Стихи, которые вызвали состояние "офигеть!" и которые тут же перечитал еще раз.

Originally posted by xar:
Не знаю у кого как , у меня это бывает очень, очень редко. Когда натыкаешся на такие стихи и читая их вдруг сердце сбивается с ритма. И ты останавливаешься и еще раз перечитываешь особо сильные строки. А потом еще раз сразу все стихотворение, смакуя каждую строчку. А потом закуриваешь, смотришь в окно и тихо говоришь "да.... офигеть..."
А недавно я наткнулся на поэта Дмитрия Растаева и вот на этом его стихотворении меня если честно торкнуло, хотя я думал что этого уже никогда не будет ибо любовная лирика стала раздражать а на другие темы мало кто пишет хорошие стихи. Вот, зацените:

http://www.stihi.ru/2005/08/12-1086

Прогулки с дочерью
Дмитрий Растаев

я это читать не могу - сразу сердце сжимается и слёзы на глаза наворачиваются

Много сказано - прошлого ради.
Я уверен: ему же вослед
Мы расскажем о нынешней правде,
Может быть, через семьдесят лет.
Годы бедствий уйдут вместе с нами
В край распятой любви матерей.
Наши вопли останутся снами
Ледовитых бездонных морей.
Не слыхать автоматного воя.
А в небесной осенней дали
В первый раз, погляди, без конвоя
Над отчизной летят журавли...

Михаил Сопин

Спасибо огромное за тему!

Ну, ничего тут такого нет,
Что я не видел в другой войне!
Опять - расколотый континент,
А, значит, здесь мы еще в цене.

А на борту нарисован крест,
А я в кармане таскаю свой...
Ну, вот, опять - перемена мест,
Чужое небо над головой.

И новой пылью на сапогах
Я открываю свои пути,
А где-то в северных злых снегах
Мишень прописана на груди.
Ну, вот, опять - перемена мест,
Прибой песчаным барханом стал...
А я в кармане таскаю крест,
А над могилами нет креста.

А Южный Крест на краю земли
Последней славы не соберет:
Солдаты Киплинга - все ушли,
Но наступает и наш черед.
Пока не нравится слово "месть",
Но если муторно на душе...
И я в кармане таскаю крест,
Он здесь не более, чем - мишень.

Ну, вот, опять - перемена мест,
Иное небо иной войны.
И на борту нарисован крест,
И только здесь мы еще нужны.
Никто не выдаст, никто не съест:
Погибну сразу, и - без имен!
Но я в кармане таскаю крест,
Железный Крест из иных времен.

Здесь можно послушать http://rutube.ru/tracks/2561847.html

Забери меня, память,
Домой пусти,
К тем дымам,
Что гуляли в овсе.
Огневая страна моей юности,
Ты во мне -
Навсегда, насовсем.
Обними
Меня давними стужами,
Чтоб не смог я
Уйти никуда!
Ослепленный тобой
И контуженный,
Не в свои завернул я года.
Ни огня.
Ни окопа.
Ни выстрела.
Раскаленный подай карабин!
И дождями
Бинты мои выстирай,
Забери ты меня,
Не губи.
Что ж ты,
Родина,
Что же ты,
Что же ты?..
Никогда я не бил наугад.
Я по крику,
По хрипу,
По шепоту
Различу
Своего
И врага.

Михаил Сопин. 1985.

Евгений Евтушенко

Сватовство

В Сибири когда-то был на первый
взгляд варварский, но мудрый обычай.
Во время сватовства невеста должна
была вымыть ноги жениху, а после
выпить эту воду. Лишь в этом случае
невеста считалась достойной, чтобы
её взяли в жёны.

Сорок первого года жених, на войну уезжавший назавтра в теплушке,
был посажен зиминской роднёй на поскрипывающий табурет,
и торчали шевровых фартовых сапог ещё новые бледные ушки
над загибом блатных голенищ, на которых играл золотой керосиновый свет.

Сорок первого года невеста вошла с тяжеленным расписанным розами тазом,
где, тихонько дымясь, колыхалась тревожно вода,
и стянула она с жениха сапоги, обе рученьки ваксой запачкала разом,
размотала портянки, и делала всё без стыда.

А потом окунула она его ноги босые в мальчишеских цыпках
так, что, вздрогнув невольно, вода через край на цветной половик пролилась,
и погладила ноги водой с бабьей нежностью пальцев девчоночьих зыбких,
за алмазом алмаз в таз роняя из глаз.

На коленях стояла она перед будущим мужем убитым,
обмывая его наперёд, чтобы если погиб - то обмытым,
ну, а кончики пальцев её так ласкали любой у него на ногах волосок,
словно пальцы крестьянки - на поле любой колосок.

И сидел её будущий муж - ни живой и ни мёртвый.
Мыла ноги ему, а щеками и чубом стал мокрый.
Так прошиб его пот, что вспотели слезами глаза,
и заплакали родичи и образа.

И когда наклонилась невеста, чтоб выпить с любимого воду, -
он вскочил, её поднял рывком, усадил её, словно жену,
на колени встал сам, с неё сдёрнул цветастые чёсанки с ходу,
в таз пихнул её ноги, трясясь, как в ознобном жару.

Как он мыл её ноги - по пальчику, по ноготочку!
Как ранетки лодыжек в ладонях дрожащих катал!
Как он мыл её! Будто свою же ещё не рождённую дочку,
чьим отцом после собственной гибели будущей стал!

А потом поднял таз и припал - аж эмаль захрустела под впившимися зубами
и на шее кадык заплясал - так он пил эту чашу до дна,
и текла по лицу, по груди, трепеща, как прозрачное, самое чистое знамя,
с ног любимых вода, с ног любимых вода.. .

1986

Хочется упомянуть о стихах фронтовика ВОВ, танкиста Иона Дегена. Желающие могут в сети ознакомиться с его биографией, которой бы хватило на несколько жизней. Там же можно найти и его прозу. Как военную, так и современную.

Мой товарищ, в смертельной агонии
Не зови понапрасну друзей.
Дай-ка лучше согрею ладони я
Над дымящейся кровью твоей.
Ты не плачь, не стони, ты не маленький,
Ты не ранен, ты просто убит.
Дай на память сниму с тебя валенки.
Нам еще наступать предстоит.
Декабрь 1944 г.

УЩЕРБНАЯ СОВЕСТЬ

Шесть "юнкерсов" бомбили эшалон
Хозяйственно, спокойно, деловито.
Рожала женщина, глуша старухи стон,
Желавшей вместо внука быть убитой.

Шесть "юнкерсов".. . Я к памяти взывал.
Когда мой танк, зверея, проутюжил
Колонну беженцев - костей и мяса вал,
И таял снег в крови, в дымящих лужах.

Шесть "юнкерсов"?
Мне есть что вспоминать!
Так почему же совесть шевелится
И ноет, и мешает спать,
И не дает возмездьем насладиться?
Январь 1945 г.

Пью водку под хрустящую капустку.
В окне луна.Снаружи слышен хруст
Задумчивых шагов по первопутку.
Всё это вместе навевает грусть.
Пью. Наливаю. По второй, по третьей.
Шаги затихли. Вечер снова тих.
И опыт четырёх десятилетий
Понуро и печально входит в стих.
Я понимаю, если бы не юмор,
Зарезаться бы надо огурцом.
Но если вышло так, что ты не умер --
Сиди и пей с потерянным лицом.
Пью. Наливаю. Пятую. Шестую.
Закусываю, глядя на луну.
И всё живу. И всё же существую.
А хорошо бы снова на войну.

Февраль 1966 года Давид Самойлов.

Девушка пела в церковном хоре
О всех усталых в чужом краю,
О всех кораблях, ушедших в море,
О всех, забывших радость свою.

Так пел ее голос, летящий в купол,
И луч сиял на белом плече,
И каждый из мрака смотрел и слушал,
Как белое платье пело в луче.

И всем казалось, что радость будет,
Что в тихой заводи все корабли,
Что на чужбине усталые люди
Светлую жизнь себе обрели.

И голос был сладок, и луч был тонок,
И только высоко, у Царских Врат,
Причастный Тайнам,- плакал ребенок
О том, что никто не придет назад.

Блок

ПРОСТИТЕ, ПАЦАНЫ!

Простите, пацаны, что невредим
К своим родным я из-за речки возвратился,
Я снова память в кровь разбередил,
И вновь от безысходности напился...

Простите, пацаны, что там в горах
Кого-то снайпер, а кому-то мина...
За то, что ни Иисус, ни Аллах
Не отвели свинец горячий мимо...

Земля вам пухом, пацаны, а домом небо,
Где ни войны, ни боли, ни грозы.
Я на стакан кладу кусочек хлеба,
И не могу сдержать скупой слезы.

Я за вас третьим тостом то, что вы не успели,
И любить долюблю, хоть одну, но за всех,
И допеть допою все, что вы не допели,
Только жаль, не услышу детей ваших смех.

Пацаны, пацаны, старики молодые,
Память вечная вам на пролитой крови,
Не по маме с отцом - по войне мне родные,
Дорогие мои навсегда, шурави!

ПОМНИШЬ, ЛЕХА?

А помнишь, Леха, как тот раненый старик,
Когда ему ты свой последний бинт мотал,
Зажав в себе слезу, и боль, и крик,
Тебе тихонько "ташакОр, бачА" шептал?

А помнишь под Джабалем кишлачишко,
Ну, там, где мост, что охраняли в январе?
Как прибегали местные мальчишки,
И мы тушенкой их кормили на броне?

А, может, помнишь стройную дохтАр,
Что угощала теплым козьим молоком?
Как ты, забыв своих родных татар,
Вослед ей пялился бессмысленным телком?

Пусть помнится сегодня и потом,
Такое из глубин поднять не тяжко,
Но лишь прошу, не вспоминай о том,
Как ты свою же зацепил растяжку.....

Ты знаешь сам, мой друг, мой брат,
Что жизнь - не сладкая конфета.
Но знаешь, если есть закат,
То точно стоит ждать рассвета.

Судьба - не мягкая постель
И может спину поломать,
Но все ж не автомата трель
Даны нам уши услыхать.

Порой придется проползти,
Царапая колючкой спину,
И аккуратненько идти
До цели через грязь и мины.

Не обязательно в войне,
В гражданской жизни тоже хватит.
Порой так хрястнет по башке
И потрясет, за зад ухватит.

Но все ж проходим. В небо взгляд.
Твердя: ну не, не сдамся бля!
***

У того "духа" больше планок,
Чем командир мой заслужил.
Хотя в Чечне и Дагестане
Бандитов много положил.

Но времена прошли лихие,
Теперь охранник ротный мой.
А тот, что воевал с Россией,
Теперь России он герой.

Он хавал с ними с одной чашки,
С волками, кого били мы,
Он убивал мальчишек наших,
Ребят моих, друзей родных.

Тут дело даже не в наградах,
Но и смолчать я не могу.
По ордену нам с ротным дали,
Звезду Героя же - врагу.

Не в планках дело, только шли мы
Страну от вот таких беречь.
Я думаю, без слов вам ясно,
О ком идет сегодня речь.

А помнишь первый бой, братан?
От страха ты кричал,
Когда в селе Ачхой-Мартан
Нас бэтэр обстрелял.
А помнишь первый наш прыжок?
Мы были под Шали.
Я кое-как нашёл шнурок,
А ты шептал: Молись!
И ты молился сам, как мог,
Под новый год, зимой,
Когда в Чечен-Аул рывок
Мы делали с тобой.
А в марте бой за Гудермес,
Дудаев сам там был,
Почти из мёртвых ты воскрес.. .
Ну разве я забыл?
Как подорвались в Гребенской,
Когда погиб майор,
И смерть дышала за спиной
И била нас в упор.
А помнишь, в Грозном кавардак?
На блокпосту резня.
И снайпер, дёрганный дурак,
Едва не снял меня.
А марш-бросок на Автуры?
Ну, вспомни, не ленись,
В земле ломались топоры
Рубя на щепки жизнь!
А помнишь, ночью в Ханкале
За водкой ты ходил,
Наш часовой в рассветной мгле
Тебя чуть не убил.
А в мае брали мы Бамут
Удачно, без потерь,
И ты действительно был крут
И дрался, словно зверь.
Тогда же Ельцин прикатил,
На выборы нас звать,
Медали пачками дарил,
Чтоб шли голосовать.
На что нам Ельцин, этот шут,
Таких везде полно,
Вот не раскрылся парашют -
И ротный лёг на дно.
Разбился насмерть на камнях,
Век буду помнить я,
Как умер прямо на руках,
Осколками звеня.
Последний выход боевой:
Блестит в глазах слеза,
И тут же нас взрывной волной
Швырнуло в небеса.
Я видел Бога, видел свет,
И он манил лучом,
Я смерти передал привет,
Ворвавшись в её дом.
Но выжил я, смертям назло,
Вернулся, чтобы жить!
Ты знаешь, как мне повезло,
Я клялся отомстить.
Но месть - не лекарь, и тебя
Уже мне не вернуть,
Не прожигая время зря,
Своё я буду гнуть.
Женюсь и сына я рожу,
А имя дам - твоё,
Приду на кладбище, скажу:
- Ну, как дела, Витёк?
А помнишь первый бой, братан?
От страха ты кричал,
Когда в селе Ачхой-Мартан
Впервые.. . умирал.. .

Борис Рыжий

From Sverdlovsk with love

Приобретут всеевропейский лоск
слова трансазиатского поэта,
я позабуду сказочный Свердловск
и школьный двор
в районе Вторчермета.
Но где бы мне ни выпало остыть,
в Париже знойном,
в Лондоне промозглом,
мой жалкий прах советую зарыть
на безымянном кладбище
свердловском.
Не в плане не лишённой красоты,
но вычурной и артистичной позы,
а потому что там мои кенты,
их профили на мраморе и розы.
На купоросных голубых снегах,
закончившие ШРМ на тройки,
они споткнулись с медью в черепах
как первые солдаты перестройки.
Пусть Вторчермет гудит своей трубой.
Пластполимер пускай свистит
протяжно.
А женщина, что не была со мной,
альбом откроет и закурит важно.
Она откроет голубой альбом,
где лица наши будущим согреты,
где живы мы, в альбоме голубом,
земная шваль: бандиты и поэты.

Тёмный гроб. Опадающий снег.
Заскрипело небо, завьюжило.
Вот ещё один человек
В путь ушёл. Просто нужно так.
Тёмный гроб. А за ним вчетвером
Прошагали. Лишь снег поскрипывал.
Одиноким остался дом.
Кот мяукал и тихо всхлипывал.

Посторонние разошлись,
Обсуждая проблем сплетение.
Лишь души одинокий крик
Станет зимнего дня продолжением.

И приснится ещё не раз
Добрый взгляд, смотрящий пронзительно,
Старый дом, опустевший сад..
Жизни миг, уходящий стремительно.

Меня убить хотели эти суки,
Но я принес с рабочего двора
Два новых навостренных топора.
По всем законам лагерной науки
Пришел, врубил и сел на дровосек;
Сижу, гляжу на них веселым волком:
'Ну что, прошу! Хоть прямо, хоть проселком... '
- Домбровский, - говорят, - ты ж умный человек,
Ты здесь один, а нас тут.. . Посмотри же!
- Не слышу, - говорю, - пожалуйста, поближе! -
Не принимают, сволочи, игры.
Стоят поодаль, финками сверкая,
И знают: это смерть сидит в дверях сарая -
Высокая, безмолвная, худая,
Сидит и молча держит топоры!
Как вдруг отходит от толпы Чеграш,
Идет и колыхается от злобы.
'Так не отдашь топор мне? Не отдашь?!
Ну, сам возьму!' - 'Возьми!' - 'Возьму!.. ' - 'Попробуй!'
Он в ноги мне кидается, и тут,
Мгновенно перескакивая через,
Я топором валю скуластый череп,
И - поминайте как его зовут!
Его столкнул, на дровосек сел снова:
'Один дошел, теперь прошу второго!'

И вот таким я возвратился в мир,
Который так причудливо раскрашен.
Гляжу на вас, на тонких женщин ваших,
На гениев в трактире, на трактир,
На молчаливое седое зло,
На мелкое добро грошовой сути,
На то, как пьют, как заседают, крутят,
И думаю: как мне не повезло!

Юрий Домбровский

Анна Панкратова
Титры старой киноленты

Титры старой киноленты, даты, имена, -
черно-белое окно в былые времена...
Пахнет елкой. В чьих-то стеклах месяц отражен...
Слов осколки.. . бестолковый сон...
Дремлет заброшенный городской вокзал, -
эхом из прошлого чьи-то голоса...
Обреченный на бессмертье, миллионы лет,
в небе старенький фонарщик зажигает свет,
чистит звездочки до блеска мягким лоскутком, -
он слывет известным чудаком...

Так бывает, в платье сером вдруг стучится в дверь
Леди Старость, - королева времени потерь:
суть осенних долгих ливней и холодных вьюг
открывает, замыкая круг...
Светлыми нитями, фонари в ночи
тонкие вытянут пальчики-лучи,
любопытные снежинки в форточку влетят, -
на ладони заблестят слезинками дождя...
Перечитаны страницы старых дневников:
ночь долга, да не приносит снов...

Пожелтевший фотоснимок: танго и чарльстон -
там, - играет чуть охрипший старый патефон...
Полустертые улыбки, строгие глаза, -
век назад.. . а может, - полчаса:
память не вычеркнет ни одной строки...
Пусть припорошены инеем виски:
дом, построенный тобою, на земле стоит,
клен посажен и листвою за окном шумит,
гладит правнучка ладошкой прядь твоих волос.. . -
не напрасно время пронеслось.. .

Юбилеи - Вадим Егоров

Юбилеи, юбилеи...

Снова осень на аллее, как пожарище.

Юбилеи, юбилеи...

Шевелюры все белее у товарищей.

Эту осень проживу я

и вступлю в сороковую осень рыжую,

и болезнью заболею,

что зовется юбилеем, если выживу, если выживу.

Как начертано в устоях,

будет долгое застолье юбилейное,

а когда все примут по сто,

будут радужные тосты и елейные,

будут сыты все и пьяны,

как намечено по плану, как наметано.

Всех веселье обуяет -

одного лишь юбиляра не возьмет оно, не возьмет оно.

Среди гомона и гама

у плиты хлопочет мама постаревшая.

Зажигает мама спичку,

мама - птичка-невеличка над скворешнею.

Сын опять такой усталый,

дочь принцессою не стала на горошине.

Что-то с сыном, что-то с дочкой,

а у мамы что-то с почкой нехорошее, нехорошее.

Полночь-заполночь настанет,

и потянет над гостями запах ладана -

то отец дохнет из ночи.

Мы с тобой, отец, не очень в жизни ладили.

Я гулял, а ты метался,

ты болел, а я мотался над Памирами.

Как теперь, отец, жалею,

что с тобой на юбилее не обнимемся, не помиримся.

... Будет вымыта посуда.

Юбиляр, спеша, засунет ноги в тапочки.

Будут выпиты не вина -

этой жизни половина или вся почти.

Старость слева, старость справа,

и уже плевать на славу и на почести.

Юбилей - горячий признак,

что уже маячит призрак одиночества, одиночества.

Юбилеи, юбилеи...

Снова осень на аллее, как пожарище.

Юбилеи, юбилеи...

Шевелюры все белее у товарищей.

Эту осень проживу я

и вступлю в сороковую осень рыжую,

и болезнью заболею,

что зовется юбилеем, если выживу, если выживу...

май 1985

Мы - паладины
Девы Марии,
Нам мир поделили
На две половины,
Нам горло обвили
Его пуповиной,
Имен и фамилий
Нет и в помине.
Кровью крестили
В чужой половине,
Мы - паладины
Девы Марии.
В собственном доме
Спокойно не спится,
В школьном альбоме
Чужие лица.
В купели из боли
Пришлось окунуться,
Успели из боя
С войны не вернуться.
Луна ятаганом
Висит в непогоде,
Мечи по афганам
Торчат из надгробий -
Держись наготове,
Смотри исподлобья,
Собрат мой по крови,
Но будь не во злобе.
Луна в небосводе
Висит ятаганом.
С крестом ты свободен
И в сонном и в явном,
И в темном и в светлом,
И присно и ныне.
Прах носится ветром
В чужой половине.

Валерий Колосов

Над родиной качаются весенние звезды,
реки взрываются, любимая моя.
Грачи ремонтируют черные гнезда,
и мы еще живы, любимая моя.
И мы еще живы, и мы еще молоды,
берут меня в солдаты, любимая моя,
и если ты не сдохнешь от голода и холода,
мы еще увидимся, любимая моя.
К далекой границе меня посылают,
но мы еще посмотрим, любимая моя,
и если полковник меня не расстреляет -
мы еще увидимся, любимая моя.

Много раз читал строчки: "Пускай хлюпает правый сапог, и пусть треснул приклад на "мосинке".. . И нигде не мог найти продолжение.
В этом году на 9 мая поминал своих дедов и папу, приняв 3 рюмки и.. . написал.
Если кто знает про оригинал - выложите пожалуйста.
Собственно:
СЕНТЯБРЬ 1941

Пускай хлюпает правый сапог, и пусть треснул приклад на 'мосинке' -
У меня не осталось врагов, я вчера положил их, за просекой:
Добираясь сюда восемь дней, я стрелял, пока были патроны:
Не встречал я людей, лишь врагов, копошились на трупах вороны:
Шёл пока были силы и хлеб, что забрал я из ранца вечером,
Девять дней назад, у убитого - человека, нечеловечьего.
А один раз - штыком, взахлёб, до кровавой пены, до рвоты.
Потому что нельзя по иному, потому, что один я, из роты:
И никто мне не скажет, что подло, и никто не скажет: 'Не смело!'
Потому, что нельзя по иному, потому, что дрожать надоело:
И я вышел, - судите, коль сможете, только знайте: не будет мне страшно..
Потому что не стало патронов, и я шел домой, в - рукопашную:.

2013

Вот как забыть картину боя:
Хохол, в кругу душманских рож,
прикладом, как кайлом в забое,
крушит их с ревом: хрен возьмешь!
И через головы в пакулях,
громадный, страшный, весь в крови,
орет мне: ну, братишка, хули?
стреляй же, сука, - и живи!
И я - в слезах, соплях и вое,
стреляю из последних сил...
И как же мне забыть такое?
Хохол просил.. . Хохол просил.. .

Смотря в глаза Петрушам и Ванюшам,
похожим то на Мань, то на Наташ,
я вспоминаю кручи Гиндукуша
и под Шали расстрелянный блиндаж.
Я вспоминаю слезы Карабаха,
погибший под Бендерами дозор,
пропитанное порохом и страхом
Кодорское ущелье между гор.
Я вспоминаю звезды над Салангом
и огненную трассу на Термез.. .
А Петя с Ваней медленное танго
танцуют, отказавшись наотрез
от звания мужского, от обличья,
от Богом им ниспосланной судьбы.. .
Они идут войною на приличья,
а я никак вот не вернусь с войны.. .

Э. А. Асадов, 'Трусиха'

Шар луны под звездным абажуром
Озарял уснувший городок.
Шли, смеясь, по набережной хмурой
Парень со спортивною фигурой...

(Это очень хороший стих )

С.Гудзенко
МОЁ ПОКОЛЕНИЕ

Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели.
Мы пред нашим комбатом, как пред господом богом, чисты.
На живых порыжели от крови и глины шинели,
на могилах у мертвых расцвели голубые цветы.

Расцвели и опали.. . Проходит четвертая осень.
Наши матери плачут, и ровесницы молча грустят.
Мы не знали любви, не изведали счастья ремесел,
нам досталась на долю нелегкая участь солдат.

У погодков моих ни стихов, ни любви, ни покоя -
только сила и зависть. А когда мы вернемся с войны,
все долюбим сполна и напишем, ровесник, такое,
что отцами-солдатами будут гордится сыны.

Ну, а кто не вернется? Кому долюбить не придется?
Ну, а кто в сорок первом первою пулей сражен?
Зарыдает ровесница, мать на пороге забьется,-
у погодков моих ни стихов, ни покоя, ни жен.

Кто вернется - долюбит? Нет! Сердца на это не хватит,
и не надо погибшим, чтоб живые любили за них.
Нет мужчины в семье - нет детей, нет хозяина в хате.
Разве горю такому помогут рыданья живых?

Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели.
Кто в атаку ходил, кто делился последним куском,
Тот поймет эту правду,- она к нам в окопы и щели
приходила поспорить ворчливым, охрипшим баском.

Пусть живые запомнят, и пусть поколения знают
эту взятую с боем суровую правду солдат.
И твои костыли, и смертельная рана сквозная,
и могилы над Волгой, где тысячи юных лежат,-
это наша судьба, это с ней мы ругались и пели,
подымались в атаку и рвали над Бугом мосты.

... Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели,
Мы пред нашей Россией и в трудное время чисты.

А когда мы вернемся,- а мы возвратимся с победой,
все, как черти, упрямы, как люди, живучи и злы,-
пусть нами пива наварят и мяса нажарят к обеду,
чтоб на ножках дубовых повсюду ломились столы.

Мы поклонимся в ноги родным исстрадавшимся людям,
матерей расцелуем и подруг, что дождались, любя.
Вот когда мы вернемся и победу штыками добудем -
все долюбим, ровесник, и работу найдем для себя.

(60 лет советской поэзии.
Собрание стихов в четырех томах.
Москва, "Художественная Литература", 1977)

x x x

Дорогой Карл XII, сражение под Полтавой,
слава Богу, проиграно. Как говорил картавый,
"время покажет Кузькину мать", руины,
кости посмертной радости с привкусом Украины.

То не зелено-квитный, траченный изотопом,--
жовто-блакытный реет над Конотопом,
скроенный из холста, знать, припасла Канада.
Даром что без креста, но хохлам не надо.

Гой ты, рушник, карбованец, семечки в полной жмене!
Не нам, кацапам, их обвинять в измене.
Сами под образами семьдесят лет в Рязани
с залитыми глазами жили, как при Тарзане.

Скажем им, звонкой матерью паузы медля строго:
скатертью вам, хохлы, и рушником дорога!
Ступайте от нас в жупане, не говоря -- в мундире,
по адресу на три буквы, на все четыре

стороны. Пусть теперь в мазанке хором гансы
с ляхами ставят вас на четыре кости, поганцы.
Как в петлю лезть -- так сообща, путь выбирая в чаще,
а курицу из борща грызть в одиночку слаще.

Прощевайте, хохлы, пожили вместе -- хватит!
Плюнуть, что ли, в Днипро, может, он вспять покатит,
брезгуя гордо нами, как скорый, битком набитый
кожаными углами и вековой обидой.

Не поминайте лихом. Вашего хлеба, неба,
нам, подавись мы жмыхом и колобом, не треба.
Нечего портить кровь, рвать на груди одежду.
Кончилась, знать, любовь, коль и была промежду.

Что ковыряться зря в рваных корнях глаголом?
Вас родила земля, грунт, чернозем с подзолом.
Полно качать права, шить нам одно, другое.
Это земля не дает вам, кавунам, покоя.

Ой да Левада-степь, краля, баштан, вареник!
Больше, поди, теряли -- больше людей, чем денег.
Как-нибудь перебьемся. А что до слезы из глаза --
нет на нее указа, ждать до другого раза.

С Богом, орлы, казаки, гетманы, вертухаи!
Только когда придет и вам помирать, бугаи,
будете вы хрипеть, царапая край матраса,
строчки из Александра, а не брехню Тараса.

Как тут не вспомнить классика - Гумилев Н.С. У него есть вещи про локальный ЗА, например "Мертвец" (ака "Загробное мщение", alexnest.ru ) или же про паранормальные явления - "камень" stihi-xix-xx-vekov.ru .

Когда я слышу о дружбе твердой,
О сердце мужественном и скромном,
Я представляю не профиль гордый,
Не парус бедствия в вихре шторма,-

Я просто вижу одно окошко
В узорах пыли или мороза
И рыжеватого щуплого Лешку -
Парнишку-наладчика с "Красной Розы"...

Дом два по Зубовскому проезду
Стоял без лепок и пышных фасадов,
И ради того, что студент Асадов
В нем жил, управдом не белил подъездов.

Ну что же - студент небольшая сошка,
Тут бог жилищный не ошибался.
Но вот для тщедушного рыжего Лешки
Я бы, наверное, постарался!

Под самой крышей, над всеми нами
Жил летчик с нелегкой судьбой своей,
С парализованными ногами,
Влюбленный в небо и голубей.

Они ему были дороже хлеба,
Всего вероятнее, потому,
Что были связными меж ним и небом
И синь высоты приносили ему.

А в доме напротив, окошко в окошко,
Меж теткой и кучей рыбацких снастей
Жил его друг - конопатый Лешка,
Красневший при девушках до ушей.

А те, на "Розе", народ языкатый.
Окружат в столовке его порой:
- Алешка, ты что же еще неженатый? -
Тот вспыхнет сразу алей заката
И брякнет: - Боюсь еще.. . молодой...

Шутки как шутки, и парень как парень,
Пройди - и не вспомнится никогда.
И все-таки как я ему благодарен
За что-то светлое навсегда!

Каждое утро перед работой
Он к другу бежал на его этаж,
Входил и шутя козырял пилоту:
- Лифт подан. Пожалте дышать на пляж!..

А лифта-то в доме как раз и не было.
Вот в этом и пряталась вся беда.
Лишь "бодрая юность" по лестницам бегала,
Легко, "как по нотам", туда-сюда...

А летчику просто была б хана:
Попробуй в скверик попасть к воротам!
Но лифт объявился. Не бойтесь. Вот он!
Плечи Алешкины и спина!

И бросьте дурацкие благодарности
И вздохи с неловкостью пополам!
Дружба не терпит сентиментальности,
А вы вот, спеша на работу, по крайности,
Лучше б не топали по цветам!

Итак, "лифт" подан! И вот, шагая
Медленно в утренней тишине,
Держась за перила, ступеньки считает:
Одна - вторая, одна - вторая,
Лешка с товарищем на спине...

Сто двадцать ступеней. Пять этажей.
Это любому из нас понятно.
Подобным маршрутом не раз, вероятно,
Вы шли и с гостями и без гостей.

Когда же с кладью любого сорта
Не больше пуда и то лишь раз
Случится подняться нам в дом подчас -
Мы чуть ли не мир посылаем к черту.

А тут - человек, а тут - ежедневно,
И в зной, и в холод: "Пошли, держись!"
Сто двадцать трудных, как бой, ступеней!
Сто двадцать - вверх и сто двадцать - вниз!

Вынесет друга, усадит в сквере,
Шутливо укутает потеплей,
Из клетки вытащит голубей:
- Ну все! Если что, присылай "курьера"!

"Курьер" - это кто-нибудь из ребят.
Чуть что, на фабрике объявляется:
- Алеша, Мохнач прилетел назад!
- Алеша, скорей! Гроза начинается!

А тот все знает и сам. Чутьем.
- Спасибо, курносый, ты просто гений!-
И туча не брызнет еще дождем,
А он во дворе: - Не замерз? Идем!-
И снова: ступени, ступени, ступени...

Пот градом.. . Перила скользят, как ужи...
На третьем чуть-чуть постоять, отдыхая.
- Алешка, брось ты!
- Сиди, не тужи!.. -
И снова ступени, как рубежи:
Одна - вторая, одна - вторая...

И так не день и не месяц только,
Так годы и годы: не три, не пять,
Трудно даже и сосчитать -
При мне только десять. А после сколько?!

Дружба, как видно, границ не знает,
Все так же упрямо стучат каблуки.
Ступеньки, ступеньки, шаги, шаги...
Одна - вторая, одна - вторая...

Ах, если вдруг сказочная рука
Сложила бы все их разом,
То лестница эта наверняка
Вершиной ушла бы за облака,
Почти не видная глазом.

И там, в космической вышине
(Представьте хоть на немножко),
С трассами спутников наравне
Стоял бы с товарищем на спине
Хороший парень Алешка!

Пускай не дарили ему цветов
И пусть не писали о нем в газете,
Да он и не ждет благодарных слов,
Он просто на помощь прийти готов,
Если плохо тебе на свете.

И если я слышу о дружбе твердой,
О сердце мужественном и скромном,
Я представляю не профиль гордый,
Не парус бедствия в вихре шторма,-

Я просто вижу одно окошко
В узорах пыли или мороза
И рыжеватого, щуплого Лешку,
Простого наладчика с "Красной Розы".. "

Вообще у Эдуарда Асадова очень хорошие стихи, почитайте, всем рекомендую)

Originally posted by ctepne:

Что были связными меж ним и небом
И синь высоты приносили ему.

Вот это здорово!!! Потрясающие строки! Как поэт (бывший) говорю! :-)

Вообще у Эдуарда Асадова очень хорошие стихи, почитайте, всем рекомендую)

Действительно красивые) 5+

Вчера мой сынулька, засыпая, слушал Детское радио, там перед сном колыбельные крутят - и была песня в исполнении Анны Герман. Короче, расчувствовался я.. . :-) Нашёл в интернете - стихи Михаила Исаковского.

Месяц над нашею крышею светит,
Вечер стоит у двора.
Маленьким птичкам и маленьким детям
Спать наступила пора.

Завтра проснешься - и ясное солнце
Снова взойдет над тобой...
Спи, мой воробышек, спи, мой сыночек,
Спи, мой звоночек родной.

Спи, моя крошка, мой птенчик пригожий,-
Баюшки-баю-баю.
Пусть никакая печаль не тревожит
Детскую душу твою.

Ты не увидишь ни горя, ни муки,
Доли не встретишь лихой...
Спи, мой воробышек, спи, мой сыночек.
Спи, мой звоночек родной.

Спи, мой малыш, вырастай на просторе,-
Быстро промчатся года.
Смелым орленком на ясные зори
Ты улетишь из гнезда.

Даст тебе силу, дорогу укажет
Родина мудрой рукой...
Спи, мой воробышек, спи, мой сыночек,
Спи, мой звоночек родной.

Приснитесь мне таинственной и томной,
В колье из огнедышащих камней.
Приснитесь мне однажды ночью темной,
Приснитесь мне:

Приснитесь мне нагой и беззащитной,
Вне страсти, вне томленья, в тишине,
Когда итог измерен и сосчитан -
Приснитесь мне:

Приснитесь мне владычицей видений
И неисповедимым колесом
Скрипичной лжи оркестра - браво, гений! -
Вкатитесь в сон:

Приснитесь мне в унылой тьме алькова.
О, легиона девственниц скромней,
Изнемогая в страсти, как в оковах,
Приснитесь мне:

:Приснитесь мне нелепой, небывалой,
Невиданной нигде и никогда,
Предчувствием вселенского обвала
Шепните: 'Да:'

Слова - оправа вечности резная.
Приснитесь мне, сама того не зная.

Нектон. Чье творение?

Не знаю.
Генри Лайон Олди, "Кукловод", там было.
Цепляет?

Originally posted by Страшила Мудрый 2:

Нашёл в интернете - стихи Михаила Исаковского.

Первоначальный вариант -

Колыбельная
Музыка: М. Блантер Слова: М. Исаковский

Месяц над нашею крышею светит,
Вечер стоит у двора.
Маленьким птичкам и маленьким деткам
Спать наступила пора.

Завтра проснешься - и ясное солнце
Снова взойдет над тобой.. .
Спи, мой воробушек, спи, мой сыночек,
Спи, мой звоночек родной.

Спи, моя крошка, мой птенчик пригожий, -
Баюшки-баю-баю,
Пусть никакая печаль не тревожит
Детскую душу твою.

Ты не увидишь ни горя, ни муки,
Доли не встретишь лихой.. .
Спи, мой воробушек, спи, мой сыночек,
Спи, мой звоночек родной!

Спи, мой малыш, вырастай на просторе,
Быстро промчатся года.
Смелым орленком на ясные зори
Ты улетишь из гнезда.

Даст тебе силу, дорогу укажет
Сталин своею рукой.
Спи, мой воробушек, спи, мой сыночек,
Спи, мой звоночек родной!

1949г. Исполняет: В. Нечаев http://www.sovmusic.ru/m/kolibel1.mp3

В Москве взрывают наземный транспорт - такси, троллейбусы, все подряд.
В метро ОМОН проверяет паспорт у всех, кто черен и бородат,
И это длится седьмые сутки. В глазах у мэра стоит тоска.
При виде каждой забытой сумки водитель требует взрывника.
О том, кто принял вину за взрывы, не знают точно, но много врут.
Непостижимы его мотивы, непредсказуем его маршрут,
Как гнев Господень. И потому-то Москву колотит такая дрожь.
Уже давно бы взыграла смута, но против промысла не попрешь.
И чуть затлеет рассветный отблеск на синих окнах к шести утра,
Юнец, нарочно ушедший в отпуск, встает с постели. Ему пора.
Не обинуясь и не колеблясь, но свято веря в свою судьбу,
Он резво прыгает в тот троллейбус, который движется на Трубу
И дальше кружится по бульварам ('Россия' - Пушкин - Арбат - пруды) -
Зане юнец обладает даром спасать попутчиков от беды.
Плевать, что вера его наивна. Неважно, как там его зовут.
Он любит счастливо и взаимно, и потому его не взорвут.
Его не тронет волна возмездий, хоть выбор жертвы необъясним.
Он это знает и ездит, ездит, храня любого, кто рядом с ним.
И вот он едет.
Он едет мимо пятнистых скверов, где визг играющих малышей
Ласкает уши пенсионеров и греет благостных алкашей,
Он едет мимо лотков, киосков, собак, собачников, стариков,
Смешно целующихся подростков, смешно серьезных выпускников,
Он едет мимо родных идиллий, где цел дворовый жилой уют,
Вдоль тех бульваров, где мы бродили, не допуская, что нас убьют,
И как бы там не трудился Хронос, дробя асфальт и грызя гранит,
Глядишь, еще и теперь не тронут: чужая молодость охранит.
: Едва рассвет окровавит стекла и город высветится опять,
Во двор выходит старик, не столько уставший жить, как уставший ждать.
Боец-изменник, солдат предатель, навлекший некогда гнев Творца,
Он ждет прощения, но Создатель не шлет за ним своего гонца.
За ним не явится никакая из караулящих нас смертей.
Он суше выветренного камня и древней рукописи желтей.
Он смотрит тупо и безучастно на вечно длящуюся игру,
Но то, что мучит его всечасно, впервые будет служить добру.
И вот он едет.
Он едет мимо крикливых торгов и нищих драк за бесплатный суп,
Он едет мимо больниц и моргов, гниющих свалок, торчащих труб,
Вдоль улиц, прячущих хищный норов в угоду юному лопуху,
Он едет мимо сплошных заборов с колючей проволокой по верху,
Он едет мимо голодных сборищ, берущих всякого в оборот,
Где каждый выкрик равно позорящ для тех, кто слушает и орет,
Где, притворяясь чернорабочим вниманья требует наглый смерд,
Он едет мимо всего того, чем согласно брезгуют жизнь и смерть:
Как ангел ада, он едет адом - аид спускающийся в Аид, -
Храня от гибели всех, кто рядом (хоть каждый верит, что сам хранит).
Вот так и я, примостившись между юнцом и старцем, в июне, в шесть,
Таю отчаянную надежду на то, что все это так и есть:
Пока я им сочиняю роли, не рухнет небо, не ахнет взрыв,
И мир, послушный творящей воле, не канет в бездну, пока я жив.
Ни грохот взрыва, ни вой сирены не грянут разом, Москву глуша,
Покуда я бормочу катрены о двух личинах твоих, душа.
И вот я еду.

Вроде Дмитрий Быков

Originally posted by Мяу:

Первоначальный вариант -

Даст тебе силу, дорогу укажет
Сталин своею рукой.

1949г. Исполняет: В. Нечаев

Действительно, Сталин!.. . :-)

А в варианте 70-х годов в исполнении Анны Герман эта строфа имеет третий вариант - там уже нет про Родину, там уже только про небо и солнце. В 70-е уже неприлично было считать, что человек рождается для того, чтобы идти по жизненному пути, указанному Родиной. :-)

Но наилучший вариант (и с поэтической, и со смысловой точки зрения), на мой взгляд, конечно же:

Даст тебе силу, дорогу укажет
Родина мудрой рукой...

Лучше и не скажешь. И, мне кажется, первоначально Исаковский написал именно так, а уже потом его попросили вставить Сталина.

Originally posted by Страшила Мудрый 2:

Но наилучший вариант (и с поэтической, и со смысловой точки зрения), на мой взгляд, конечно же:Даст тебе силу, дорогу укажетРодина мудрой рукой...

Родина? Рукой? не смешно, а наркотики я не употребляю.

Не-е, Сталин однозначно лучше, в обоих смыслах.
Кстати И.В. был против своего культа, но кто его слушал-то.

Originally posted by Мяу:

Родина? Рукой? не смешно, а наркотики я не употребляю.

Ну, здесь Родина в персонифицированном очеловеченном виде, типа скульптуры Родины-Матери. Наркотики ни при чём. :-)