышедшему на крыльцо мужу:
- Нашего Сашку убило!..
Отец на секунду растерялся-замешкался, затем быстро сказал:
-Что ты несешь?! Он же сейчас в Ростове! Иди в дом, а то
простудишься.
-Нет... Это правда...,- тихо сказала она и медленно пошла
обратно в дом.
Часы показывали четвертый час ночи. Но мать не смогла уснуть до рассвета. Чуть больше месяца назад ее единственный сын уехал на эту проклятую чеченскую войну. Это она почувствовала тогда сердцем: Перед отъездом он говорил,что будет служить в воинской части под Ростовом, что в Чечню не поедет. Тогда она старалась поверить его словам,но все равно сердце сжимало тисками боли и когда он уходил, она не выдержала и, чего никогда не делала раньше, выбежала вслед за сыном на улицу:
- Саша!!!
Он обернулся на ее крик и укоризненно сказал ей:
-Мама... Ну. в одних же чулках и по снегу!... Не переживай- все будет нормально.
Он подождал пока она вернется в дом и только лишь потом зашагал к вокзалу.Мать смотрела на него из окна до тех пор, пока он не скрылся за поворотом,затем села на стул и тихо заплакала.В этот момент она молила Бога,чтобы ее сыночек подскользнулся на гололеде и,упав, сломал руку или ногу... И тогда он,пусть ненадолго, но остался бы с ней.
Однако ничего этого не произошло и через несколько дней её Александр позвонил из Ростова и сообщил,что он прибыл в часть,которая находится неподалеку от города,его уже поставили на должность командира разведгруппы,на троих они сняли жилье и служба его наладилась...
Слова сына о том,что служить он будет в этой бригаде спецназа,да и его радостный и уверенный голос немного приободрили ее,хотя в душе она понимала,что ее Александр,обладающий упрямым и твердым характером, вряд ли будет отсиживаться в тихом и спокойном местечке,вдали от войны,которая продолжала калечить и убивать молодых ребят.
В очередной раз ей вспомнилась встреча с сыном на КПП воздушно-десантного полка,где находились в командировке курсанты четвертого выпускного курса РВДКУ. В полученном накануне письме Александр писал, что его стажировка будет проходить в одной из трех воинских частей, расположенных в различных городках на территории Ивановской области. Выбрав как будто наугад один из полков ВДВ,она приехала в это подразделение, где дежурный по контрольно-пропускному пункту,немного поразившись осведомленности матери, сказал,что ее сын действительно находится здесь. За курсантом был отправлен дневальный и,глядя на убегающего солдатика,она негромко и радостно засмеялась,затем просто и коротко сказала пожилому прапорщику:
-Да ничего не знала я...Просто сердце подсказало, что он здесь...
Дежурный понимающе кивнул и обрадовал ее еще больше:
-Да вы не волнуйтесь,мамаша. Курсантов никуда не отправляют.Это
только наши солдаты и офицеры уезжают сегодня.
Глядя из окна КПП на кишащий муравейником воздушно-Десантный
полк,где по разным направлениям быстро шли или бежали солдаты,сновали автомашины,а у ближайшей казармы в большой грузовик загружались большие зеленые и неокрашенные деревянные ящики поменьше, и слушая глухой взволнованный голос прапорщика,невысокая женщина вдруг поняла, что война,громыхавшая с экранов телевизоров, перенеслась уже сюда и огромной черной всепожирающей тучей нависла не только над этим полком ВДВ с его солдатами и офицерами, но и над ее брянским городком со всеми его жителями, да и над нею самой...
-Ну я в Афгане два срока отслужил.Так нас ведь готовили-то как,
а этих-то школяров куда посылают? Ну Афган - чужая земля,а мы здесь, в своей стране, не можем по-мирному договориться... Нет,это специально нас стравливают... чтобы мы сами себя изничтожили... А науськивают-то как... Лермонтова вспомнили... "Злой чечен кинжал свой точит"... Или про Гитлера забыли,когда целыми деревнями заживо сжигали?.. Вот они,культурные, и сжигали нас дотла,чтобы от русских и следа не осталось на нашей земле... А теперь это наши самые лучшие друзья... Вот они и нашли для нас новых врагов.А мы,как стадо бар-ранов, опять в горы идем воевать... Ох,не люблю я горы... Вы,мамаша, не обижайтесь на меня...Не могу я смотреть.. У меня самого двое пацанов... Они бы своих послали на войну.Так наших же... гонят как стадо на убой...
Так и не дождавшись от закурившего прапорщика повторного злого произношения слова "бар-раны" с его раскатистым "р-р",мать что-то хотела сказать ему про нашу чрезмерную терпеливость,Но сзади резко хлопнула дверь, и она с радостью услышала удивленный голос сына:
-Мам, а ты как здесь оказалась?
Она быстро обернулась и обняла сына за шею. Высокий курсант
покраснел от смущения и попытался было выпрямиться...
Затем они долго стояли у окна и тихо беседовали.Она рассказывала
последние новости о родственниках,друзьях и знакомых.Он внимательно
слушал и лишь изредка задавал короткие вопросы.Вспохватившись,мать
вспомнила про домашние гостинцы и тут обнаружилось,что из ее дорожной
сумки на бетонный пол просочилась темная вязкая лужица.Она всплеснула
руками и стала быстро расстегивать сумку:
-Ах,божечки ты мой...Я же тебе варенье везла, из черной смородины.
А здесь,как про тебя услыхала,что ты рядом и тебя сейчас вызовут,так
сумка из рук и выпала.Вот банка-то и разбилась.Ну да ладно,Бог с ней,
в другой раз я тебе еще больше привезу.А ты пока остальные гостинцы
поешь или друзьям забери.Хорошо,что я хоть это варенье в целлофан
завернула.Пойду-ка выброшу...
-Не надо, я сейчас отнесу сумку ребятам и сам варенье выброшу.
Ты мне пока расскажи, как там дедушка с бабушкой...
Они продолжали стоять у окна в комнате посетителей КПП,когда
снаружи прямо напротив них остановился военный "Урал".Водитель откинул
задний борт, и в кузов поочередно стали забираться солдаты.Мать и сын
смотрели на неловкие движения вчерашних школьников,на их тонкие
ребячьи шеи и руки,как-то нелепо торчащие из неподогнанной формы,на
их растерянные и напряженные лица.На скулах будущего лейтенанта
заходили желваки:
-Мам,смотри... Это их сейчас в Чечню отправляют,а прослужили ведь
два месяца.Они даже оружие держать правильно не умеют...
Мать перевела взгляд опять на молодых бойцов:
- Сашенька... Ну что тут можно поделать? Ведь это начальство
сверху приказало, вот и отправляют.
- Эх, вот нам бы сейчас вместо них поехать... Мы-то хоть
стрелять умеем нормально, не то что они...
Почему-то именно эта сказанная сыном фраза врезалась в память
матери.Может потому,что Александр,приехавший летом в отпуск,сказал
ей,что из этого парашютно-десантного взвода в живых осталось только
двое тяжелораненых солдат, Или может из-за того, что уже осенью сын
сообщил ей о том,что добивается перевода из ВДВ в какое-то ГРУ...
Летом 1995 года,после окончания военного училища лейтенант Алек-
сандр Винокуров был направлен для прохождения воинской службы в
полк ВДВ,дислоцированный в городе Москве.Через несколько месяцев
службы в придворном полчке с его бесконечными строевыми занятиями и
перерывами для патрулирования близлежащих станций метро,молодой офицер
понял,что это не его призвание и стал писать рапорт за рапортом с
единственной просьбой: чтобы его перевели в одну из разведчастей ГРУ
Генштаба и ,принимающих непосредственное участие в боевых действиях
на Северном Кавказе.Благодаря своему упорству,он все-таки добился
своего и получил предписание явиться в 22 бригаду спецназа для
дальнейшего прохождения службы.
Перед отъездом в Ростов-на-Дону лейтенант Винокуров смог заехать
к родителям,чтобы повидаться и попрощаться...Через два дня он уехал...
Телефонный звонок из донской столицы на некоторое время успокоил
мать,но затем волнение и тревога за судьбу сына охватили ее с новой
силой.Уже больше месяца он не звонил домой и это молчание лишь
увеличивало страдания материнского сердца...
Наступил Новый 1996 Год.В начале января телевидение сообщило о на-
падении чеченского отряда под руководством полевого командира Салмана
Радуева на дагестанский город Кизляр и захвате боевиками городской
больницы вместе с заложниками.После переговоров с руководителем Дагес-
тана Магомед Али Магомедовым отряд террористов вместе с захваченными
мирными жителями был выпущен из Кизляра,но затем вновь заблокирован в
селе Первомайское,от которого до Чечни оставался всего один километр.
К осажденному селу стягивались федеральные подразделения и становилось
ясно,что мирного разрешения сложившейся кризисной ситуации,как это
уже случилось полгода назад в Буденновске,здесь не будет.
Так оно и вышло: начался штурм села, в ход были пущены артиллерия и
авиация.На телеэкране замелькали горящие дома,разрывы снарядов,выпус-
кающие ракеты вертолеты,атакующие село бойцы,первые раненые и убитые.
Встревоженная мать не пропускала ни одного выпуска телено-
востей, всматривалась в лица российских военнослужащих, стараясь
узнать среди них родные черты. Но среди наших бойцов не было ее
Сашеньки и материнская тревога и тоскливое ожидание чего-то
страшного увеличивались с каждым часом...
Вот и сейчас после неожиданной резкой боли и ужасающего
крика о надвигающейся беде, Нина Николаевна не могла уснуть и
ждала шестичасовых утренних новостей...
С первых же минут диктор сообщил о прорыве отряда террорис-
тов через позиции наших войск. Никаких видеосъемок не демонстри-
ровалось и телеведущий сказал о большом количестве убитых боеви-
ков и об одном погибшем полковнике российской армии...
Сведений о других погибших не было и это только обнадежило хрупкую
женщину. Все переживания,тревога и тоска куда-то внезапно исчезли и
наступили какое-то странное спокойствие и умиротворение.
- Радуев прорвался. Из наших убит полковник Стыцина. Погиб
только он один, - сообщила она за завтраком мужу,который рано
отправлялся на работу.
Но спустя неделю на рабочем столе отца зазвонил телефон, и
знакомый офицер из райвоенкомата, не говоря о причинах, попросил
его срочно подойти в военный комиссариат.
Стародуб- городок небольшой и через пять минут встревожен-
ный и предчувствующий недоброе Алексей Александрович входил в
служебный кабинет начальника одного из отделов РВК. Офицер воен-
комата, едва увидев его, медленно вышел из-за стола:
- Лейтенант Винокуров... Александр Алексеевич... ваш сын? -
спросил он и, получив утвердительный ответ, продолжил. - Он в
Чечне служил?
- Как в Чечне? Почему служил? - дрогнувшим и сразу севшим
голосом спросил отец.
Он смотрел в повлажневшие глаза своего давнего знакомого и
тут понял почему его так срочно вызвали в военкомат.
- Ваш сын убит. Примите мои соболезнования. Его уже привезли
в Брянск, нужно ехать за ним, автобус уже ждет... - скороговоркой
проговорил военкоматчик. - Надо держаться...
Отец - сам бывший подполковник советской армии, постарался
скрыть набежавшую слезу и держаться уверенно, но голос преда-
тельски выдавал его мучительную боль:
Я ... готов. Надо заехать ... мать предупредить...
Когда он зашел в свой дом, то жена встретила его удивленным
вопросом:
- Ты чего так сегодня рано с работы?
- Я сейчас в Брянск еду, - ответил он, стоя в прихожей.
Мать, торопливо собиравшаяся на дежурство в больницу, мед-
ленно подошла к мужу и с затаенным страхом тихо спросила:
- Сашка?
- Да..., так же тихо ответил отец.
Мать прислонилась было к стене, но сразу же опустилась вниз.

* * *

Обратно они возвращались уже поздним вечером. В областном
военкомате гроб с телом погибшего загрузили четверо солдат-спец-
назовцев, которые во главе с майором и лейтенантом сопровождали
тело от самого Ростова. Всю дорогу солдаты и офицеры ехали молча
и смотрели на разыгравшуюся за подмерзшими окнами непогоду.
За триста метров до деревни Дареевичи автобус остановился
из-за большого снежного заноса на дороге. В Стародубе родители
Александра снимали небольшой домик, а в расположенной неподалеку
деревне Дареевичи жили его дедушка и бабушка и погибшего Алек-
сандра было решено похоронить на деревенском кладбище, где поко-
ились его предки...
Дорогу замело очень сильно и попытки расчистить ее подруч-
ными средствами были безрезультатны. Снегопад не прекращался,
снежная крупа и холодный ветер вновь заметали расчищенный путь.
Затем деревянный ящик, внутри которого находился цинковый гроб,
выгрузили из автобуса и попробовали волоком тащить по свежему
снегу. Но через несколько десятков метров и солдаты и офицеры
выбились из сил...
Лишь спустя час, благодаря общим усилиям, снежный занос на
ночной и пустынной дороге был преодолен и через десять минут ав-
тобус остановился у маленькой избы.
Несмотря на ночь, деревня не спала - над ней в морозном
воздухе раздавался женский плачь и крик. Здесь все знали Сашку с
малых лет и гордились бравым и подтянутым курсантом-десантником,
который ежегодно приезжал в отпуск к деду с бабкой. В августе
этого года, должна была состаяться его свадьба с одной местной
девчонкой. И известие о смерти молодого лейтенанта стало настоя-
щей трагедией для небольшой деревни...
Подавленные печальной вестью мужики, которые весь вечер
стояли и курили у ворот, молча встретили подъехавший автобус,
приняли из него тяжелый деревянный ящик и понесли его в дом.
Дверной проем оказался слишком узким для страшного груза и по-
гибшего с усилиями внесли в большую комнату. Красная материя,
которой был обит ящик, в нескольких местах порвалась и теперь
она кровавыми кусками свисала до самого пола.
Деревянная крышка была приколочена крепко и не хотела поддаваться
стараниям мужчин, пытавшихся снять ее при помощи первых попавшихся
под руку средств. Хозяин дома в это же время сидел на полу кухни
рядом со своим столярно-плотничьим инвентарем, но все никак не мог
отыскать необходимые инструменты. Все эти мучительные часы ожидания
крепкий старик держался строго, не показывая людям своего горя. Но
теперь, когда в его дом привезли гроб с самым дорогим для него
человеком, он не выдержал и глухо зарыдал над хозяйским коробом.
Ослабевшие руки бесцельно перебирали отвертки и выколотки, а слезы
все никак не давали ему сосредоточиться...
Кто-то уже отправился к соседям, когда в комнате появился
дед... Он не смог подняться на ноги и весь путь проделал на коленках.
В вытянутых вперед руках находились широкая стамеска и молоток,
которые тут же пошли в дело...
-Папа!... Ну что же ты так?... Встань же...,-обратилась к своему
отцу плачущая Нина Николаевна. -Ну, пап:
Но он так и не смог ей ответить... А только лишь махнул рукой: К нему сразу же поспешили родственники, чтобы помочь подняться с
пола и усадить обессилевшего старика...
Не обращая внимания на возникшую суматоху, несколько мужиков
продолжали работать принесенным инструментом и через пять-шесть минут
крышку сорвали и вынесли во двор.
Затем из деревянного ящика достали цинковый гроб и установили
посреди комнаты. В верхней части гроба было небольшое стеклянное
окошечко. но кто-то сказал снять и эту крышку. Пока с ней возились,
женский крик усилился...
У стены на стуле сидел дед Николай, которому родственники помогли подняться. Они хотели отвести его в другую комнату, чтобы помочь лечь на диван, но он решительно отказался.. Сашка был единственным
и любимым внуком у старого фронтовика , окончившего войну в Берлине
и расписавшегося на стене рейхстага.От страшного потрясения у
него полностью отказали ноги и частично перестали слушаться руки,
поэтому он сидел на стуле, раскачиваясь маятником назад-вперед, и
молча плакал. Слезы текли по кривившемуся от внутренней боли
лицу, но дед не замечал их, продолжая смотреть на гроб.
Когда сняли крышку, на мгновенье стало тихо, но тут же
людские крики, стоны раздались еще громче. Изнутри гроб казался
полностью наполненным алыми гвоздиками, положенными в него на
официальной церемонии прощания в воинской части и только вверху
виднелась голова покойного с белой повязкой на лбу. Лицо было
направлено вбок и от противоположной стены медленно пошла запла-
канная мать, которая смотрела со страхом и слабой надеждой, что
это не ее любимый сын лежит в гробу. Но даже не повернув к себе
полностью лица, она сразу же узнала сына по молоденьким усам,кото-
рые он отпустил после окончания училища...
В хор женских стенаний врезался наполненный болью и смер-
тельной тоской крик матери:
- Сашенька-а-а Сашенька-а-а... Сыночек мо-о-ой.. Роднень-
ки-и-й... За что же тебя та-а-ак... Ох, горюшко-о-о...
Ее руки, упавшие на тело сына вдруг судорожно схватили нес-
колько гвоздик, лежавших у самого лица. Мать выпрямилась, под-
несла цветы к своим глазам и заговорила с сыном,как с живым:
- Сашенька, ну что же ты лежишь... мертвый?... Смотри,
сколько у тебя цветов и они все живые... А ты лежишь... мерт-
вый... раз, два, три, четыре...
Маленькая женщина стала аккуратно и тщательно пересчитывать
гвоздики, доставая их из гроба одну за другой и складывая их в
большой букет. Считала она внимательно как будто от этого зави-
села чья-то жизнь, она не обращала внимания ни на окружающих
родственников и соседей, ни на громкий плач по убиенному и про-
должала считать алые цветы...
- Девяносто три..., она положила последний цветок и ее лицо
озарилось внезапной радостью. - Здесь девяносто три! Посмотрите
люди, здесь девяносто три гвоздики и все они живые. Ну, посмот-
рите, люди...
С огромной охапкой цветов она подходила к каждому человеку
и предлагала потрогать и убедиться в том, что они на самом деле
живые. Она медленно обходила всю комнату и от этого тягостного
вида самые суровые и сдержанные мужчины не могли сдержаться от
рыданий. Кто-то отвернулся к стене, чтобы не видеть материнского
горя...
-Все... У Николаевны крыша поехала,-захлебываясь,почти вык-
рикнул один из стоявших у стены мужиков и выбежал во двор.
На это никто не обратил внимания.Все понимали какое огромное
горе свалилось на хрупкую мать...
- Ну вот Сашенька, ты видишь - все говорят, что цветы жи-
вые... И их девяносто три штуки... Значит ты живой... А ты ле-
жишь как мертвый...-Нина Николаевна говорила с сыном ласково и
тихо,но вдруг ее голос перешел на крик,-Нет!!! Ты живой!!!
После короткого молчания мать робко спросила:
- А может ты просто спишь?... Давай-ка я тебе колыбельную
спою... Твою любимую...
Она медленно рассыпала цветы по гробу, склонилась над изго-
ловьем и, положив правую руку на лоб сына, тихо запела:
Месяц над нашею крышею светит, вечер стоит у двора
Маленьким птичкам и маленьким детям спать наступила пора.
Завтра проснешься и ясное солнце снова взойдет над тобой,
Спи мой воробушек. Спи мой сыночек, спи мой звоночек родной.
Спи моя крошка, мой птенчик пригожий, баюшки-баю-баю...
Пусть никакая печаль не тревожит детскую душу твою
Ты не узнаешь ни горя, ни муки, доли не встретишь лихой,
Не допев куплет,мать тихонько заплакала...Ее плач становился
сильнее,но внезапно прекратился и она продолжила петь,вытирая
ладошкой слезы с лица:
Спи мой воробушек, спи мой сыночек, спи мой звоночек родной.

Спи мой малыш. Вырастай на просторе.
Быстро промчатся года.
Белым орленком на ясные зори ты улетишь из гнезда...

Перед ее глазами вдруг появился образ Саши из его далекого
детства... Тогда лежащий в кроватке трехлетний мальчуган при
этих словах схватился ручонкой за ее большой палец, лукаво пос-
мотрел на нее и засмеялся беззаботным детским смехом:
- Не-е-т. Я на небо один не полечу-у-у ... я и тебя с собой
возьму... вместе полетаем по небу и обратно прилетим.
От его слов мать улыбнулась:
- Когда ты вырастешь, то из гнезда полетишь один.
-Не-е-ет.-упрямо пролепетал малыш,- когда я вырасту, то и
тебя с собой возьму. полетаем по небу и обратно прилетим... Бу-
дем только вдвоем летать...
Тогда она только лишь счастливо рассмеялась. А сейчас эти
воспоминания еще большей болью жгли ее сердце. Она не выдержала
и зарыдала, уронив голову и руки на грудь своего мальчика...
плачущий отец,положил руку на ее плечо,чтобы хоть как-то успо-
коить и привести в чувство обезумевшую от горя мать. Вздрогнув
всем телом от его прикосновения, она резко выпрямилась и заглу-
шая всех громко закричала:
- Нет!!! Он живой! Он сейчас проснется и встанет... сыночек
вставай... Ну вставай же!...Дай-ка я тебе помогу!... Вот так
О-О-О. Она попыталась приподнять сына из гроба, подложив левую
руку под его шею и плечо и прижимая правой рукой его лицо к сво-
ей груди. Несколько человек бросились к ней, чтобы остановить
ее. Но, подняв сына мать вдруг почувствовала пальцами леденящий
холод и восковую податливость его щеки... Она медленно опустила
сына и с ужасом посмотрела на свою руку,покрытую какой-то
странной жидкостью. Не давая ей опомниться, подскочившие люди
развернули ее за плечи и с силой увели мать на кухню, чтобы от-
паивать ее валерьянкой.

* * *

На третий день состоялись похороны.Всю дорогу гроб с телом
погибшего лейтенанта несли на руках односельчане,друзья,сослуживцы.
Несли гроб пожилые мужики, всю жизнь знавшие деда с бабкой,
отца с матерью и Сашку с момента рождения.
На своих руках нес своего бывшего ученика учитель физкуль-
туры,который впервые научил первоклассника Сашку Винокурова
подтягиваться на перекладине.
Своего друга несли деревенские парни, с которыми Сашка бе-
гал купаться на речку, ходил на рыбалку, гонял на мотоцикле.
Своего защитника нес Афганец - любитель зеленого
змия,как-то в пьяной драке слегка ранивший ножом одного из своих
противников, и тогда курсант-десантник поручился за него перед
милицией и тем самым спас ветерана от чрезмерно сурового и неми-
нуемого уголовного преследования.
Нес своего боевого товарища и рослый майор из штаба 8-го
батальона, который тоже принимал участие в штурме осажденного
Первомайского 15 января и теперь провожавший погибшего лейтена-
нанта в его последний путь.
Вслед за гробом шли безутешные в своем горе родители,бабушка и
многочисленные родственники. Деда-фронтовика окончательно разбил
паралич и он остался лежать на кровати один в опустевшем доме...
Нескончаемым потоком шли соседи, друзья, школьные учителя и
ученики, знакомые односельчане и совсем незнакомые люди из ок-
рестных деревушек, Казалось огромное людское горе обрушилось не
только на семью убитого офицера, но и на каждого жителя этого
исконно-русского края.
Траурная процессия из скорбящих людей была такой большой,
что она растянулась сплошным потоком от кладбища до дома. А люди
продолжали прибывать и прибывать. Не осталось ни одного равно-
душного человека, кто не пожелал бы навеки проститься со своим
геройски погибшим земляком...
Единственным представителем официальных властей на дере-
венском погосте оказался пьяненький районный военком, который
едва держался на ногах. Стоя у свежей могилы и гроба он хотел
произнести официально дежурные фразы о глубоком соболезновании,
высоком чувстве воинского долга перед правительством и государс-
твом, но заплетающийся язык не мог произнести что-то внятное и
членораздельное, единственным, что наконец-то он смог выгово-
рить, было то, что погибшего лейтенанта никто не отправлял в
Чечню... Неизвестно, что почувствовали люди после этих слов, но
пьяного военкома тут же выволокли за пределы кладбища и на его
служебной машине отправили по-добру по-здорову.
А прощавшиеся с погибшим героем люди, говорили простые, но
идущие от самого сердца слова о том, каким замечательным челове-
ком, другом и товарищем был
АЛЕКСАНДР АЛЕКСЕЕВИЧ ВИНОКУРОВ,
павший в смертельном бою 18 января 1996 года. Слышались
проклятья в адрес Чеченской войны. развязавших ее нелюдей, до
сих пор продолжающих отправлять на эту бойню самых лучших сыно-
вей России. Проклинали и Салмана Радуева вместе с его боевиками,
совершивших нападение на соседний Дагестан...
Когда гроб стали медленно опускать в могилу, на мгновение
все замерло вокруг, а затем мороз по коже пробежал у каждого
присутствующего от страшного дикого крика стоящих вокруг женщин:
- Сашенька-а-а-а! Не пущу... Закричала мать, пытаясь бро-
ситься вслед за сыном в могилу...
Маленькую женщину с трудом удержали стоявшие рядом и рыдаю-
щие бабушка и невеста, а затем и подоспевшие мужчины...
Первая горсть земли с глухим стуком ударилась о крышку гро-
ба и вскоре вырос свежий могильный холмик, навсегда похоронив
под собой одногоиз достойнейших сыновей России.

* * *

Уже на поминках заплаканная мать обратилась к майору, ука-
зывая на сидящего рядом с ним молодого лейтенанта:
- Марат, а что же ваш товарищ ничего не ест, не пьет?
Майор еще вчера заметил то шоковое состояние, в котором находился
его сослуживец и на правах старшего уже приказал ему:
-Так,Александр, выпей-ка хоть одну рюмку...Надо выпить!...За
упокой...
Услыхав имя, мать невольно вздрогнула, и слезы вновь выс-
тупили на ее глазах. вытирая их кончиком черного платка, она с
печальной улыбкой попросила его:
- Сашенька, ну, пожалуйста, выпей за упокой души... моего
сыночка...
Молодой лейтенант, с трудом пересиливая себя, выпил полную
стопку водки и заел кусочком блина. Все эти три дня он совсем
ничего не ел и не пил от этого нервного потрясения и душевного
волнения, который он испытал от всего увиденного. До прибытия в
Дареевичи он и не мог представить себе,что смерть одного чело-
века может обернуться таким огромным и ужасающим горем не толь-
ко для отца,матери,сестры,деда с бабкой, и других родственни-
ков,но также для великого множества знакомых и совсем незнакомых
людей,проживающих в этой и близлежащих деревнях.Но более всего
молодого офицера поразили страдания и скорбь матери,потерявшей
своего единственного сына...Невольно он представлял на ее месте
свою маму,если не дай-то Бог погибнет и он...Лейтенант постоянно
гнал от себя эту ужасающую мысль,но она возвращалась к нему
вновь и вновь: ведь завтра ему предстояло возвращаться к своему
месту службы... В проклятую Чечню.
На следующий день офицеры и солдаты спецназа уехали из ма-
ленькой брянской деревни обратно на Северный Кавказ...
Через год над могилой появился памятник. Лейтенант Алек-
сандр Винокуров уже в граните вновь предстал перед людьми...
На второе августа к нему приезжают ветераны Афганистана и
Чечни.По праздникам и не только в эти дни приходят на могилу од-
носельчане,чаще бывает молодежь и ученики из местной школы.
Но,приезжая три-четыре раза в неделю в деревню проведать
парализованного деда и старенькую бабку, поседевшая мать посто-
янно приходит на могилу сына и подолгу сидит на лавочке,расска-
зывая сыну свою нынешнюю безрадостную жизнь...
* * *
Принято считать,что время является лучшим лекарем,который
успешно лечит душевные раны и страдания.
Оставим же это убеждение тем,кто так думает.Как правило,эти
люди никогда не испытывали порой невыносимую боль утраты своего
ребенка... К счастью для них...
Для родителей,чьи сыновья погибли в современных "локальных
войнах,межнациональных конфликтах и контртеррористических операциях",
это тяжелое горе остается с ними на всю оставшуюся жизнь и никакие
денежные подачки - компенсации,субсидии,страховки и разовые выплаты,
громогласно выделяемые нашими правителями на виду у всего населения
потенциально богатой,но все же нищей страны... ничто не заменит
российским отцам и матерям их любимых сыновей.Ведь они растили и
воспитывали своих детей для счастливой и долгой жизни,а совсем не для
того,чтобы едва возмужавшие сыновья погибали в двадцатилетнем
возрасте,так и не познав ни радости первой любви,семейного счастья
и первого крика уже своего первенца...
Порой родители готовы сами пойти на любые жертвы,лишь бы воскресить
своих сыновей... Отцы и матери готовы даже сами принять смерть,
лишь бы свершилось чудо... Но...
УЖЕ СЛИШКОМ ПОЗДНО И ВРЕМЯ НЕ ПОВЕРНЕТСЯ ВСПЯТЬ...
* * *
К слову сказать,Стародубский райвоенкомат,до сих пор по ис-
течении шести лет,никак не оплатил хотя бы часть затрат на мо-
гильный памятник и не предоставил ни одной путевки для лечения
постаревших преждевременно родителей.
У райвоенкома и так хватает забот по призыву и отправке на
продолжающуюся чеченскую войну очередных и свежих партий моло-
дых,здоровых и крепких российских парней.
Которые готовы умирать ради идей правительства,отстаивающих
экономические интересы и так уже пресытившихся упырей и вурдалаков?
МАТЕРИ РОССИИ!!! ВСЕМИ СИЛАМИ СВОЕГО СЕРДЦА И СВОЕЙ ДУШИ
БЕРЕГИДЕ СВОИХ ИСКОННО РОССИЙСКИХ СЫНОВЕЙ!!!
НЕ ДАЙТЕ ЭТИМ УПЫРЯМ УПИТЬСЯ КРОВЬЮ ВАШИХ РОДНЫХ ДЕТЕЙ!!!
СПАСИ ВАС БОГ НА ЭТОМ ПУТИ...
2002 г.

Если кому интересны работы Альберта Зарипова пишите в электронку, вышлю.

http://www.youtube.com/watch?v=EmJ_WGY9JKc
http://www.youtube.com/watch?v=AmiPkv4Md7c
http://www.youtube.com/watch?v=KciP4f8Xr1Q&feature=related

quote:

Originally posted by puleulovitel:
На выезде из ГУОШа 4 марта 1996 года действительно был подорван БТР с отрядом башкирского СОБРа. Противотанковую мину в лужу подбросил 13-и летний пацан.

Да, это случилось при мне. Т.е. Я в это время был в ГУОШе...

quote:

так что ты с оболтусом-то решил?

quote:

Да, это случилось при мне. Т.е. Я в это время был в ГУОШе...

quote:

нашим ребятам погибшим за други своя....

quote:

Originally posted by abdulsaid:

Пытался я отслужить молебен на помин души экипажа БТР N 730...
Мне отказали, на основании того, что я не знаю их имён..

http://www.voskres.ru/army/church/nevolnik.htm

Как вел себя отец Анатолий, знаю от очевидцев. Сколько людей было спасено благодаря ему знает только Господь.

quote:

Ваш поступок abdulsaid Вас не красит.

quote:

он сказал,что панихиду отслужить можно,даже не зная имен

quote:

Originally posted by abdulsaid:

Как жаль, что его не было в Кизляре 20.09.96 г.

#153 IP
P.M. Ц

quote:

Публиковать, или нет?

quote:

Originally posted by abdulsaid:

Публиковать, или нет?

quote:

А мне, знаете ли, ......

Храм Архангела Михаила в Грозном был основан терскими казаками в конце девятнадцатого века. Он был единственным действующим храмом в Чечне в первую войну, там собирались все уцелевшие в первую и во вторую войну мирные люди, в основном русские. Чеченцев тоже было немало.

quote:

Публиковать, или нет?

quote:

Originally posted by puleulovitel:

alena.111168 спаси Вас Господь!

quote:

Originally posted by ФАНБЕР:

Блин,ностальгия...С рождения по военным городкам...

тоже самое
ТуркВО, ЗабВО, снова ТуркВО
потом перестройка
потом вырос

всё наладится.

quote:

Прямо сейчас будет?

quote:

всё наладится.

quote:

Не прямо сейчас.

quote:

"Знал бы, что писать так трудно - ни в жисть бы не взялся!"

так что Абдулсаид, Наша "охота" пока подвисла

Вот это мысль совершенно правильная. Потому как сдается мне, что в повествовании о своих боевых буднях abdulsaid не только имена выдумал.
Если я ошибаюсь, то может быть кто-то, из воевавших там в Чечне мне подскажет , что это за приказ был такой, непонятно кем отданный о снятии блок-постов по всей Чечне? Чей это такой "бестолково мечущийся и бестолково стреляющий" СОБР попал в засаду и понес такие потери?
Понятно, что о геройском командире въезжающем на "Урале" ("броня" которого тент, жестянка кабины и доски кузова) в гущу боя и спасающем со своими бойцами "бестолковых" собровцев, я не спрашиваю. Как и о пулеметчике, "срезавшем" убегающих духов с ПКМа с дистанции как минимум 400 метров тоже промолчу. Сам с ПК еще в Афгане ходил, и очень неплохим пулеметчиком был. В конце-концов можно по глупости или по пьянке и не такое устроить.
Но как вот это понимать - "...Будут стрелять - придётся биться..."? Получается командир отдал приказ бойцам СТРЕЛЯТЬ ПО СВОИМ (!!!???) и главная цель этого приказа - командира довезти живым туда, куда он просит?
Что с тетками-чеченками "отдыхающими" на блок-посту было бы на следующий день, думаю и так все догадываются.
Чему тут радоваться и аплодировать, кто мне может подсказать?

quote:

Получается командир отдал приказ бойцам СТРЕЛЯТЬ ПО СВОИМ (!!!???)

quote:

такие приказы отдавались неоднократно. Отдавались и ещё более глупые приказы.

Да не это удивляет, неужели Вы этого не понимаете?
Под огнем своих бывал не раз. В основном по ошибке, бывало, что по пьянке, развлекаясь соседи в том же Грозном долбили. Мне в плохом сне такого не приснится, чтобы я ОСОЗНАННО отдал приказ долбить по своим.
Причем здесь троллинг? И зачем прятаться в ПМ?
Приказы о снятии л/с с блоков в свое время (август 96-го) отдавались генералом Голубцом и по чеченской милиции (по ее л/с) - министром внутренних дел ЧР Тарановым под предлогом масштабных мероприятий в Алхан-Кале и др. нас. пунктах Чечни. Ничего в этих приказах о выводе войск за территорию Чечни не говорилось. Зачем писать о том чего не было?
"Договорные территории" и блок-посты были, разговора нет. Именно из-за этих "договорщиков" очень часто сдающих духам наши разведгруппы и с Ваших слов подразделения "чужих" военнослужащих, приходилось на разведвыходах эти блоки избегать.
Ваши рассказы abdulsaid, так же читают люди, которые ничего не знают о войне и о чеченской, в частности. Большая просьба, не писать недостоверные сведения, либо указывать, что это художественный вымысел автора.

quote:

либо указывать, что это художественный вымысел автора.

Прятаться в ПМ можно в тех случаях, когда желательно избежать публичного срача, который может возникнуть на пустом месте.

По поводу плохих снов: Мне тоже такого не снилось, а вот наяву я такой приказ получал (Гудермес, февраль 2000). А также был объектом такого приказа (герзельский мост апрель 2001). Приказ о дефлорации отдавал именно Голубец (13 авг. 1996), читал его лично. Блок-посты по всей республике снимались и самостоятельно (январь 2001 - тогда мне пришлось ночью проехать из Моздока в Кизляр, не встретив ни одного подразделения на блоках (за исключением Осетинского ОМОН)).

За сим полемику прекращаю, ни к чему давать повод к таким вот высказываниям:

quote:

Тяжела и неказиста жизнь воина-интернационалиста.

quote:

Какие плохие наркотеги...

Но всё же, для тех, кто в танке, заявляю официально: Все выложенные писания - это действительно, художественный вымысел автора, А где именно вымысел, могу указывать в скобках после предложения (так устроит?).

quote:

Originally posted by puleulovitel:

Причем здесь троллинг? И зачем прятаться в ПМ?

p/s Торгуете на ганзе (стереотип типажей у меня предубежденный на этот счет в негативную сторону..но это только у меня) ? торгуйте ..но зачем лезть в художества 151рвой ? Может сами чего напишете ?

nobodyhere - пальчиком ткните хоть в один мой пост на Ганзе, где я что-то продаю.
Нет такого, не выставляйте сами себя пустомелей.
Художественным даром "написания" не обладаю, а правда не нужна никому.
Удачи всем!

quote:

Originally posted by puleulovitel:

Нет такого, не выставляйте сами себя пустомелей.

quote:

Originally posted by puleulovitel:

а правда не нужна никому

quote:

За это приношу свои извенения

quote:

Странно ..а к чему ваши предидущие посты были ?

quote:

а правда не нужна никому.

рассказ Лейтенант Дмитрий Петров.

Мне было очень неловко ощущать себя сонным и небритым в половине двенадцатого,то есть практически в полдень. Но почти всю ночь напоминали о себе старые болячки и поэтому сон смог одолеть меня только лишьпод самое утро, несмотря на абсолютно полное отсутствие какого-либо сопротивления с моей стороны.
-Здравствуйте: Вы разувайтесь и проходите, пожалуйста: А я сейчас по-быстрому умоюсь только: На кухню, пожалуйста: Пап, чайник поставь:
-Да я к вам ненадолго.
Пожилой мужчина был очень сдержан и немногословен. Но разбудивший меня отец сообщил мне о том, что гость купил две книги и еще он хочет обязательно со мной поговорить о чем-то:
<Ба-бах> и я негромко выругался от резкой боли. Это спросонок мой автопилот взял неверный курс на ванную и затаившаяся в среднем положении тихушница-дверь опять коварно и вероломно проскользнула бочком между моих согнутых в локтях рук: Плескаться пришлось чуточку дольше, старательно прикладывая к многострадальному лбу ладони с холодной водой.
<Ну и рожа у тебя, Зарипов!>- Мысленно посмеялся я над самим собой, по дремучей привычке стоя у зеркала и аккуратно обтирая полотенцем лицо. -<Шишка-то приличная: Интересно, о чем будет беседа?...>
Несколькими минутами ранее при рукопожатии я почувствовал сильную и мозолистую ладонь настоящего мужика, который нашу жизнь знает по своему опыту.
-Моя дочка встречается с курсантом из РАУ (* Ростовское Артиллерийское Училище) и он у кого-то взял на два дня почитать вашу книжку. Сначала она её прочитала за день, ну а потом уже я её за полночи прочитал: Я сам в десанте служил: Честно говоря, я было не поверил:
-Чему?- рассмеялся я, помешивая чай в своем бокале.
Мы уже сидели на кухне и мне было все-таки приятно слышать слова этого в общем-то постороннего человека.
-Ну, тому, что такое могло произойти на самом деле. Да и тому, что вы сами реально существуете. Даи еще есть некоторые моменты:
-Какие? Как это слепой смог написать такую книгу? Да? Откуда он денег взял на издание? -продолжал улыбаться я, осторожно отхлебывая свой чай. Или может быть сам Шамиль Басаев подсунул мне эту рукопись? Да вы говорите, не бойтесь:
Мне ранее уже доводилось беседовать и спорить с разными людьми, которые всё никак не могли поверить именно в мое авторство <Первомайки>. Одному нагловатому военкору даже пришлось указать на дверь, чтобы сдержаться от греха: И теперь, когда возникали даже малейшие сомнения по тому или иному поводу, я переходил в контратаку, чтобы, не теряя попусту время и не мудрствуя лукаво, взять сразу быка за рога и окончательно расставить все точки над английской буквой.
-А что? Есть и такое впечатление! -неожиданно резко и с каким-то внутренним вызовом произнес мужчина.
-Ну и какое же? Дмитрий: Извиняюсь, не упомнил вашего отчества: -подчеркнуто вежливо сказал я.
-Викторович: Петров Дмитрий Викторович. -вновь представился мой собеседник.
Ну то, что он Петров я запомнил сразу же с первых минут. Есть такие фамилии, вернее определенные жизненные ситуации , которые врезаются в память на всю оставшуюся жизнь со всеми её деталями и участниками. Хоть это был совершенно другой человек, но у меня почему-то начало возникать легкая неприязнь.
-Какие? Ну в целом книга написана технически очень грамотно. Но вот её смысловое содержание: -начал было говорить Петров, но затем замолчал.
-Оно в защиту чеченцев? -мое пренебрежение к словам оппонента было небольшим, но оно все-таки было и от этого я никуда не мог подеваться.
-Да. Я считаю, что эта книга прочеченская. - серьезно сказал Дмитрий Викторович. - Лично мне неприятно было читать такое про боевиков и про наши войска.
-А вам бы очень хотелось, чтобы ваши десантники с моста пришли бы нам на помощь? -усмехнувшись спросил я. - Точнее, чтобы так было написано? А я очень бы хотел, чтобы это произошло на самом деле, а не на бумаге. К моему большому сожалению, всё случилось именно так, как это написано в книжке. А ваша обида:
-Да я не обижаюсь! -перебил меня он. Я сам служил срочную за границей. Был ранен и всякое в жизни повидал. Но зачем так писать про них? Что они такие отчаянные и смелые:
-Ну, во-первых, в книге они выглядят такими, какими я их видел. Если они брали в заложники мирных людей, то это так и написано. Если они сожгли живьем милиционера в больнице, это тоже есть в книге. Если они шли в полный рост в атаку на наши позиции, то и это не выдумано мной. А ОМОНовцы тоже могли защищаться до последнего, но они струсили и сдались в плен. И <Альфа> с остальными спецподразделениями тоже в принципе могли взять Первомайское, но у них это не получилось. И это тоже у меня написано. Почему-то Буйнакская разведрота: Их же тоже обстреляли боевики, но они смогли собраться и пойти к нам на помощь: Пусть поздно, но они это сделали: А ваши любимые десантники ушли в другую сторону: Они же не поспешили к нам на поддержку: Хотя это же десантники! Об этом и надо писать! Чтобы такого не могло повториться! Я сам окончил десантное училище и , думаете, мне не обидно, что именно десантники так поступили! Или я не прав?
Петров никак мне не ответил. Мое накипевшее возмущение вылетело с этой тирадой и наступиладолгая тишина.
<Только мертвых с косами не хватает!>-с внутренней усмешкой подумал я. Конечно надо было бы вести себя более сдержаннее и поспокойнее, как я это обычно делал, но тут меня как прорвало. Хотя ведь каждый человек как читатель воспринимает прочитанную информацию как будто через призму именно своего, личного мироощущения и не обязательно его мнение будет совпадать с моим. Это только наши ГРУшные спецназовцы смогут оценить окружающую действительность так же как и я, но даже и их оценка обстановки может существенно отличатьсяот моей, исходя из позиции предвзятости или отсутствия таковой.
По моей просьбе на кухне появился отец, чтобы налить нам свежего чаю.
-Вы уж извините, что угощение такое скромное! Живем как все - не барствуем!
Извиняйся или не извиняйся, но от этого к варенью, сыру да хлебу с маслом на столе ничего не прибавится. Начальник пенсионного отдела Ростовского облвоенкомата полковник Севрюк опять осмелел и мне опять задерживали мою денежку. Поэтому приходилось экономить и покупать только самое необходимое. Конечно можно было его угостить еще и супом, ну а что бы тогда ел на обед мой четырехлетний сын?
-А где вы срочную службу проходили? Да вы не стесняйтесь, берите бутерброды с маслом и сыром: -мое гостеприимство было ограничено только лишь скромным угощением и соответствующим этому стыдом. -Чем богаты:
-Да я беру-беру. -ответил Дмитрий Викторович и после короткого молчания продолжил. -Это в Чехословакии в шестьдесят восьмом. Когда только нас вводили:
-Да ну! Вот это да! -искренне удивился я. - В первый раз слышу, чтобытам кровопролитие было. У нас в училище на кафедре огневой подготовки был полковник Сикорский, который тогда со своей разведгруппой захватывал телевышку в Праге. Так у них там всё было тихо и без стрельбы. Это конечно в одном месте было: А у вас как всё происходило?
-Нас как на броню посадили, так мы сутки на марше были от самой границы. Остановились мы возле одного городка, чуток подальше Праги, кажется. Ну, естественно, приказ - с местными не разговаривать, ничего не брать и не давать, в конфликты не вступать, на различные провокации не поддаваться, но оружие всегда должно быть при себе с полным боекомплектом. Закопались мы на близлежащей высотке и наблюдаем оттуда за местностью. Просидели мы так с неделю и вроде бы всё тихо и спокойно. Конечно чехи по вечерам и ночам что-то орали нам снизу, но это всё мелочи были. А за пищей нам нужно было каждый раз спускаться к тому месту, куда нам её подвозили. Первые дни кухня наша полевая сама ездила, а потом нам стали подвозить на машине в термосах. И вот опять моя очередь идти за едой: За обедом, как сейчас помню:
-Это первое-второе-третье: -сказал я. - А сколько вас там было?
Я уже много раз слушал различные военные байки, которые по своей правдивости и достоверности значительно обгоняли всякие рыбацкие истории. И уже скорей по привычке я старался уточнять все детали до мельчайшей подробности.
-Да человек пятнадцать-восемнадцать. Два наших отделения и танкисты, ну один экипаж. На всех выходило по неполному термосу каши да супа:
-Это которые по пояс термоса? С ручками по бокам? -вновь перебил его я.
-Да нет. Это двенадцатилитровые термоса. Ручка у них сверху на крышке . А спереди еще лямки есть, чтобы за спину одеть можно было. У вас что, таких никогда не было? -недоверчиво спросил бывший десантник.
-Я же в спецназе был. -попытался оправдаться я. -Всю жизнь на сухпайках просидели. Всё консервы да котелочки. В учебке, правда, нам на стрельбище подвозили еду в таких больших термосах, у которых по бокам две ручки.
Мое враньё было видимо убедительным, но внутри почему-то стало неловко.
-Вот поднимаюсь я один по уже протоптанной тропинке. Слева каша, справа суп, за спиной вещмешок армейский с хлебом и двумя флягами с компотом:
-Это такие двухлитровые алюминиевые? На ремешке? -обрадовался я, вспомнив свой, вернее грозненский сироп-ликер.
-Ну да.- подтвердил Дмитрий Викторович. -Мы их у танкистов брали, чтобы со фляжками нашими не мучиться.
Я невольно рассмеялся, вспомнив ликеро-водочный эпизод моих странствий по Чечне.
-А я их у своих бетеерщиков позаимствовал. Хорошая вещь! Сейчас где-то у меня в подвале висят. Интересно, в Великую Отечественную такие были или нет?
-Наверное, они тогда-то и появились! - улыбнулся мой собеседник. Это ж сколько лет они на вооружении стоят?! Там, единственное, крышка слишком широкая и по своей резьбе плохо ходит:
-Да. Бывало такое: -согласился я. - Ну и резинка не выдерживает температуры высокой: Разлезается в стороны и герметичность пропала.
Да: Надо признать, что эти фляги всё-таки разрядили сложившуюся обстановку легкого недоверия и непонимания,некоторая напряженность улетучилась и мы признали каждый друг друга за своего. Хотя он служил в те времена, когда я еще не родился и между нами была значительная разница в прожитых годах, но вот именно по таким вроде бы незначительным мелочам и деталям приходило приятное осознание того, что этот поначалу посторонний человек воспринимает мир также как и ты. Как говорил Маугли: <Мы с тобой одной крови: Ты и я:>
-Вот карабкаюсь я наверх по этой тропке. А автомат со сложенным прикладом сбоку висит. Ремень пропущен через голову и хорошо, что его не зажали лямки от этого вещмешка. А: Ну и то, что предохранитель был опущен. Я уже полдороги прошел и вдруг вижу как спереди из-за деревьев мне навстречу выходит какой-то гражданский: Спокойно так что-то говорит про советскую сволочь и сразу же начинает стрелять короткими очередями. А я за секунду до выстрелов успеваю присесть слегка , то ли со страху, то ли чтобы термос аккуратнее на землю поставить и первое блюдо не разлить. Тут меня в левое плечо как шарахнет, а я почему-то смотрю себе под ноги и замечаю, что впереди меня, в метре, фонтанчик земли поднялся: И чуть подальше еще один и еще дальше: А это оказывается моя очередь: И я её так глазами машинально сопровождаю : И наконец-то мои пули добрались до этого чеха и так наискосок его порвали в нескольких местах. И тишина такая настала, аж слышу как у меня сердце бьется. Дальше этот гад лежит: хрипит и булькает. А я ведь тоже на земле уже: У меня слева так болит и сильно уж так ноет: И тоже что-то вытекает. Слышу как наши сверху бегут, сапогами топают. А я себе лежу и думаю про себя: <Хорошо, что термос с гороховым супом не опрокинулся: А с кашей ничего не станет:>
-Ну это вы еще в запарке были. -сказал я, допивая остатки чая.
-Да это понятно! Я же тогда еще толком всё не понял. Как-то всё автоматически получилось да еще так быстро. Это уже потом я вспомнил как пули его свистели, как компот теплый на меня проливался из пробитой фляги, как меня там же раздели и перевязали. А этот чехословак тоже живой остался. Из бывших полицаев оказался. И стрелял он из Шмайссера немецкого. Мне потом рассказывали, что его автомат был такой ухоженный, в масле и ни единой ржавчины.
-Видно с войны сохранил на память. - усмехнулся я. -Ну а потом что было? А ранило куда вас?
-Он мне левое плечо прострелил насквозь и еще бок по касательной задел. Меня ребята на руках в медсанроту притащили, хотя я сам старался идти. И следом особист прибежал и как начал на меня орать: Мол, не надо было поддаваться на провокацию и не открывать ответный огонь. А я сначала как-то растерялся и спрашиваю: <А что же надо было делать? Смотреть, как он меня расстреливает?>
-Еще и тельняшку на груди рвануть! - с насмешкой сказал я.
-Ну да! Им лишь бы свою задницу прикрыть! Быстренько так какую-то бумажку состряпал и мне подсовывает чтобы я подписал. А я отказываюсь. <Без своего командира подписывать не буду!> Он опять орать на меня да всё матом: И тут я не выдержал и послал этого майора на _уй да еще с привеском. На мое счастье тут комбат мой появился и отбил меня от этого зверюги. Нигде я свою подпись так и не поставил и от меня он отстал. А меня потом за это: Ну то есть за стрельбу даже к медали представили <За отвагу>. Но я её так и не дождался. Так и дембельнулся без нее. Ротный перед отправкой сказал мне, что мои наградные бумаги зарубил этот майор-контрик.Типа, дело-то ведь политическое и так далее: <Ведь мы пришли туда с миром, а местное население встречало нас хлебом-солью:>
-Политика: Будь она неладна. - недовольно выразился я. -Когда она диктует свои условия и определяет интересы - не дай-то Бог попасть под её гусеницы.
Вскоре мое благодушное настроение быстренько так улетучилось, поскольку мне был задан неожиданный вопрос на наболевшую тему:
-А я вас недавно по местному телеканалу видел. Когда вы стояли с плакатом и требовали отставки командующего ВДВ. А его-то зачем ? У него же сын погиб в Чечне: И вообще:
-Да то не командующего воздушно-десантными войсками, а его родного брательника: Он у нас областным военкомом: Там Георгий Иванович, а тут Валерий Иванович:
Хоть на меня и накатила некоторая разочарованность своим собеседником, а затем и легкая раздражительность, но я постарался сдержать себя в рамках приличий.
-Его непосредственные подчиненные задерживают инвалидам и вдовам погибших выплату компенсаций и пенсий, чтобы прокрутить эти деньги в коммерческих банках, а он и ухом не ведет: Всё прикрывается погибшим племянником, земля ему пухом: Дачу строит себе под Старочеркасском да мне байки рассказывает о том, как он лично об инвалидах войны заботу отеческую проявляет:
-Это как же ? - полюбопытствовал Петров.
-Мол, едет он как-то на своём УАЗике в субботу утром мимо Центрального Рынка и на паперти Собора:
-Да как же он в самый базарный день по этой улочке смог проехать? Там столпотворение такое - яблоку негде упасть! Трамваи еле-еле проползают, звонят беспрерывно: Раньше она была односторонняя, а сейчас:
-Такая и осталась: - усмехнулся я. - Но в будние дни и в сторону вокзала: Ну ладно, будем надеяться, что у него такая шея длинная и он смог так далеко высунуться: Короче говоря, увидел он у входа в Собор безногого солдатика, который милостыню просил: Да еще и в камуфляже. Приехал облвоенком к себе в военкомат и сразу же отправил туда своего полковника, чтобы тот на месте разобрался с калекой, записал его данные, в чем нуждается и так далее: Но когда этот военкоматчик почти уже подошел к нищему солдату, тот его увидел: И встреча не состоялась, потому что он сразу же убежал:
Тут я не выдержал и коротко рассмеялся, вспомнив свой разговор с боссом областного военного комиссариата.
-Так кто же убежал? Этот полковник ? - спросил меня Дмитрий Викторович.
-И я точно также поинтересовался у облвоенкома, а он еще и обиделся-разозлился: За то, что я его не понимаю: <Этот солдат схватил свои костыли и убежал:> А я по наивности своей еще спросил <Так кто же там без ног был? Этот нищий или ваш полковник?> Облвоенком тут совсем уж рассвирепел, сопеть начал как бык перед красным флагом: <Я же русским языком вам объясняю, что солдат без обоих ног встал на костыли и убежал от моего полковника>:
Отсмеявшись первым, я нашарил на столе свой бокал с чаем и отхлебнул из него, чтобы промочить горло.
-От наших солдат конечно можно всего ожидать, но такого: - отдышавшись выдавил Петров. - Ну а дальше-то что ?
-Тогда я подумал, что генерала или инфаркт с инсультом схватят или же он на меня кинется: Говорю ему: <Всё ясно! Безногий солдат оторвался от преследовавшего его вашего полковника только лишь при помощи двух костылей! Чего же тут непонятного?! Ясное же дело - костыли: От нашего брата - инвалида еще и не такого можно ожидать!> Он зубками поскрипел и мы на этом расстались:
-А зачем вы к нему приходили?
-Его клерки мне денежную компенсацию не выплачивают, да и не только мне одному: Талоны для проезда инвалида 1 группы не выдают, путевки в санаторий: Он меня выслушал и ничего не сделал: Зато стал меня укорять тем, что его племянник погиб ведь в Чечне: Мол, учился с тобой в одном же воздушно-десантном училище и погиб, а я остался слепым, но зато живым: И теперь отрываю его от важных дел:
-Может он занят был ? - заступился за облвоенкома мой собеседник.
-У него есть приёмное время, когда он обязан вникать в просьбы военных пенсионеров, инвалидов войны и вдов погибших, чтобы своей властью устранять нарушения своих же подчиненных: А он этого не делает: То есть покрывает их преступления: Ведь на одну зарплату дачу не построить: Получается так, что он жирует за счет инвалидов, вдов и сирот, а при каждом удобном случае прикрывается смертью своего племянника: Не родного же сына:
-Нельзя так говорить! - осуждающе произнес Петров. -Грех:
-Может быть и нельзя: - мой запал стал постепенно проходить. - Грех на душу брать не буду: Мне всех тих жалко: И солдат погибших, и офицеров: Но в России оказаться инвалидом войны - это всё равно что умирать постепенно: День за днем: И наживаться за счёт изувеченных и сирот - это ещё больший грех: Это кощунство:
-Пожалейте его:
-А он меня пожалел, когда у меня ни копейки денег не было? Когда я у друзей-знакомых в долг просил? - стиснувзубы, спросил я. -Вот то-то и оно:
Наступила тишина. Очень тягостная из-за обсуждаемой темы:
-А про шестую роту что вы думаете? - внезапно изменил тему разговора Дмитрий Викторович.
А что я мог сказать про очередное наше военное блядство? Скоро должна была быть уже вторая годовщина гибели этого подразделения, но для меня всё это было как вчера и поэтому я ответил может быть цинично и грубо, но откровенно.
-Шоу маст гоу он: То есть люди гибнут уже целыми ротами, но это предвыборное представление под названием <Маленькая, но очень победоносная война> должно продолжаться: Ведь даже на своих ошибках мы не учимся! Что, кроме них больше войск не было в Чечне? А артиллерия и авиация? Эта же мясорубка продолжалась не один час! Ведь перед этим по телевизору показывали как оперативно-тактическими ракетами из Владикавказа наносили точечные удары по боевикам, которые построились утром на развод то Лии в Атагах, то ли в Шалях: Моментально и аккуратно замочено столько террористов! Жалко, что не в сортире их!... А то бы и ракетчики стали бы Героями. А тут? Это же целая рота! Почти сто человек! У них что, радиостанций не было?
-Да были у них радиостанции: - каким-то посеревшим голосом сказал Петров. И связь была хорошая: И погода была нормальная.
-И что дальше? -ожесточенно спросил я. -Да они могли хоть до самого лета сидеть на этой горке! Сначала надо было навести артиллерию и пристрелять по квадратам всю местность вокруг, а потом спокойно корректировать стрельбу по результатам попадания снарядов. У них же там и самоходкиесть и гаубицы эти дальнобойные: Я уж не говорю про эти десантные <Ноны>, автоматические минометы <Васильки> и обыкновенные дедовские минометы. Да этих артиллеристов зимой хлебом не корми - только дай им пострелять вволю: Чтобы потом было много пустых снарядных ящиков для обогрева: А наша авиация? Они, летчики, разучились что ли бомбы сбрасывать? Всё равно эти боеприпасы еще с войны у нас на складах хранятся. Выбросить нельзя, а на утилизацию денег нет. И ведь всё повторяется! Раз за разом! В этом же районе буквально накануне погибло в полном составе две разведгруппы из Псковской бригады спецназа! В каждой по шестнадцать человек минимум! И все до единого убиты:
-Я не слышал об этом. -тихо произнес Петров.
-По телевизору об этом сообщили один-два раза. Когда показали чью-то мать! Когда она забирала тело: И через десять-пятнадцать дней опять такие потери! Только уже в три раза больше! Целая рота десантников! Ну как так можно воевать?! Они же не в глубоком тылу противника высадились! Где их никто не мог прикрыть или поддержать! Это всё наши начальнички не могут наладить нормальное взаимодействие между различными подразделениями или они не хотят это делать потому что не умеют: Ну и на хрен он тогда такой мудак там нужен? Пинка под зад и иди поднимать сельское хозяйство! Ведь сколько жизней из-за таких погублено! А сейчас трезвонят по всем телеканалам: Ах, какие десантники смелые и мужественные: Погибли все до единого, но врага не пропустили: Не посрамили честь и славу воздушно-десантных войск России: Ах, ах, ах!!! А скажите мне, ради чего всё это? Кому нужны такие потери? Папкам да мамкам? Я бы этих командиров лично за яйца подвесил на стволе БМД-2, чтобы они сутки так помучались, а потом отдал бы их на руки родителям погибших пацанов: Чтобы другим была наука: Чтобы думали сначала перед тем как:
-У меня там сын погиб. - совершенно безжизненным голосом сказал Дмитрий Викторович.
-Что-о? -переспросил я, так и не поняв до конца весь смысл этих вроде бы простых слов.
-У меня в шестой роте погиб сын: Погиб мой сын. - механическим тоном повторил он.
-Как? Кто? -
от неожиданного известия я сам внутренне сжался и окаменел, а мои нелепые по сути фразы вылетели в тот же миг помимо моей воли, тоже как-то машинально или скорее по инерции: Все вопросы, ответы и прочие слова здесь были неуместны. Чисто по человечески можно было бы двумя руками сжать его за плечи и сказать : <Держись, мужик!> Но большинство мужчин так сдержанны и скупы на проявление сочувствия горю: Хотя всё и так понятно: Без пафосных речей, слов ободрения и поддержки:
-Командир третьего парашютно-десантного взвода: Лейтенант Петров: Дмитрий Дмитриевич. Двадцать два года: Не женат: - Как будто зачитывал анкетные данные его отец. -Выпускник Рязанского воздушно-десантного училища девяносто девятого года выпуска.
-Он один у вас был? - тихо спросил я, втайне надеясь на то, чтооставшиеся дети помогут ему пережить эту боль.
-Да. Сын у нас был единственным:
-А: -хотел было что-то сказать я, но мой голос неожиданно сел и не смог ничего произнести.
Меня резко охватило безвыходно-тоскливое чувство щемящей жалости и сочувствия к этому еще не старому человеку. Ведь ему ничто не заменит так рано ушедшего ребенка : Его ребенка: Его сына, которым он всю жизнь гордился: На которого он возлагал свои отцовские надежды на достойное продолжение их рода и фамилии: И вот вся жизнь рухнула в один миг от одного-единственного сообщения о смерти ИХ Димы. По воле судьбы лейтенант Петров Дмитрий Дмитриевич даже после своей гибели продолжал еще несколько дней ЖИТЬ в сознании своих родителей и таким образом еще какое-то время заслоняя их от страшного горя: Но оно всё-таки пришло в их дом:
-Из молодых командиров взводов никто не хотел идти со своими солдатами на эту высоту: Даже Ротный и его замы были против. Расположение было нехорошим: Зампотех сразу сказал, что никакая машина, ни БМДшки, ни танки на эту горку не поднимутся. То есть своего огневого прикрытия не будет никакого. Но задачу ставил комбат: Марк Евдюхин: Его вот-вот должны были представить к назначению на новую должность замкомандира полка по боевой подготовке и поэтому была нужна хорошо проведенная тактическая операция: Он и сказал, что для воздушно-десантных войск нет невыполнимых задач: ведь мы же десантники:
Я лишь тяжело вздохнул: Этот безудержный воздушно-десантный шовинизм со словами о долге перед Родиной, чести ВДВ , мужестве, славе и так далее: Всё это было мне давно знакомо. Но война в Чечне - это не парад на Красной площади. Здесь побеждает тот, который относится к боевой задаче с прагматичной скурпулезностью, который будет внимательно учитывать все малейшие нюансы предстоящих действий. А шапкозакидательством да пустопорожними разговорами пусть занимаются замполиты где-нибудь в Арбатском военном округе.
-Ну а потом комбат и говорит им, что он сам пойдет вместе с ними и будет лично руководить подразделением.
-А откуда вы всё это знаете? Вы уж меня извините за такой вопрос:- я чувствовал то, что Дмитрий Викторович говорит сущую правду, но тем не менее я не смог удержаться от этого уточняющего вопроса.
-А я же почти всех объездил, кто имеет какое-либо отношение к этому бою. Можно сказать, целое расследование провел. -бесхитростно ответил он. -И переговорил я со всеми. Вернее, почти со всеми. Те двое бойцов, которые остались живыми и невредимыми, были в тыловом наблюдении. Они еще первое время отсиживались втихаря в окопе, а потом просто вниз смылись. И единственным выжившим оказался тяжелораненый солдат. Но он живет где-то в Архангельской области в отдаленной деревне: Короче говоря, адреса его мне так и не дали.
-Понятно. -опять вздохнул я. -Скрывают:
Это явная попытка командования отдалить и заморозить на как можно больший период такой важный источник информации с целью её дальнейшего нераспространения. Значит это всё происходит не случайно и им есть ( ой, как есть!) что скрывать от своего же народа.
-В пять часов утра 28 февраля 2000 года вся шестая рота, усиленная третьим взводом четвёртой роты и разведвзводом, начала выдвижение из места дислокации 104-го полка: Еще не рассвело, как они стали подниматься на эту горку. Все были в бронежилетах и касках. Кроме своего личного оружия, несли гранатомёты и огнемёты одноразовые, лопатки саперные, один-два боекомплекта в РД, сухой паек: Не говоря уже о спальниках и плащ-палатках: Вот насчет ОЗК не помню: Короче, загрузили их по полной выкладке и даже больше. Но поднялись на верх без происшествий и к полудню почти закончили рыть окопы и укрепления.
-А справа-слева кто-то был из наших войск? -уточнил я обстановку.
Петров помолчал с минуту, после чего тихо, но тяжко выдохнул:
-Щас: Скажу: Подожди:
Я молчал, отлично понимая как ему тяжело и мучительно больно вспоминать и рассказывать мне обстоятельства гибели единственного сына. В эти минуты отец Петров как бы проживал свою жизнь вместе со своим сыном: взбирался с неподъёмным грузом на гору, отрывал лопаткой окоп в каменистом грунте, ставил задачи своим бойцам, ел сухпай, пил обжигающий губы чай, радовался хорошей погоде: И не подозревал о надвигающейся катастрофе: И Дмитрий Викторович в очередной раз с болью в душе переносил это жуткое испытание:
-Вы не курите? -я попытался хоть как-то разрядить возникшую напряжённо-гнетущую ситуацию и облегчить состояние отца погибшего лейтенанта.
-Нет. Я не курю. -ответил он.
Лично я бы с большим удовольствием и облегчением выкурил полпачки <Примы>. Не очень-то приятно, но зато хоть руки перестают трястись.
-Их район имел размеры шесть на семь километров: В нем находились первая, вторая и третья роты 104 парашютно-десантного полка, а также вторая рота из 108 пдп: И еще в пяти километрах от места боя на сопке располагалась пятая рота этого же 104 полка.

-Всё началось на следующее утро, когда ещё не рассвело. Наше передовое охранение заметило несколько боевиков, которые в общем-то проходили мимо них. Ну наши их из бесшумных винтовок всех и уложили. Забрали у них четыре или пять автоматов, после чего стали отходить на высотку. А это оказался головной дозор боевиков и они услыхали сначала щелчки выстрелов и свист пуль, а когда обнаружили трупы своих, то сразу же открыли огонь. Ну наши добрались до вершины и все вместе отбили эту первую атаку. Почти сразу вторая и началась эта бойня. Они шли на штурм высоты волнами и практически без интервалов:
-А чей там отряд был?
-Это были басаевские: И хаттабовские отряды. Они передвигались группами по пятьдесят - сто человек.
-А сам Шамиль ? -вновь поинтересовался я.
-И он сам там был. Его позывной - <Идрис>. -ответил Дмитрий Викторович. -Наши засекли. А с ним около пяти тысяч боевиков шло:
Я знал, что это было басаевское бандформирование общей численностью свыше пяти тысяч стволов, но тут я впервые уяснил для себя чей же это был радиопозывной.
Какое-то время мы оба молчали.
-Представляешь: -Собравшись с силами заговорил Дмитрий Викторович. - Они там сражались трое суток: Три дня и три ночи. И погибли они практически все: Если не считать того тяжелораненого бойца, который чудом только выжил: И этих двух:
Я не ответил ему ничего. Естественно, что уже в первый день боестолкновения шестая рота начала нести потери как убитыми, так и ранеными. Эвакуации раненых не было никакой и изувеченные и истекающие кровью десантники продолжали оставаться на этой высоте. В роте конечно был санинструктор, а во взводах даже медбратья с медицинскими сумками, но все эти медицинские работники как правило назначались командирами из числа таких же солдат-срочников. Об уровне их подготовки и степени профессионализма по оказыванию первой медицинской помощи можно было и не говорить. В лучшем случае они смогли бы правильно перевязать рану, наложить резиновый жгут для остановки кровотечения, может даже вколоть тяжелораненому шприц промедола, если он у них был. Ну а потом?! Я с внутренним содроганием представил себе раненых бойцов и командиров, обездвтиженных из-за травмы и терпеливо ожидающих своей эвакуации, которая так и не настала: Затем окончилась всякая стрельба и эти несчастные увидели обходящих поле боя террористов, собирающих оружие и равнодушно добивающих тех, кто еще дышит: Какими же для них были тяжелыми минуты ожидания своей смерти: Которая уже направляется именно к тебе: И ты под гулкие удары сердца смотришь инстинктивно даже не в глаза врагу, а прямо в черный зрачок автоматного ствола: И ждешь с нарастающим до отчаянья ужасом этой яркой вспышки, после которой не будет уже ничего: Ни серого неба и холодной земли, ни дома и школы, ни друзей и девчонок, ни папы и мамы: НИЧЕГО: Нико: Вот и огонь: В одной секунде сольются тупой удар пули, хруст разрушаемой кости, нестерпимо острая боль и непроизвольный глухой стон: Этот последний отзвук человеческой жизни исчезнет, после чего наступит тишина: Мертвая тишина:
<Боже мой: Хоть бы они были без сознания:> - подумал я с затаенным ужасом. -<А если бы я остался там, где меня перевязали? А я-то ползти мог: А этим раненым куда было деваться? Вокруг же духи:>
-А этот раненый солдатик как живой остался?- неожиданно охрипшим голосом задал я мучивший меня вопрос.
Петров ответил мне не сразу и я терпеливо ждал.
-Его нашли совершенно случайно. После того, как уже всё закончилось и боевики ушли. Он ведь сначала множественные осколочные ранения получил. А потом его еще и попытались добить: Но ему повезло:
-А почему в первые два дня раненых вниз не спустили? - уже вполне резонноспросил я. Ну днем опасно, так ведь ночью можно было их эвакуировать.
-Они запрашивали помощь. К вечеру первого дня, чтобы раненых забрать. А во второй день, чтобы поддержали огнем и подмогу прислали. Ничего не было. Ни в первый день, ни во второй, ни в третий: Последний день:
От его мертвого тона я цепенел еще больше. И леденящий ужас охватывал меня всё сильнее и сильнее.
-Что? Некого было послать им?... -хрипло произнес я.
-Как не было?! - усмехнулся Петров. -На соседних сопках сидели Точно такие же парашютно-десантные роты: Из их же 104 и 108 полков.
Он зашелестел разворачиваемым листом бумаги:
-Сейчас зачитаю: Как мне тогда говорили, так я и записал: Совсем рядом: С севера в полтора километрах от места боя на высотках располагались ротные опорные пункты 2 и 3 парашютно-десантных рот с интервалом в один километр между собой: Причем третья рота - с 27 февраля и вторая рота - с 25 февраля. А 2-я рота 108 полка была на юге от места боя в целых 3-х километрах на высотах 1200-1400 метров:
-А они хоть обстреливали противника со своих позиций ? -почему-то уже обреченным голосом спросил я.
-Они ? Нет: -ровным тоном ответил Петров-старший. - Вот второй взвод из третьей роты, который находился в полутора километрах от них: Тот еще имел огневое столкновение: А все остальные - нет:
-Понятно. - уже в который раз неслышно вздохнул я. -а штаб?..тиллерия где?...
-Тоже неподалеку. - немного помолчав, сказал Дмитрий Викторович. - Та-ак... Расстояние от места боя до командных пунктов составляло: до 104 полка по прямой - 7 километров и столько же до 108-го полка: Артиллерия - ствольная и реактивная: Перепады высот: альтерерия 550 метров, а 6-я рота 776 метров над уровнем моря:
-Не так уж и много:- кратко проконстатировал я. - А для гаубиц и Града :
В данной ситуации было бы крайне нетактично и неверно говорить моему собеседнику о том, что и расположенные рядом на оборудованных позициях родственные подразделения, и полковые командные пункты с имевшейся у них артиллерией ВДВ, да и другие армейские части и соединения со всей их огневой мощью: Хоть вместе и скоординировано: Хоть в отдельности и поодиночке: Все они были в состоянии оказать необходимую поддержку одной погибающей у них на глазах роте: Но этого так и не произошло: Я смолчал об этом:
Но Петров разбирался в воздушно-десантной тактике не хуже меня и уже говорил почти без лишних эмоций.
-Все они могли: Но не пришли на выручку: Почему?... Ведь ротные и взводные командиры служили вместе и хорошо знали друг друга: В одном полку всё-таки:
-Да и училище одно и тоже все заканчивали: - непроизвольно продолжил я, когда он замолчал.
Если уж говорить прямо и откровенно, то и сами воздушнодесантные войска в настоящее время настолько подверглись жесточайшему сокращению, что боевых соединений осталось не более десятка и офицеры теперь могут знать своих товарищей в других частях очень хорошо: А уж в соседних полках: А тем более ротах:
<Что же произошло со знаменитой десантной взаимовыручкой?... Назойливо вертелась в моем мозгу одна и та же мысль. -Где же вы были братья - командиры ?>
Но отец павшего лейтенанта после небольшой передышки постепенно раскрыл мне истинную суть этой трагедии:
-Вот только там старшим начальником был тот самый заместитель командира полка, которого должны были снять с этой должности за какие-то нарушения. И именно на эту же должность метил комбат Евдюхин. И этот замкомполка всё отлично понимал, что если Евдюхин выйдет из этой заварухи живым-невредимым, да еще и с заслугами и наградами: То ему недолго сидеть на этом стуле ЗКП. И когда Евдюхин запросил по рации помощи, то этот замкомполка ответил, что они сами находятся в таком же положении, у него нет людей свободных и так далее. Тогда Евдюхин, не стесняясь в выражениях, пообещал ему, что если он, Евдюхин выйдет из этого боя живым, то он лично изобьет эту суку: Но он не вышел:
-А с другими подразделениями он не мог связаться по радиостанции? - я старался уточнить всю картину боя.
-Евдюхин пытался. Только этот замкомполка всем заявил, что Евдюхин паникует, а потом вообще приказал всем в радиопереговоры с шестой ротой никому не вступать и соблюдать режим радиомолчания. Мол, шестую роту будет с воздуха прикрывать авиация, а также артиллерия.
-Ну и как? - у меня появилась слабенькая надежда на хоть какое-то взаимодействие и поддержку.
-А никак. -вновь усмехнулся Дмитрий Викторович, а у меня опять внутри что-то оборвалось.
-Да: Прилетали вертолеты огневого прикрытия. По четыре штуки. Зависнут на высоте полутора километров и на таком же удалении и оттуда начинают выстреливать свои НУРСы и противотанковые ракеты, которые благополучно разрывались в верхушках деревьев. Вертолетчики даже из своих пулеметов стреляли: А боевикам хоть бы что. Наши просили летунов, чтобы те поближе переместились и били на поражение. Но это было безуспешно. И эти Ми-24 продолжали прилетать и с этого же расстояния добросовестно выпускали свои неуправляемые снаряды и управляемые ракеты, да всё попусту.
-А артиллерия?
-Там боевики подобрались к нашим позициям уже так близко, что когда начала артиллерия работать, то немного накрыла и своих. Это потом: Когда всё было почти кончено, тогда комбат Евдюхин вызвал огонь на себя. Так он и погиб около радиостанции.
-А: Ваш?... - струдом выдохнул я.
-Я тогда еще не знал, как моего Диму: -тяжело вздохнул Петров -Мне рассказали как его нашли: В первый раз наша разведка заползла на высоту спустя пару часов как всё там затихло. То есть под самое утро: Они в этих сумерках обнаружили тело Евдюхина, других офицеров и моего сына: Но тут показались духи из тылового отряда, которые собирали оружие, боеприпасы и так далее. Разведчики тут же уползли обратно. И во второй раз наши поднялись на горку уже на следующее утро. Все тела погибших лежат как и вчера, только нет лейтенанта Петрова. Ночью выпал снег и от того места, где он лежал, идут чьи-то следы: Причем это следы босых ног: Мне это офицер-медик рассказывал: Который всё это видел:
Дмитрий Викторович замолчал и несколько минут собирался с духом, прежде чем заговорить снова.
-Наши пошли по следу и у края одной расщелины он обрывается: Они спускаются туда и находят там моего сына: Сидящего на корточках: Но уже мертвого: Он даже еще теплый был. На губах красная пена от прострелянного легкого. А умер он не отран или там потери крови: Смерть наступила от переохлаждения: Мой тяжелораненый сын просто замерз:
Мне очень хотелось куда-нибудь уйти или убежать, разбить что-нибудь вдребезги, прикончить соседа собаку: Сделать хоть что-нибудь не потому, что мне было невыносимо слушать безжизненный голос отца погибшего сына, а потому что это проклятое вселенское зло всё-таки тоже должно понести хоть какую-то долю ответственности:
Но я сидел, закрывши глазницы правой ладонью, и старался поровнее произнести то, что я с леденящим холодом понял несколько минут назад.
-Всё это время: Эти сутки ваш сын был живой.
-Да.-просто и автоматически согласился со мной отец лейтенанта. - Я это знаю. Доктор сказал, что у него было прострелено легкое слева сверху, были другие ранения, но не очень тяжелые. Кровь, конечно, он потерял.
-Получается, он был без сознания, когда его нашли в первый раз. А потом боевики сняли с него обувь. - Я попытался логически воссоздать весь ужас последних часов жизни лейтенанта.
-Не только ботинки. Они срезали с ремня пистолет с охотничьим ножом и забрали его документы. - уточнил Петров. А затем он пришел в сознание: Может быть от холода: И босыми ногами сам дошел и спустился в эту щель. А там сел на корточки, чтобы хоть как-то согреться: И стал ждать наших:
-И не дождался. -горько подытожил я. -Эх: Как его жалко!!
Невольно, но я сравнил свою ситуацию с только что выслушанной трагедией. Те два-три часа, пока я, слепой и контуженный ползал по заснеженному полю под Первомайским, мне тогда показались целой вечностью. А лейтенант Дима Петров после своего тяжелого ранения еще двадцать четыре часа страдал и мучался, ожидая хоть какой-то помощи, но так её и не дождался: А каково же было состояние родителей, когда они узнали то, что их сын не был сражен насмерть боевиками: Да, он получил тяжелое ранение: Но он умер от переохлаждения из-за запоздавшей медицинской помощи: Вернее, из-за её отсутствия: То есть из-за нерешительности и трусости тех:
-Жена моя ничего об этом не знает. -тихо произнес Дмитрий Викторович. -Ей и так тяжело . А если еще и про это узнает:
Я молчал. Меня в этой жизни, как я считал, уже трудно было чем-то удивить и поразить, потому что за моей спиной осталось столько разных ситуаций и случаев: Но встреча с отцом погибшего лейтенанта Петрова буквально перевернула мое мироощущение с ног на голову. Всё то, что я пережил ранее, теперь показалось мне таким несущественным:
-Понимаете, я , конечно, не специалист в десантной тактике. -осторожно начал я говорить, чтобы прервать эту тягучую тишину. -Допустим, что за каждый день рота теряла по 33 процента своего личного состава убитыми и ранеными. Уже в первый день, вернее, к вечеру, они должны были в организованном порядке покинуть эту проклятую высоту. Потому что рота уже потеряла треть своего личного состава, поддержка другими подразделениями отсутствует, а огневое прикрытие авиации и артиллерии неэффективное. Если подразделение потеряло хотя бы 25 процентов своего состава убитыми и ранеными, то оно считается ограниченно боеспособным. Если потери равны уже 50 процентам, то подразделение считается небоеспособным. Ну а если из людей осталось только лишь 25 процентов, то это подразделение должно быть в срочном порядке выведено из зоны боевых действий для дальнейшего доукомплектования личным составом и довооружения, а на его место должно быть направлено свежее и боеспособное подразделение: Это насколько я помню. Конечно, мертвых не судят и плохо о них не говорят: Но комбат Евдюхин имел полное право на принятие самостоятельного решения оставить высоту и сохранить личный состав. И плевать он мог на этого старшего начальника, который тем более отказывается поддержать гибнущее подразделение. Комбат имел более полную картину происходящего боя: И ничего бы ему за это не было. Любой грамотный и толковый командир или вышестоящий начальник стал бы на его сторону. Да, обнаружили передвижение крупной банды, уничтожили какую-то часть боевиков, но и своих же солдат тоже потеряли некоторое количество, потому и отошли, чтобы остальных спасти и сохранить: Сейчас же не Великая Отечественная война и позади у них была не Москва, чтобы всем стоять насмерть до последнего солдата! А дальше по этим террористам пусть работает авиация и артиллерия. Тем более, что место их расположения уже известно.
-Ну тогда все почести досталисьбы другим: - с какой-то горькой безисходной иронией произнес петров.
-Да это же война! -возмутился я. - А не бег с препятствиями по пересеченной местности за званиями и наградами: Вот на этой горе - звание майора, а на той высотке - должность командира полка. А сейчас из этого делают какую-то рекламу: ах, какие суровые и мужественные парни служат в воздушно-десантных войсках: Все погибли, но врага не пропустили. А они хоть одни похороны показали?
Махнув рукой, я прервал свою речь, чтобы немного успокоиться.
-По нашему телеканалу показывали: Моего ведь на Аллее Героев похоронили: С оркестром: С салютом:
-Дмитрий Викторович! Вы уж меня извините, но эту торжественную часть они ой как любят транслировать. Мол, посмотрите, как государство не забывает до последней минуты своих погибших: Провожает в последний путь: Суровые военные, скорбные чиновники, солдатики салютуют, школьники с цветами: Красиво!? А вы покажите, как папы и мамы, бабушки и дедушки, братья и сестры, невесты и друзья встречают в последний раз своего родного: Как женщины в голос плачут над гробом: Как мужики стыдятся смотреть в глаза, потому что все они живые, а молодой парень нет: Как матери света белого не видят и жить после этого не хотят : Потому что весь смысл их жизни убит: И ничего здесь уже не сделаешь! Вы меня простите! Но сколько можно терпеть всё это блядство! Да мы фашистов смогли победить, потому что эта война пришла в каждый дом и коснулась каждого человека и тогда весь народ поднялся на борьбу с общим врагом. А сейчас нас истребляют разными способами, но втихую: мальчишек через Чечню, девчонок через проституцию, остальной люд через наркоманию, безработицу, пьянство, криминал: Сколько по улицам бродит пожилых бомжей и детей беспризорных!! Они же к нам не из Африки пришли! Это же наши люди!
Я вновь остановился в своем взволнованном монологе, чтобы прийти в себя и отдышаться.
-Ну ты как коммунист заговорил. - с улыбкой сказал Петров.
-Скоро они нас или всех сделают коммунистами или же вгроб загонят. -вздохнул я.
Мой запал иссяк и опять наступиладолгая и томительная пауза. В дом вскоре вошел мой отец и предложил нам заварить свежего чая. Мы не отказались и через несколько минут согревались крепким и горячим напитком.
-На самой вершине наши потом установили огромный православный крест. - стал рассказывать Дмитрий Викторович. - Только духи его через неделю подорвали. Тогда наши восстановили деревянный крест и стали минировать все подходы к нему. В этот момент их накрыло минометным обстрелом. Несколько человек было ранено. Как стихло стали осматривать местность - кто же навел. А внизу какой-то старик овец пас. Радиостанции при нем не нашли, может быть успел спрятать. Но этого старика всё равно на суку вздернули. Говорят, для них - мусульман это является самой позорной смертью: Когда их дух выходит не через горло, а через задний проход. Хоть какая-то расплата:
Меня неприятно покоробил какой-то злорадствующий и мстительный тон моего собеседника и я лишь тягостно вздохнул.
-Эх, Дмитрий Викторович, Дмитрий Викторович: Я понимаю ваше горе: Но нельзя рассматривать эту войну как конфликт между православными людьми и правоверными людьми: То есть между христианами и мусульманами.
-А как же её рассматривать?- настороженно-внимательно спросил Петров. - Так оно и выходит!
-Ерунда выходит. - огорчился я. -По вашему посмотреть, так я в первую чеченскую кампанию воевал со своими же братьями - мусульманами!? И командовал русскими солдатами! И за всю войну ни один мой подчиненный из русских солдат не был убит и не стал инвалидом! А я - мусульманин-татарин получил тяжелое ранение от огня мусульман-чеченцев и стал полностью слепым! Что-то не сходится!
-Ну зато сейчас вы живете в таком доме: - Дмитрий Викторович огляделся вокруг.
-А вы знаете как мне этот дом дался? Опять возмутился я. -Тут всего шесть с половиной на семь с половиной по внешнему периметру. Зимой температура выше четырнадцати не поднимается из-за тонких стен. Думаете, мне кто-то помогал кроме моего старого отца? Хоть кто-нибудь гвоздик ржавый или кирпич битый дал? Зато архитектура Октябрьского района целых три раза запрещала мне строительство. Им видите ли мой участок понравился! Ведь если бы я за три года так ничего и не построил, то моя земля согласно Постановления главы администрации этого же Октябрьского района отошла к его заместителю: А сколько крови ушло на воду, свет, газ!? Телефона до сих пор нет. Но я же не кричу о том, что это русские издеваются надо мной - слепым татарином! Я же не ору о том, что мне облвоенкомат опять задерживает выплату пенсии, что медслужба СКВО и поликлиника Минобороны отказываются выдавать мне путевки в санаторий, что в детском садике от министерства Обороны воспитатели издеваются над моим ребёнком! Я же не говорю, что это вот именно русские специально устраивают такую вот дискриминацию слепого татарина, пусть даже и Героя России!
Мне конечно не следовало так близко к сердцу воспринимать сказанное моим собеседником, но меня словно прорвало и накопившиеся за это время праведный гнев и обоснованная ярость выплеснулись в несколько минут: Выговорившись почти полностью, я затем замолчали несколько мгновений мы сидели молча:
-А почему это всё? - недоверчиво спросил Петров.
-А потому что я написал такую слишком правдивую книжку <Первомайка>! - нагнувшись над столом, с твердостью выдохнул я. -потому что в ней написано о войне именно так, как это было на самом деле. Вот поэтому эти военно-тыловые суки и их гражданские сородичи организовалитакую вот травлю на меня.
-А для чего тогда вы написали такую книгу? - спросил Петров, но уже с меньшим недоверием. - ведь вы же могли предполагать, что такая повесть им не понравится.
-а я и не собираюсь им нравиться! -ожесточенно ответил я, усаживаясь обратно на свой стул. -Я им не модельная девочка, а боевой офицер! И я не намерен везде изображать из себя такого сурового слепого Героя и пускать скупую мужскую слезу после третьей стопки! Дескать, мы пострадали за наше государство, но на наше место встанут другие!? Нет! Так вот книгу эту я написал из-за того, что я не хочу быть козлом серым и ободранным.
-Каким-таким козлом? -не понял Петров.
<Назвался груздем - полезай в кузов:>-промелькнула коротенькая мысль. И мне оставалось лишь усмехнуться, да объяснить весь смысл только что произнесенных обозначений:
-Когда на скотобойню привозят очередную партию баранов, то они сбиваются в кучу и никуда не хотят идти. Потому что они хоть и являются парнокопытными да мелкорогатыми, но всё-таки чувствуют запах свежей крови своих сородичей: Вот от этого им становится очень страшно: Вся отара громко блеет. Овечки да ягнята от испуга прижимаются друг к дружке, кричат такими жалобными голосами и топчутся на своем месте: И ни один, даже самый тупой баран не пойдет первым, чтобы повести за собой остальных соплеменников навстречу своей же смерти. И именно в этот момент возникает острая необходимость того, чтобы обреченным на убой многочисленным жертвам был продемонстрирован наглядный пример! Мол, никакой опасности здесь нет: Тут выводят такого дежурного козла, который уверенно встает во главе всего стада и смело идет к узенькому коридору прямо к мясникам: И все бараны покорно идутследом за ним: В нужном месте оного козла отводят в сторону и отпускают пастись до следующего выхода: А это сборище барашков и овечек попадают туда, откуда они никогда сами не выберутся. Такая процедура отправки на убой отработана очень давно:
-Теперь понятно. -засмеялся Дмитрий Викторович. -Интересное сравнение.
-Да! Грубо, но точно! -согласился я с его словами и продолжил дальше. - Это так со скотом происходит. А с людьми, думаете, по-другому? Технология осталась точно такой же: сначала принятие в узком кругу решения о заклании невинных душ человечьих, затем шумное пропагандистское оболванивание сознания многомиллионных людских масс с обязательным указанием на очередного врага: А потом звучит сигнал и начинается чётко спланированная и грамотно организованная отправка на дальнейший убой: И от парнокопытных мы отличаемся только лишь тем, что посмотрим пару кинофильмов с лихими актёрами в камуфляже да грудастыми санитарками в коротких халатиках, послушаем суровые мужские песенки о войне, которые так красиво поют никогда не служившие в армии певцы: Да из газет прочитаем или из теленовостей узнаем о <подлостях врагов> и всё: Мы готовы: Ведите нас в последний бой, товарищи мудрые генералы: И на своих же ногах потопаем в нужном направлении: И будем <сражаться до последнего>: Пока от нас ничего не останется: И тогда наша обезлюдевшая Россия достанется без единого выстрела кому угодно: Красота?! Ну, разумеется, да: Для них:
-А тут вы со своей <Первомайкой>! Весь сценарий им портите:
-Представьте себе - да: Но зато я насколько могу спасаю наших же парней: русских, татар, марийцев и всех остальных пацанов!... -без лишнего апломба и показного пафоса сказал я. -Посудите сами: Вот мне повезло выжить в чеченской бойне: Я стал слепым, но остался живым. Что мне пришлось пережить - именно то и написано: И своей книгой я предупреждаю всех молодых ребят и их родителей: Что война - это очень страшно: Здесь убивают людей по настоящему: А здоровых калечат на всю оставшуюся жизнь: И молодые да крепкие мужчины, которые узнают самую горькую правду о войне из моих книг, уже не захотят безропотно и покорно отправляться на <наведение конституционного порядка> или же <контртеррористическую операцию> в масштабах всей Чеченской Республики. Ведь не обладающие достоверной информацией восемнадцатилетние мальчики становятся самой легкой добычей или жертвой, потому что их проще всего обмануть: А они нужны живыми и невредимыми не только своим отцам, матерям, родственникам да друзьям-знакомым, но и нашей же Родине:
-Так кто же тогда будет защищать эту самую Родину? -вскинулся Петров.
-А вы подумайте: Не надо подменять Святое Дело защиты России какими-то шкурническими интересами нефтяных буржуев: Ведь нашей родной стране прежде всего требуется мир, покой и благополучие её коренных народов. -убежденно произнес я. - А государство: Хотя: Уж скорее крупные бизнесмены заинтересованы в отстаивании своих экономических барышей: Этим вонючим коммерсантам гораздо важнее получить свою любимую прибыль от прокачки каспийской нефти через чеченский участок нефтепровода и плевать они хотели на какие-то людские потери!
Я остановился, чтобы перевести дыхание и в этот миг мне подумалось, что вроде бы немного нетактично говорить такие вещи отцу погибшего в Чечне офицера-десантника, но я и сам являлся непосредственным участником этого вооруженного конфликта и моя теплая кровь также была пролита ради такой проклятой цели:
Поэтому я посчитал, что всё-таки имею моральное право высказать свой взгляд:
-Их волнует только общее количество перегнанной нефти и её стоимость на мировом рынке. Ну еще они заботятся о своем имидже: самые дорогие автомобили и престижные курорты, у кого домишко покруче да секретарша помодельнее: Больше проблем для них не существует: А сколько ведь других мужиков уже погибло из-за этой трубы!? А сколько еще погибнет?! И ведь самые лучшие парни складывают свои головы: А война-то ведь еще не кончилась. И чечены ведь тоже не сразу успокоятся:
-Если они вообще успокоятся! - поддержал меня Петров. - А у меня ведь еще и продолжение было. После того, как мы Диму уже похоронили:
-Какое продолжение? - Насторожился я. С нашей стороны или с ихней?
-Да с чеченской. Через полгода кто-то звонит мне домой, просит позвать меня и сразу в лоб спрашивает: хочу ли я узнать подробности как погиб мой сын и выкупить видеокассету. Ну, естественно, что я согласился. Тогда мне сказали, чтобы я через два часа стоял на остановке Авиамоторная и там ко мне подойдут. Еще предупредили, чтобы я никому ничего не болтал. Стою на остановке и жду. Никого нет и я уже собрался переходить дорогу, чтобы уехать обратно, как ко мне подходит молодой парень и спрашивает: я ли Петров.
-А выглядел как?
-Обычный славянский тип. Мы прошли в переулок и сели там в машину <шестерку>. Там сидит еще один мужчина, тоже славянин. Мне велят закрыть лицо темным платком и лечь на заднем сиденье. Мол, если что, просто устал и лег отдохнуть. Еще предупредили, чтоб на дорогу не смотрел. Полчаса мы кружили: Где-то здесь, на Военведе. Потом заехали прямо во двор и мне сказали, что можно выходить. Всё вроде как обычно: двор как двор, виноград растет, только забор высокий кирпичный, и ворота такой же высоты. В тенечке за столом сидит чеченец: Из всех кавказцевони чем-то выделяются: то ли по чертам лица, то ли взглядом, то ли строением фигуры.
-У них еще произношение такое гортанное. -дополнил его я.
-Но я даже не смотрю на него. На столе лежат охотничий нож, какие-то документы и видеокассета. А я не могу взгляда оторвать от ножа, потому что узнал. Это же я покупал его в магазине <Охотник>, что на улице Мечникова. Я специально выбрал такой нож. Он такой большой, с кровостоком почти на всё лезвие, с пилой: Там еще такая гарда небольшая и рукоять очень удобная. Короче, вид у него был особенно хищный и красивый. Этот охотничий нож я подарил сыну как раз на окончание училища. Он тогда еще так радовался ему.
У меня невольно проступила эта предательская влага и я судорожно сглотнул комок в горле. Ну не мог я оставаться холодным и равнодушным к воспоминаниям отца о своем безвременно ушедшем сыне. Петрову было еще тяжелее: Он откашлялся и его голос зазвучал ровнее.
-И вот этот нож лежал на столе. Чечен перехватил мой взгляд и спрашивает меня : Узнаешь?... Я отвечаю, что узнаю. Тогда он дает мне документы. Это было удостоверение личности офицера и денежная книжка моего сына. Чечен меня спрашивает: Теперь верю я ему или нет. Я говорю, что верю. Тогда он показывает на кассету. Мол, на ней записан почти весь бой, вернее, самые последние часы боя. И они даже сумели заснять то, как мой Димка отбивался до последнего патрона. Он оказался единственным из наших, кто еще мог отстреливаться. У него была удобная позиция сбоку от толстого ствола дерева и он их оттуда поливал из пулемета. А когда было нужно по сторонам стрелять , он брал еще и автомат: Когда начали окружать его:
-А этот чечен там был?
-Я тоже спросил его об этом. Так он ответил <Да>. И не только был. По его словам, он даже сам кричал моему Дмитрию, чтобы тот сдался. Они кричали, что он сражается как настоящий мужчина и ему они гарантируют жизнь.
-Да. Они такое могли. -сказал я. -Чехи любят такие красивые благородные жесты. Но кто его знает, как всё произошло бы потом!
-А мой-то их не слушал и продолжал стрелять. Тут эти чечены уже подобрались так близко, что Димкино лицо даже на камеру смогли заснять, когда её осторожно наружу выставили. Ну, а потом кто-то подполз сзади и из гранатомета.
И снова наступила долгая-долгая пауза. И весь мир остановился:
- Я еле сдерживался, когда спросил чечена: можно ли посмотреть кассету? Он сказал, что нет. Вот выкупишь всё - тогда и посмотришь. Я справился о цене. Оказывается, за видеокассету, нож и документы он просил пять тысяч долларов. Эти деньги ему нужны для лечения за границей. Вижу, что чечен весь какой-то бледный, осунувшийся и сидит неподвижно, даже не шелохнется. Но я сразу ему сказал, что у меня таких денег нет. Работаю я слесарем на заводе <Россельмаш>, зарплата небольшая да и платят её с перерывами. Занять в долг такие большие деньги не у кого. На страховку документы только отправили и не известно, когда она придет. Так что не могу выкупить. Ну, чеченец тут покривилсяот неудовольствия и сказал мне, чтобы я сел обратно в машину и меня отвезут в город. Уходя, я всё-таки попросил его отдать мне бесплатно удостоверение личности. Ведь, зачем оно им нужно: Но боевик сразу же сказал, что нет. Или выкупай всё вместе, или ничего не получишь. Так я и уехал.
Боевики могли переклеить в документе фотографию и затем использовать его в своих целях. Но смысла произносить вслух эту мысль отсутствовал. Жалко было отца.
-А хоть приблизительно смогли определить где это происходило. - задумчиво спросил его я.
-Где-то рядом с военведовским аэродромом. Было слышно, как самолеты гудят. Но не так близко.
-Обалдеть! Раненые боевики через Ростов на-Дону отправляются на лечение за границу! - сокрушенно сказал я. - И они еще спокойно здесь деньги собирают! И всё это происходит под носом у милиции и ФСБшников. Тут уже вся страна с террористами борется, на Дальнем востоке даже учения проводят против сепаратистов. А тут! А этот замкомандира полка! С ним-то что?
-Убрали его.-помолчав, ответил Петров. -Перевели с понижением в должности в Ульяновск.
Не сдержавшись от какой-то обиды, я коротко выругался.
-Вы уж меня простите, Дмитрий Викторович! Я может быть стал очень злым! Нокактак можно?! Такую суку посадить мало! А он еще и будет служить в десанте и продолжать командовать людьми! Ведь все рано или поздно узнают про всё!
-Уже знают. - произнес Петров.
-И что? Молчат в тряпочку? -ожесточившись, процедил я сквозь зубы. -как же можно уважать себя и ВДВ, если такой гнус служит рядом с тобой? Лично я бы со всеми офицерами части подал рапорта на перевод или увольнение: Может хоть это подействует на командование:
-А-а:- махнул рукой Петров, вставая со стула. -Сейчас всем на всё наплевать. Думают, что с ними никогда ничего не произойдет. Дай то Бог: Я тоже был таким: Ну: Мне уже пора:
-Ну вы заходите ещё: - произнес я, тоже поднимаясь со своего места. - Я тут немного судами занимаюсь: Может быть чем-нибудь смогу помочь: Что там у вас?...
-Даже говорить не хочется: - ответил Петров под шелест одеваемой куртки. - Налоговая требует, чтобы я заплатил имналоги с полученного дохода:
А с чего конкретно? - уточнил я.
-С компенсации: За смерть моего сына: -Горько усмехнулся Дмитрий Викторович. - Я же, как они говорят, получил незапланированный доход: Значит надо заплатить им налог:
Несколько секунд я молчал, остолбенев от такого дикого произвола чиновников, но затем длинно и крепко выругался, пытаясь хоть как-то стравить внезапно вскипевший внутри меня гнев и обиду.
-Ну что же ты так?! - упрекнул меня уже в дверях Петров-старший. - Это теперь вполне возможно:
Я замолчал, отлично понимая то печальное обстоятельство, что и отец погибшего лейтенанта Петрова попал под пресс обнаглевших бюрократов-чиновников, которые любыми способами стараются заставить замолчать или же сломать или уничтожить смелого и порядочного человека:
Мы с отцом проводили гостя до улицы и еще долго стояли вдвоем, выкурив по несколько сигарет. Шаги Петрова уже давно удалились и растворились в слабом городском шуме, а я всё затягивался и откашливался, потом опять вбирал в себя табачный дым, словно стремясь прийти в себя после только что услышанной трагедии.
-Моложе меня, а совсем уже седой: - со вздохом сказал мой отец.
Он чуть подождал и затем пошел в дом, так и не дождавшись моей ответной реакции. А я опять достал из пачки сигарету:
Да. Такой судьбы не пожелаешь никому. Даже врагу. Пережить такое страшное горе как смерть единственного сына, а затем еще узнать то, что его Димка был сначала тяжело ранен разрывом противотанковой гранаты, а затем был добит выстрелом в грудь: Но даже эти попытки боевиков лишить жизни молодого лейтенанта были не совсем удачными: Все их старания оказались тщетными. После этого Дмитрий Дмитриевич Петров продолжал жить еще целые сутки, умирая медленно и тяжело: Умирая последним из всех солдат и офицеров шестой роты: Умирая от постепенной потери крови и элементарного переохлаждения. Оставшись один на безжизненной высоте: И он умер: ОН УМЕР ИЗ-ЗА БЕЗДЕЙСТВИЯ И ТРУСОСТИ НАШИХ: И осознание именно этой мысли стало для старшего Петрова еще большим испытанием, страшным и долгим, с которым он теперь вынужден жить каждый день, каждый час и каждую минуту:
-< Храни его Бог!!! >

Продолжение в следующем посте.

quote:

Originally posted by oktogen:
Прочёл. Не зацепило.

Кстати, 2 июня юбилей НВВПУ. И десантники будут и не десантники. Сергей Яровой обещал приехать.

quote:

Пулеуловитель. Про "воздушно-десантный шовинизм" это круто, бл..ь. А что в других родах войск нет полковников и генералов-сволочей?
Герои нашей стране не нужны. Только Родина, в лице людей, помнит о них.

A-F-A. Задайте этот вопрос автору рассказа Альберту Зарипову, слепому инвалиду войны 1-й группы, Герою России, окончившему РВВДКУ. Герои государству этому не нужны, а стране как раз нужны. Именно поэтому слепого Героя России бьют дубинками бравые менты (милиционеры так поступить не могут), когда он в одиночку проводит пикеты в защиту ветеранов около Госдумы, МО, Правительства РФ. http://youtu.be/pMGQQvKaPB4
Вот для него слова Родина и Отчизна не пустой звук, в отличие от большинства из нас.
В первую войну лежал в госпитале в Северном. На соседнюю койку положили офицера одного из отрядов СпН ГРУ Руслана Ц. Его приехал проведать кобриг, с размаху плюхнулся на мою койку. Сестричка ему говорит, осторожно, мол, раненый же лежит, а он отвечает ей в том духе, что ему похуй, это не его офицер. Вот этого я не выдержал, заорал на него - "Здесь все мои, и ваш офицер и офицер ВДВ, подорвавшийся на мине, и прапорщик-мотострелок с пулевым в легкое и подполковник с пулей в ноге. Все мои!"
Ни на какие официальные праздники с официальной мишурой и показухой не хожу. Но еще ни одного раза не пропустил День памяти моих погибших друзей. Каждый год езжу за полторы тысячи километров, в тоже время некоторые наши офицеры живущие в том же городе, не появляются на могилках наших парней по не скольку лет. Вот это их поведение и есть блядство.

quote:

Ни на какие официальные праздники с официальной мишурой и показухой не хожу.

quote:

Originally posted by Yep:
улицы разбитых фонарей, спасибо, поблевал

С облегчением, камрад!
Итак, с новыми силами и пустым кишечником - вперёд, на просмотр "Дом-2"!

quote:

Originally posted by abdulsaid:

на просмотр "Дом-2"!

quote:

Originally posted by Yep:

я конечно извиняюсь, но неужели Вы не понимаете, что жанр в котором это написано, ничуть не лучше дома-2?

Я вот например этого не понимаю.
Тупой наверное.
Хотя наверное я уподобляюсь одному персонажу, который "не читал но осуждает" - ибо пресловутый "дом" не смотрел
А вот написанное людьми, которые видели происходящее своими глазами - читать очень люблю, и к авторам написанного отношусь с большим уважением.

quote:

Originally posted by Yep:
обсуждаемое - это аццкий коктейль из развесистой клюквы в составе: "каменская", "улицы разбитых фонарей", "дальнобойщики".

Благодарю за конструктивную критику, камрад Yep. Я ни в коем случае не могу игнорировать мнение столь маститого ветерана, как ты. Я обязательно найду и прочту эти бессмертные творения, и если ты прав, я со своим графоманством закончу, во имя Господа...

Однако, в порядке общего развития, нижайше прошу (нет,нет, не чего-нибудь Авторского, ибо недостоин), а всего лишь самую малость - что из написаного (классиками, в т.ч.) ты считаешь подходящим для чтения?

ВЗРЫВ НА ТЕРЕКЕ

Захарка Руднев называл этих чеченцев обыкновенными скотокрадами. Они же считали себя воинами ислама. А в российских газетах их именовали членами незаконных вооруженных формирований. Вооруженные, как спецназовцы, они регулярно ходили за Терек, а, возвращаясь, бахвалились, что занимались не только кражами.
Захарка знал все это в подробностях, потому что его мама, Наталья, и в тридцать пять слыла красавицей. Когда их дом после ухода русских войск сожгли (за просто так), Лом - чеченец купил ей другой, поскромнее, став ее властелином.
Лом - по-чеченски Лев, рассказывал Захару, что получил имя царя зверей в память о предках, пришедших из Аравии осваивать ичкерийскую землю. Но мать, стыдясь тринадцатилетнего сына, что стала наложницей бандита, шепотом рассказала Захарке, как эти земли приводили в божеский вид терские казаки, а коренные чеченцы тогда были жителями гор. Мальчишка знал это и сам. Станицы Старо-Щедринская, Гребенская были родиной его предков, где в свое время казаков извели как класс. Что такое "класс", Захарка помнил со школы. В последнюю русско-чеченскую войну в Старо-Щедринской жил-поживал только один русак-алкоголик, сын которого принял мусульманство и снайперил у Дудаева. Захарка узнал об этом из рассказов Лома, в обычае которого было соврать, приукрасить. Чеченцы, как малые дети, часто самообманывались, выдавая желаемое за действительность.
Когда российские войска по приказу Москвы ушли из Чечни, наступило время невообразимого пиратского пиршества. Лежа в комнатке дома, купленного врагом, слушая доносящиеся из-за стены песни и пьяные разговоры (когда по-чеченски, чаще по-русски), Захарка думал, что тем русским воинам, кого он лично знал, не дали победить. Гости Лома кричали, что настанет час, когда "рыжих псов" окончательно, как из Чечни, погонят с Кавказа. Воцарится великое исламское государство. Больших сражений не будет. Партизаны, словно дикие пчелы, измотают полудохлого русского медведя, и он, косолапя, умчится к себе на Север околевать.
Захарке не надо было в эти минуты быть среди гуляющих от души боевиков: он и так знал, что мать, как и полагается в чеченском доме, стоит где-то за их спиной с полотенцем в руке, следя за лицом Лома, чтобы мгновенно исполнить любое его желание. "Рабыня! - беззвучно кричал в темноте Захарка. - Кого рожает рабыня? Неужели только раба?!"
Все, что писалось в умных книгах, которые он любил читать до войны, оказалось беспредельным враньем. Ничего не было - ни любви, ни жалости к людям! Особенно врали про жизнь кинофильмы: чтобы спасти горстку обыкновенных людей, высаживались десанты, куда-то обеспокоенно звонил президент. Ничего подобного не наблюдалось в действительности. Как только скрылся в пыли последний российский БТР с людьми на броне, в Чечне началось уничтожение русских. Кому в мире было дело до этого?
Классную руководительницу Захарки разрубили топором, а её ребеночка, "пожалев", задушили телефонным проводом. На русских отыгрались сполна. Теперь в бывших казачьих станицах была новая мода: отбирать пенсии у тех, кто получал их на Ставрополье. Если русские сопротивлялись, их убивали, включали газ - все следы преступления уничтожал пожар.
Жаловаться было некому. Когда Захарка слышал по московскому радио мудреные рассуждения о демократии, о каких-то правозащитниках, об успехах борьбы с преступностью в Чеченской Республике, то смеялся, как сумасшедший.
И еще он остервенело дрался на улицах. С отчаянностью обреченного, нося синяки и порезы с гордостью, как ордена. Чеченские пацаны набрасывались только стаей, а он отбивался как мог.
Лом, перевезший его с матерью сюда, в незнакомое место, не вмешивался. Он желал только тела Натальи. Бежать ей с Захаркой было некуда. В России ее с сыном никто не ждал. Душа Натальи давно уже приказала долго жить, а тело принадлежало Лому, пахнущему не волком, как он любил хвастаться, а бараниной, которую Наталье приходилось готовить днем и ночью, потому что Лом никогда не приезжал один.
Дом, где с недавних пор жили Наталья с Захаркой, был невелик, но с добротными подвалами. Прежний хозяин - казак был виноградарь, каких поискать. После его гибели жена откупилась от злодеев убыточной продажей дома и ушла, не оглянувшись, будто и не жила тут.
В подвалах, помимо старого чихиря, теперь Лом хранил оружие, боеприпасы, взрывчатку. Все это привозили, увозили такие же, как он, крепкие бородачи в камуфляжах.
А вот сегодня вечером на джипах приехали только одетые в черное. Наталья носилась по дому, как угорелая. А боевики, зная, что она не жена, весело ее подгоняли. Захарка знал: "хазки" по-чеченски - говно молодого поросенка, и это слово стремительно летало между переговаривающимися боевиками. От ненависти к ним Захарка только нервно жмурился, словно не хотел глядеть на огонь, который его заставили разжечь и поддерживать во дворе.
Захарку уже давно не интересовало, в какой стороне Москва, но когда боевики в черном, вытащив из подвала несколько ящиков, стали набивать патронами автоматные рожки и несколько раз упомянули Москву в разговоре, он снова о ней подумал. В школе, куда Захарка дорогу давно забыл, их учили любить Москву, рассказывая о ней, как о чем-то светлом, драгоценном, даже святом. Песню про Москву в первом классе заставили выучить. Слов он теперь не помнил.
Когда российские военные, с которыми Захарка любил общаться, бросив заставы на Тереке, стремительно ушли, он впервые стал думать о Москве и о них, как о чужом, далеком. Потом он пытался оправдать их отъезд.
Особенно хорошо Захарка относился к собровцам. Когда они приезжали на БТРе в станичную баню, обязательно угощали его и других детей - всех без разбора - простенькими конфетами, поливитаминами, катали казачат на технике, показывали приемы рукопашного боя. Их с окраины станицы вывели много раньше, чем российская группировка оставила Чечню. О собровцах из Сибири Захарка вспоминал с теплотой. На них, особенно перед ночной работой, тоже бывала черная форма, подчеркивающая стройность, мужественность и силу.
Захарка поворошил угольки в костре. Из темноты на свет вышел чеченец, молодой лицом, но с седой бородой, сказал, улыбаясь:
- Красивая девка Наталка.
- Она не девка, - подросток вступился за мать. - Женщина она.
- Красивая. Очень, - продолжал разговор боевик в черном, - Молодец Лом. Надо, чтобы у каждого чеченца была такая Наталка. Мы заслужили.
Захар решил дальше молчать. Громко кричали цикады.
- Ты бы принял мусульманство, - посоветовал боевик.
- Бога нет, - протяжно и тихо сказал Захарка.
- Неправда твоя, - ответил чеченец.
- Если бы он был, вы, боевики, давно бы подорвались на минах или утопли в Тереке.
Захарка, светловолосый, худой, долговязый, думал, что его ударят, испинают ногами, но боевик засмеялся, одобрительно хлопнул его по спине.
И мальчик понял, что сегодня в доме очень опасные люди.
- Мы уважаем казачество! - сказал чеченец. - Вы - серьезный противник. Слава Аллаху, у вас нет денег, чтобы организоваться. Честным путем их не заработаешь, а вы воспитаны в честности.
Боевик поклацал затвором своего автомата и ушел в дом, где в этот раз было нешумно. Никаких песен, громких тостов.
Все, кто приехал с Ломом, были от двадцати пяти до тридцати лет - легкие, в движениях, затянутые в "разгрузки", обвешанные оружием, с которым обращались уверенно и любовно. Никто не обнажал ножи, не кричал исступленно "Аллах Акбар".
Сначала эти люди побывали с Ломом в подвалах, потом сели к столу, выставив немногочисленную охрану. Над матерью Захарки они шутили недолго - поиграла нерастраченная мужская сила и спряталась.
"Зачем они приехали?" - Захаркой вдруг овладела тревога. Он знал, что Лом часто ходит за Терек, угоняя дагестанский и казачий скот. Вестей с того берега практически не было. Те из русских, кто бывал в Кизляре, хранили молчание, опасаясь сотрудников чеченской национальной безопасности.
Иногда мать перед сном жаловалась Захарке на свою судьбу, на нежелание жить, говорила, что живет по привычке. И просила у сына прощения. Тогда он уходил на Терек и слушал его холодно-величавый гул, вспоминал отца, которого бандиты убили еще до войны, отбирая новенький мотоцикл. Тело так и не было найдено. Но Захарка чувствовал: оно в Тереке - привычной казачьей могиле. Мать говорила, что когда-нибудь возле суровой пограничной реки соберутся все православные священники России и отслужат панихиду по тем, чьим последним прибежищем стали глубокие, бурные, сокрывшие многие чеченские преступления воды.
Мать то выбегала во двор, теперь свободный от боевиков, то исчезала в доме с ярко освещенными окнами. Тускло-желто, как волчий глаз, светила в небе луна. Проскакал по острым верхушкам тополей ветерок.
Похожая на ласку, такая же быстрая, снова выскочила из дома мать, присела возле костра, протянула к огню руки, словно просила помощи.
- Кто они? - негромко спросил Захарка о боевиках. - Зачем приехали?
- Диверсанты Хаттаба, - равнодушно ответила мать. - Ночью уйдут за Терек - убивать милиционеров на блокпостах.
- Наталка! - прокричал, открыв окно, Лом. Мать только и успела погладить Захарку по голове. "Зачем я живу? - думал он. - Зачем мне эта луна? Весь этот мир? Может, в эти минуты на золотую монету в небе, как и я, в далекой непонятной Москве смотрит девочка, предназначенная мне судьбой?"
Чеченских боевиков, он посчитал, было двадцать два человека - уверенных в своих силах, беззлобных, как и полагается профессионалам. Живя на войне, Захарка давно разобрался, что ветераны боевых действий спокойны, на отдыхе мечтательны, а в сражении опасны, как бритва. Сея вокруг себя смерть и разрушение, каждый стоит десятерых.
"Значит, в доме ночуют не двадцать два, - подумал он, - а двести двадцать боевиков-диверсантов, собирающихся отнять жизнь у российских милиционеров".
Вход в подвал никем не охранялся. Там, он знал, лежало несколько танковых снарядов, которые привезли неделю назад ночью. В нескольких ящиках Лом хранил гранаты Ф-1, РГД-5. Захарка умел обращаться с ними. Научился за годы войны. Не раз кидал их, найденные возле станицы, в Терек.
Захарке, с особенно острой тоской вспомнившего убитого чеченцами отца, больше не хотелось, чтобы Лом терзал тело его матери, чтобы боевики в черном отрезали головы русским. Как тень, проникнув в подвал с боеприпасами, он тихонько вскрыл ящик с гранатами и, взяв Ф-1, перекрестившись, выдернул чеку...
На милицейских вышках в квадрате "X" был отмечен за Тереком большой силы взрыв, осветивший ночное небо. В сводках разведывательных служб об этом факте долго ничего конкретного не сообщалось. На чеченских базарах же много судачили о том, что российская ФСК провела успешную акцию против диверсантов Хаттаба.

quote:

Originally posted by abdulsaid:

Я ни в коем случае не могу игнорировать мнение столь маститого ветерана

quote:

Originally posted by Yep:
[B][/B]

Ну что ж, Басилашвили - актёр неплохой.
Однако, мой вопрос остался-таки без ответа. Ну не вижу я твоей личности за цитатами! "Нет правды характеров", как ни крути...

quote:

Originally posted by abdulsaid:

Басилашвили

quote:

Originally posted by Yep:

Я ошибся? Прошу прощения, я не силён в именах актёров...

quote:

Originally posted by abdulsaid:

что из написаного (классиками, в т.ч.) ты считаешь подходящим для чтения?

quote:

Надеюсь, что таких много.

quote:

чтобы продолжать...

quote:

Размещаю рассказы для тех, кому чеченская война не безразлична.

Это конечно здорова - "менять" жизни на "бапки" - тем более "их" ( бапки" можно печатать бесконечно.
Но меня б больше устроило б что-бы "там" осталось всё в "каменном веке" - Как "вбомбили в мезазой" - так обнести стеной , а "вмешки" проводить "специалистам" - у "наёмников" это планированные и прощитываемые риски.

Извини ФарФлай - "полёт души" ;(
Вроде "корректно", ни "политразвратничал" ...

quote:

Originally posted by пиалыч:
абдул, ты почти угадал ведь фамилия его Басов ))

Ааааа... "СтарАя стала, говнАя стала..." (с) Я и правда, не силён в этих актёрах... И гуглить мне влом - что осталось в котелке, то и вываливаю в родимую ганзу...

quote:

Originally posted by Yep:
ну, если всё-таки речь идёт не только о беллетристике...
http://lib.aldebaran.ru/author...arvarom__1.html

О, Господи...
Если бы не оговорка (см. выше), я был бы шокирован. Впрочем, может быть, ты просто проходишь период накопления информации. Что до меня, я уже перестал читать подобные вещи и таких авторов. Полагаю, что мои мозги уже способны думать самостоятельно.
Но, во всякм случае, благодарю за ссылку. Я понял.

Один небольшой штрих к статье о наступающем варварстве: На мой взгляд, процесс идёт "с точностью наоборот" - т.е. варварство классическое растворяется в варварстве англо-саксонского разлива (хрен редьки не слаще, правда ведь?).
А штрих вот какой: puleulovitel был в своё время возмущён эпизодом с проститутками на блоке. И не поверил, т.к. сталкивался до сих пор с варварством "классическим" - шариатом средневекового разлива и аульными нравами прошлых веков. Но век-то сейчас ХХI, и в Хасавюртовских борделях чеченских проституток предлагают наряду с аварскими, кумыкскими и русскими. И не дороже. И эпизод не выдуман. В реальности я отстранил тогда от командования командира взвода до конца командировки, хотел вообще отправить домой, но мужики заступились. Он до сих пор со мной не разговаривает - обиделся. Хотя мы были не просто сослуживцы - дружили семьями даже наши родители.

Такое вот "варварство"... Кто-то здесь в пылу срача обронил хорошую фразу: "...англосаксам Господь дал бонус перед другими нациями - в виде полного отсутствия совести и морали..." Он прав. Все эти "тейпы" и прочие "фундаменталисты" - обречены, так же, как и мы.

Впрочем, это просто флуд на тему твоей ссылки, прошу извинить за отклонение от темы...

quote:

Originally posted by alena.111168:
[B][/B]

СПАСИБО.
Это не были мои товарищи. Просто солдаты, которых я видел первый последний раз в жизни. Срочники.

quote:

Originally posted by abdulsaid:

Благодарю за конструктивную критику, камрад Yep. Я ни в коем случае не могу игнорировать мнение столь маститого ветерана, как ты. Я обязательно найду и прочту эти бессмертные творения, и если ты прав, я со своим графоманством закончу, во имя Господа...

Однако, в порядке общего развития, нижайше прошу (нет,нет, не чего-нибудь Авторского, ибо недостоин), а всего лишь самую малость - что из написаного (классиками, в т.ч.) ты считаешь подходящим для чтения?

quote:

Originally posted by Sobakin:

во выдержка! я б на хуй послал камрада

quote:

Originally posted by Yep:

улицы разбитых фонарей, спасибо, поблевал

Yep, ты долбоеб

quote:

Originally posted by abdulsaid:

в Хасавюртовских борделях

Хас это не Чечня, но, тем не менее, такие вещи и там на всеобщее обозрение не выставляются. В соседних республиках чуть попроще, хотя интернационал работниц тот же. В самой Чечне, как и в Греции, так же все есть, однако правила приличия соблюдаются жестко. Про открытое посещение блоков дамами никогда не слышал, однако, считаю, что если случай и имел место, звезда их закатилась очень быстро. имхо.

quote:

Originally posted by WindMaker:

МУЖИК, потому что.

quote:

Originally posted by puleulovitel:

Конечно, может быть я неправильно понял, с кем автор "биться" собирался и кто это и в кого "будут стрелять". Тогда прошу прощения, поправьте меня бестолкового.

quote:

Originally posted by puleulovitel:

Можно при необходимости, спасая свою шкуру, стрелять по своим, ведь так?Подлость в ранг доблести возводить не нужно.

quote:

Originally posted by puleulovitel:

молодой и неопытный офицер из нашей же группы влупил по нам по нам из ПК с дистанции 20 метров. Думал духи его обходят. Я так понимаю, что нам нужно было влупить по нему, чтобы наши дети сиротами не остались, да?

quote:

Originally posted by puleulovitel:

Очень хочу посмотреть, как Вы будете "досвистываться" когда по Вам лупит ПК . Там в землю вжимаешься так, что дышать не можешь, не то что свистеть.

quote:

Originally posted by puleulovitel:

влупил по нам по нам из ПК с дистанции 20 метров.

А по поводу "нетленки" - что ж, это ведь действительно, потуги на художественное произведение. Не парьтесь особо-то.

quote:

Таких "несостыковок" в тексте множество.

quote:

Originally posted by abdulsaid:

Впрочем, хорош об этом. puleulovitel, давай так: если тебе мои опусы не нравятся, я прекращаю своё бессмертное творчество. Идёт?

quote:

В Вас сейчас говорит гордыня, а я просто не хочу, чтобы все мы были прокляты и забыты нашими же детьми.

А по поводу участия: Тебе хорошо - пока ты там в зелёнке прохлаждался, некоторые по тылам кровь мешками проливали, поэтому, собственно говоря, некоторые явления действительности твоему пониманию могут быть и недоступны. Пуркуа па?

quote:

Вы пишите конкретно для кого-то?

quote:

Originally posted by abdulsaid:

alena.111168, Девочка моя, что ты скажешь по последней нетленке? Я смог донести до читателя перипетии угасшей любви?

Про психиатрию давай.Хотя любовь это тоже диагноз.

quote:

Originally posted by puleulovitel:
Как, Вы не только на писательском поприще сильны, но и такие сложные медицинские диагнозы способны ставить на расстоянии?
Должен Вас огорчить, не только наши, но и ведущие американские специалисты в этой области медицинских наук, обследовав меня после крайнего ранения, пришли к выводу, что психически я абсолютно здоров.

Спасибо. Я рад, что "...силён на писательском поприще...". А ПТСР - это не диагноз, так сказать... Это всего лишь синдром, бывший весьма модным (и надо, сказать, административно навязываемым во времена оные для специалистов, занимавшихся психологическим обеспечением БД). Так что, я ничем не рискую, ставя такой "диагноз" на расстоянии. Тем более человеку, который сподобился диагностике от "ведущих американских специалистов". (тех, кто в теме, призываю улыбнуться). Для тех, кто не в теме - поясняю: т.н. "ведущие американские специалисты" прославились в мировой психиатрии и психологии тем, что ввели в практику применение типовых стандартизованых тестов типа MMPI, Люшера и таблиц Роршаха, поставив таким образом психологию на конвейер, сведя науку к ремеслу. (в этом пиндосы большие мастера - см.: Голливуд, Генри Форд, поклонение доллару и т.п.).

Ну, и если серьёзно, то у меня, как у психиатра старой школы, есть всё-таки некоторые сомнения в Вашем психическом здоровье (Прошу не понимать меня превратно и держать себя в рамках приличий).

И если ещё серьёзнее, то передо мной встаёт очень и очень большой вопрос: Какую же должность Вы занимаете в "определённых структурах", если Вас "...не только наши, но и ведущие американские специалисты в этой области медицинских наук, обследовав меня после крайнего ранения...". Меня, например, после "крайнего ранения", обследовал только наш отрядный фельдшер, который выведен под именем "Паша клизьма"... Большего я не удостоился, к сожалению...

Точно. У меня, кстати, позывной был "доктор"

quote:

Одни врачи в стране,а работать некому.

quote:

Originally posted by abdulsaid:

Пускай трактор работает - он железный...