Не знаю у кого как , у меня это бывает очень, очень редко. Когда натыкаешся на такие стихи и читая их вдруг сердце сбивается с ритма. И ты останавливаешься и еще раз перечитываешь особо сильные строки. А потом еще раз сразу все стихотворение, смакуя каждую строчку. А потом закуриваешь, смотришь в окно и тихо говоришь "да.... офигеть...", а в голове потом полдня крутятся особо понравившиеся узоры слов. Так было когда я впервые прочитал (еще даже не услышав запись) "Некому березу заломати" Башлачева. А недавно я наткнулся на поэта Дмитрия Растаева и вот на этом его стихотворении меня если честно торкнуло, хотя я думал что этого уже никогда не будет ибо любовная лирика стала раздражать а на другие темы мало кто пишет хорошие стихи. Вот, зацените:
Неужели и ты постареешь когда-нибудь тоже, В три согнувшись погибели будешь ходить по врачам, Шебурша башмаками из полураспавшейся кожи, Инвалидною палочкой слева-направо стуча?
Как же так, и тебя, мой уютный, мой юркий комочек - Непослушница-челка, черешневый рот до ушей - Где-то там, вдалеке, караулят бессонные ночи, Злые крики соседей и пенсия в пару грошей?
Для того ли сейчас так нежны твои кошечки-ручки, Твои ласточки-глазки летят высоко и легко, Чтобы, годы спустя, записные больничные сучки Стали тыкать тебе: <Ну-ка, ржавая, марш на укол!>
Что смирит меня с этим видением: ты - старушонка, С полинялой авоськой плетешься в июльской пыли, И румяные дети, свистя по-разбойничьи звонко, В твой малюсенький горбик швыряют лохмотья земли?
Не хочу даже думать об этом, но правда упряма... В старом фотоальбоме - гляди-ка, вот тут, в уголке, Твоя бабушка - видишь? - моя неуклюжая мама, Семилетняя куколка с плюшевой белкой в руке.
Ей, на карточке этой, пока еще годы не в горе: Смейся, бегай, шали, будь собой, ни о чем не жалей... А сегодня она еле-еле выходит во дворик, И в глазах у неё ускользающий клин журавлей.
До чего же просты эти трезвые правила мира, Как безжалостен он в трафарете своей правоты! Я веду тебя в парк, покупаю ведёрко пломбира, И, в ладошку целуя, шепчу: <Неужели и ты... >
Существовать на свете проще всяко по принципу <авось, меня не тронет>. Мы не поверим никогда в маньяка, Пока он нож у горла не откроет, Пока не виден взгляд, лишенный смысла. Нам так удобней, жить, о зле не мысля, Не думать про паяльники и цепи, И взгляд смущенный отводить неловко: Меня оно, конечно, не зацепит, Не выйдет из газетных заголовков, Фамилий жертв, и передачи в десять... А ужас по ту сторону экрана -- Киношный миф.
Три колотые раны, потом шнурок на шею и повесить; Оттрахать труп, прославиться навеки! Засыпать всё листвою и щебенкой... Проломлен нос и вырезаны веки Замученного до смерти ребенка, И ужас за широкими зрачками, И крики каждой девочки убитой...
Добро неактуально с кулаками - Добру пора вооружиться битой, Железным ломом, цепью, монтировкой, Чтоб ползали, как черви, унижаясь, Разбить им лица тротуара бровкой, Сломать им каждый ненавистный палец, Раскаяние плетьми на спинах высечь!
Но как определишь из сотен тысяч Обличье зла, без маски и без грима, Среди людей обычных, настоящих? И мы опять, опять проходим мимо Невнятных дядь, в жару в плащах ходящих, что там, у школы, мнутся, поджидая...
Мы пишем в блог, что нет плохих на свете, и слыша крик в окне, мы убеждаем, Себя что (ночью?) балуются дети!
Меня тошнит от параной и маний, Но много лет - еще, пожалуй, с детства, - Я, как дурак, хожу с ножом в кармане, Ведь он один - проверенное средство.
И чтобы не сойти с ума - я верю: Замученным, на пустырях зарытым, Навеки нараспашку рая двери На справедливых небесах открыты.
Лейтенант Александр Чурин, Командир артиллерийского взвода, В пятнадцать тридцать семь Девятнадцатого июля Тысяча девятсот сорок второго года Вспомнил о боге. И попросил у него ящик снарядов К единственной оставшейся у него Сорокапятимиллиметровке Бог вступил в дискуссию с лейтенантом, Припомнил ему выступления на политзанятиях, Насмешки над бабушкой Фросей, Отказал в чуде, Назвал аспидом краснопузым и бросил. Тогда комсомолец Александр Чурин, Ровно в пятнадцать сорок две, Обратился к дьяволу с предложением Обменять душу на ящик снарядов. Дьявол в этот момент развлекался стрелком В одном из трех танков, Ползущих к чуринской пушке, И, по понятным причинам, Апеллируя к фэйр плэй и законам войны, Отказал. Впрочем, обещал в недалеком будущем Похлопотать о Чурине у себя на работе. Отступать было смешно и некуда. Лейтенант приказал приготовить гранаты, Но в этот момент в расположении взвода Материализовался архангел. С ящиком снарядов под мышкой. Да еще починил вместе с рыжим Гришкой Вторую пушку. Помогал наводить. Били, как перепелов над стерней. Лейтенант утерся черной пятерней. Спасибо, Боже - молился Чурин, Что услышал меня, Что простил идиота: Подошло подкрепленье - стрелковая рота. Архангел зашивал старшине живот, Едва сдерживая рвоту. Таращила глаза пыльная пехота. Кто-то крестился, Кто-то плевался, глазам не веря, А седой ефрейтор смеялся, И повторял - Ну, дают! Ну, бля, артиллерия!
Originally posted by Ramil55: ТАЙНА ВКЛАДА Снаряды
Но в этот момент в расположении взвода Материализовался архангел. С ящиком снарядов под мышкой.
Дед рассказывал, во время боя командир послал за снарядами. Прибегает обратно- на месте расчёта воронка. Никого не осталось. За стих вам спасибо. Очень жизненно.
Был у майора Деева Товарищ - майор Петров, Дружили еще с гражданской, Еще с двадцатых годов. Вместе рубали белых Шашками на скаку, Вместе потом служили В артиллерийском полку.
А у майора Петрова Был Ленька, любимый сын, Без матери, при казарме, Рос мальчишка один. И если Петров в отъезде, - Бывало, вместо отца Друг его оставался Для этого сорванца.
Вызовет Деев Леньку: - А ну, поедем гулять: Сыну артиллериста Пора к коню привыкать!- С Ленькой вдвоем поедет В рысь, а потом в карьер. Бывало, Ленька спасует, Взять не сможет барьер, Свалится и захнычет. - Понятно, еще малец!-
Деев его поднимет, Словно второй отец. Подсадит снова на лошадь: - Учись, брат, барьеры брать! Держись, мой мальчик: на свете Два раза не умирать. Ничто нас в жизни не может Вышибить из седла!- Такая уж поговорка У майора была.
Прошло еще два-три года, И в стороны унесло Деева и Петрова Военное ремесло. Уехал Деев на Север И даже адрес забыл. Увидеться - это б здорово! А писем он не любил. Но оттого, должно быть, Что сам уж детей не ждал, О Леньке с какой-то грустью Часто он вспоминал.
Десять лет пролетело. Кончилась тишина, Громом загрохотала Над родиною война. Деев дрался на Севере; В полярной глуши своей Иногда по газетам Искал имена друзей. Однажды нашел Петрова: <Значит, жив и здоров!> В газете его хвалили, На Юге дрался Петров. Потом, приехавши с Юга, Кто-то сказал ему, Что Петров, Николай Егорыч, Геройски погиб в Крыму. Деев вынул газету, Спросил: <Какого числа?>- И с грустью понял, что почта Сюда слишком долго шла...
А вскоре в один из пасмурных Северных вечеров К Дееву в полк назначен Был лейтенант Петров. Деев сидел над картой При двух чадящих свечах. Вошел высокий военный, Косая сажень в плечах. В первые две минуты Майор его не узнал. Лишь басок лейтенанта О чем-то напоминал. - А ну, повернитесь к свету, - И свечку к нему поднес. Все те же детские губы, Тот же курносый нос. А что усы - так ведь это Сбрить!- и весь разговор. - Ленька?- Так точно, Ленька, Он самый, товарищ майор!
- Значит, окончил школу, Будем вместе служить. Жаль, до такого счастья Отцу не пришлось дожить. - У Леньки в глазах блеснула Непрошеная слеза. Он, скрипнув зубами, молча Отер рукавом глаза. И снова пришлось майору, Как в детстве, ему сказать: - Держись, мой мальчик: на свете Два раза не умирать. Ничто нас в жизни не может Вышибить из седла!- Такая уж поговорка У майора была.
А через две недели Шел в скалах тяжелый бой, Чтоб выручить всех, обязан Кто-то рискнуть собой. Майор к себе вызвал Леньку, Взглянул на него в упор. - По вашему приказанью Явился, товарищ майор. - Ну что ж, хорошо, что явился. Оставь документы мне. Пойдешь один, без радиста, Рация на спине. И через фронт, по скалам, Ночью в немецкий тыл Пройдешь по такой тропинке, Где никто не ходил. Будешь оттуда по радио Вести огонь батарей. Ясно?- Так точно, ясно. - Ну, так иди скорей. Нет, погоди немножко. - Майор на секунду встал, Как в детстве, двумя руками Леньку к себе прижал:- Идешь на такое дело, Что трудно прийти назад. Как командир, тебя я Туда посылать не рад. Но как отец.. . Ответь мне: Отец я тебе иль нет? - Отец, - сказал ему Ленька И обнял его в ответ.
- Так вот, как отец, раз вышло На жизнь и смерть воевать, Отцовский мой долг и право Сыном своим рисковать, Раньше других я должен Сына вперед посылать. Держись, мой мальчик: на свете Два раза не умирать. Ничто нас в жизни не может Вышибить из седла!- Такая уж поговорка У майора была. - Понял меня?- Все понял. Разрешите идти?- Иди!- Майор остался в землянке, Снаряды рвались впереди. Где-то гремело и ухало. Майор следил по часам. В сто раз ему было б легче, Если бы шел он сам. Двенадцать.. . Сейчас, наверно, Прошел он через посты. Час.. . Сейчас он добрался К подножию высоты. Два.. . Он теперь, должно быть, Ползет на самый хребет. Три.. . Поскорей бы, чтобы Его не застал рассвет. Деев вышел на воздух - Как ярко светит луна, Не могла подождать до завтра, Проклята будь она!
Всю ночь, шагая как маятник, Глаз майор не смыкал, Пока по радио утром Донесся первый сигнал: - Все в порядке, добрался. Немцы левей меня, Координаты три, десять, Скорей давайте огня!- Орудия зарядили, Майор рассчитал все сам, И с ревом первые залпы Ударили по горам. И снова сигнал по радио: - Немцы правей меня, Координаты пять, десять, Скорее еще огня!
Летели земля и скалы, Столбом поднимался дым, Казалось, теперь оттуда Никто не уйдет живым. Третий сигнал по радио: - Немцы вокруг меня, Бейте четыре, десять, Не жалейте огня!
Майор побледнел, услышав: Четыре, десять - как раз То место, где его Ленька Должен сидеть сейчас. Но, не подавши виду, Забыв, что он был отцом, Майор продолжал командовать Со спокойным лицом: <Огонь!>- летели снаряды. <Огонь!>- заряжай скорей! По квадрату четыре, десять Било шесть батарей. Радио час молчало, Потом донесся сигнал: - Молчал: оглушило взрывом. Бейте, как я сказал. Я верю, свои снаряды Не могут тронуть меня. Немцы бегут, нажмите, Дайте море огня!
И на командном пункте, Приняв последний сигнал, Майор в оглохшее радио, Не выдержав, закричал: - Ты слышишь меня, я верю: Смертью таких не взять. Держись, мой мальчик: на свете Два раза не умирать. Никто нас в жизни не может Вышибить из седла!- Такая уж поговорка У майора была.
В атаку пошла пехота - К полудню была чиста От убегавших немцев Скалистая высота. Всюду валялись трупы, Раненый, но живой Был найден в ущелье Ленька С обвязанной головой. Когда размотали повязку, Что наспех он завязал, Майор поглядел на Леньку И вдруг его не узнал: Был он как будто прежний, Спокойный и молодой, Все те же глаза мальчишки, Но только.. . совсем седой.
Он обнял майора, прежде Чем в госпиталь уезжать: - Держись, отец: на свете Два раза не умирать. Ничто нас в жизни не может Вышибить из седла!- Такая уж поговорка Теперь у Леньки была...
Вот какая история Про славные эти дела На полуострове Среднем Рассказана мне была. А вверху, над горами, Все так же плыла луна, Близко грохали взрывы, Продолжалась война. Трещал телефон, и, волнуясь, Командир по землянке ходил, И кто-то так же, как Ленька, Шел к немцам сегодня в тыл.
Страницу и огонь, зерно и жернова, секиры острие и усеченный волос - Бог сохраняет все; особенно - слова прощенья и любви, как собственный свой голос.
В них бьется рваный пульс, в них слышен костный хруст, и заступ в них стучит; ровны и глуховаты, затем что жизнь - одна, они из смертных уст звучат отчетливей, чем из надмирной ваты.
Великая душа, поклон через моря за то, что их нашла, - тебе и части тленной, что спит в родной земле, тебе благодаря обретшей речи дар в глухонемой вселенной.
Я смысл этой жизни вижу в том, Чтоб не жалея ни души, ни тела, Идти вперёд, любить и делать дело, Себя не оставляя на потом.
Движенья постигая красоту, Окольного пути не выбирая, Наметив самый край, пройти по краю, переступив запретную черту.
Не ждать конца, в часы уставив взгляд, Тогда и на краю свободно дышишь, И пули, что найдёт тебя, ты не услышишь, А остальные мимо пролетят.
В полночной темноте увидеть свет И выйти к свету, как выходят к цели, Все рубежи минуя на пределе, При этом веря, что предела нет.
Не презирать, не спорить, а простить Всех тех, кто на тебя рукой махнули. На каждого из нас у смерти есть по пуле, Так стоит ли об этом говорить?
Не ждать конца, в часы уставив взгляд, Тогда и на краю свободно дышишь, И пули, что найдёт тебя, ты не услышишь, А остальные мимо пролетят.
У автора этих строк(ну кто не знает Андрея Макаревича ) много произведений, которые лично меня по настоящему "хватают за душу". Да и наверно не только меня?
.. Не закажешь Перуну царствовать! Довелось ему пятьдесят веков На родной Руси государствовать. Это он Царьград с нашим войском брал. Это он был заветом мужества. Это он с косогами шел на брань, Обрядясь в доспех Ильи Муромца. Это он парней закалял в боях, Чтобы души в покой не кутали, Чтоб ценили выше всех прочих благ Буревой размах русской удали! Не учил Перун: коли бьют в щеку, Подставляй другую смирнехонько, А учил Перун дать отпор врагу, Чтоб обидчик завыл тошнехонько! Оттого Святослав был так люб ему! Русь не знала верней хранителя! Знать, Перун по образу своему Сотворил такого воителя! И когда Ольга-матушка на Босфор За заморским крещеньем плавала, Святослав не зря затевал с ней спор. Вспомни, князь, слова Свягославовы! Он зело стыдобил княгиню-мать, Он в сердцах вопрошал с презрением: 'Не срамно ль дружину нам потешать Непотребным чужим крещением?!'
Коль ты примешь, князь, христианский лад, К нам на Русь, говорю заранее, Вороньем церковники налетят, Навезут 'святое писание'. Хоть писание это 'святым' зовут, Трудно книгу сыскать развратнее. В ней и ложь, и грязь, и постыдный блуд, И вражда, и измена братняя. Занедужим мы от их 'аллилуй', Что во сне-то у нас не виданы! Будут петь на Руси: 'Исайя, ликуй!' Будут славить псалмы Давидовы. Чужеродные, чуждые словеса Заскрежещут арбой немазанной. И пойдет от них увядать краса Речи русской, шелками вязанной! Коли деды клюкву одну едят, Скулы внукам сведет оскомина. Много бед церковники натворят, Истерзают народ расколами. Встанет брат на брата и род на род! Ох, люта вражда промеж близкими! Вновь усобица по Руси пойдет, Самый подлый наш ворог искони!..
Владимир ДРУК КРУГОВАЯ ПАНОРАМА (Из поэмы "Телецентр")
Я простой естествоиспытатель. Я совсем не радиолюбитель. У меня в башке - звукосниматель, А в желудке громкоговоритель. А ещё есть руки или ноги. А ещё есть поршень или клапан. Я сидел и до поры не чухал, Я сидел и до поры не квакал.
Милиционеры и подростки Возбудили подрывные Я случайно выпал в эпицентр. Гул затих. Я вышел на подмостки. На меня наставлен сумрак ночи И другие фотоэлементы. Рамакришна, Галич и Коротич Долго ждали этого момента.
Я простой естествоиспытатель... Я готов к труду и обороне. Я могу кудряву заломати И живу на полном пансионе. Если вы не состоите в НАТО Если вы стоите на учете, Мы живем в одном пансионате, Где живут на полном хозрасчете, Где балдеют, несмотря на меры, Где трезвеют, несмотря на нары, И торчат, как крымские татары, Получив прописку в "Англетере", Где не выпрямляет выпрямитель, Но преобразует трансформатор. Наступает полный вытрезвитель, Если отключить стабилизатор.
Еврибади или Еврибоди, Хари Кришна или Хари Рама Крутится для тех, кто на свободе, Круговая панорама. -широкоформатные форматы- -широкомасштабные масштабы- -высоконаучные науки- -глубокопорочные пороки- -малоэффективные эффекты -железобетонные бетоны- -далекоидущие идеи- -многомиллионные мильоны-
Ух-да, бутафоры-костюмеры, Где же ваши ряженки-кефиры? Где конспиративные квартиры, Где переодетые Гомеры? Кто живет заложником событий, Тот живет заложником утопий. Безмятежно спит царевич Дмитрий. Он проспал чемпионат Европы.
Я простой естествоиспытатель, Я совсем не радиолюбитель, Если найден общий знаменатель, То найдут и общий заменитель.
Ты моя электровикторина Ты моя незамкнутая клемма. Кислая, как ягодка калина. Тонкая, как радиоантенна. Почему мы - как бычки в томате? Отчего не ягодки в компоте? Ты принципиальнее в кровати, Чем мое начальство на работе. В этот час ночного пластилина замыкаю цепь отца и сына. Милая, давай родим кретина, Чебурашку или Буратино. Милая, давай родим болвана, Чтоб скорее вышел из тумана, Чтобы вынул пальчик из кармана, Чтобы дернул ниточку стоп-крана!
Я здоров, но гетерозиготен, Как простой естествоистребитель. Я могу балдеть в Аэрофлоте Или - выпив пятновыводитель. Я хочу попасть в такую фазу, А потом схватить такую дозу, Чтобы сразу дернуть в метастазу, Миновав наркоз метаморфозы. Я хочу сказать такую лажу, А потом надеть такую рожу, Чтобы те, кто не слыхал не разу Побегли настукать и доложить.
Я люблю свою авиабазу, Где такие тихие завхозы, Где меня излечат от маразма, Где меня научат думать прозой. Сколько сил уходит в ритуалы, Сколько сил уходит в процедуры... Сколько их, Сокуров и Арабов? Сколько вас, Арабов и Сокуров?
Жизнь закрыта как распределитель, Но открыта, словно амбразура. Слово смерть запрещено цензурой В остальное вшит предохранитель.
А еще есть штука шкаттель-хертель, а еще есть штука пудроментель. А еще есть Джоннон или Леннон. А еще есть муттер или фатер.
Мы построим новый ускоритель И добьемся полного распада. С хроники последнего парада Будет смыт последний телезритель.
Боже, я твоя номенклатура. Боже, я твоя номенклатура....
Владей собой среди толпы смятенной, Тебя клянущей за смятенье всех, Верь сам в себя, наперекор вселенной, И маловерным отпусти их грех; Пусть час не пробил, жди, не уставая, Пусть лгут лжецы, не снисходи до них; Умей прощать и не кажись, прощая, Великодушней и мудрей других.
Умей мечтать, не став рабом мечтанья, И мыслить, мысли не обожествив; Равно встречай успех и поруганье, Не забывая, что их голос лжив; Останься тих, когда твое же слово Калечит плут, чтоб уловлять глупцов, Когда вся жизнь разрушена, и снова Ты должен все воссоздавать с основ.
Умей поставить, в радостной надежде, На карту все, что накопил с трудом, Все проиграть и нищим стать, как прежде, И никогда не пожалеть о том; Умей принудить сердце, нервы, тело Тебе служить, когда в твоей груди Уже давно все пусто, все сгорело. И только Воля говорит: "Иди!"
Останься прост, беседуя с царями, Останься честен, говоря с толпой; Будь прям и тверд с врагами и с друзьями, Пусть все, в свой час, считаются с тобой; Наполни смыслом каждое мгновенье, Часов и дней неумолимый бег, -- Тогда весь мир ты примешь, как владенье, Тогда, мой сын, ты будешь Человек!
Вижу себя стариком - ночью, при свете звезды, Шлепающим босиком в кухню за кружкой воды В тесной квартире пустой, где доживаю один, Где утвердился настой запаха грязных седин, Пыли, ненужных вещей, медикаментов, тоски И неуклюжих мощей, бьющихся о косяки.
Здесь, в темноте, в пустоте, в ужасе, на сквозняке, На предпоследней черте, с плещущей кружкой в руке, - Вздрогну: да это ведь я - я, не другой, не иной - Веянье небытия чую согбенной спиной. Некому мне рассказать бедных подробностей тьму, Не во что их увязать, не объяснить никому, Как я любил фонари, окна, бульвары, пруды, Прорезь арбузной "шари", свет отдаленной звезды, Той, что висит на виду в мутном проеме окна, Что в поредевшем ряду не изменилась одна: Тот же ее ледяной, узенький луч-сквознячок, Что наблюдает за мной, словно прицельный зрачок Мира, в котором полно всяческих "кроме" и "не", Не равнодушного, но скрыто враждебного мне: Вытеснит. Это ему, как бунтовщик королю, Как запряженный - ярму: "Ты победил", - говорю. Что наш воинственный пыл? - радуга между ресниц. Все - даже то, что любил, - нынче отсюда теснит. Тополю, липе, ветле, дому, окну, фонарю, Городу, небу, земле - "Ты победил", - говорю. Что остается тому, чьи помышленья и речь Не приведут ни к чему? Только в тебя перетечь. Только, по сотне примет чувствуя небытие, Тысячам тысяч вослед лечь в основанье твое, Не оставляя следа, не умоляя вернуть Отнятого навсегда, - это единственный путь Муку свою превозмочь, перетекая ничком В эту холодную ночь с этим прицельным зрачком.
Мне очень нравится вот этот стих, перечитывал, переосмысливал много раз, каждый раз открываешь что-то новое..
------ Река несёт различные вещицы, То своенравна и быстра, То ласково спокойна, То снегом талым ледяным наполнится она, То жаром солнца летнего червонна.
Я -камень средь реки, водой заворожённый, Танцует вкруг меня она своим водоворотом: То лист печалью осени передо мной захвачен кружит, Восторг рыбёшки веселит меня, иль удивлён бревна соснового изящным поворотом.
Я - камень. Река со мной играет, И всевозможные приносит безделушки. Я отвечаю ей: <Воистину меня всё восхищает! Так какова должна быть ТЫ, коль таковы твои игрушки?!>
Река мурлыкает спокойно: <Нет проблем! И это ты познаешь в своё время! Ты радостью встречал мои дары, Я ж помогу тебе, чтоб превратилось в плод вопроса твоего естественное семя. Однажды я сточу твои бока. Течением своим, за слоем слой, тебя в себя я смою. Любовь объединит нас, Мы станем неделимое ОДНО, И ты узнаешь, что значит - быть рекою>.
Нет смысла у даров без принимающего их! Нет опыта Любви, коль нету двух влюблённых! Глуп камень, стремящийся себя стереть, в реке найти покой. Цените ПРОЯВЛЕНИЕ Любви, что разделяет вас, и ЭТИМ научитесь быть довольны!
Река и камень_Илья Чёрт(Кнабенгоф)_группа Пилот
------ Ты то, что ты есть. И ты окружён, Тем, чего сам же достоин!
Киплинг ПЫЛЬ (Пехотные колонны) День-ночь-день-ночь - мы идем по Африке, День-ночь-день-ночь -все по той же Африке. (Пыль-пыль-пыль-пыль - от шагающих сапог!) Отпуска нет на войне! Восемь-шесть-двенадцать-пять -двадцать миль на этот раз, Три-двенадцать-двадцать две -восемнадцать миль вчера. (Пыль-пыль-пыль-пыль - от шагающих сапог!) Отпуска нет на войне! Брось-брось-брось-брось - видеть то, что впереди. (Пыль-пыль-пыль-пыль - от шагающих сапог!) Все-все-все-все - от нее сойдут с ума, И отпуска нет на войне! Ты-ты-ты-ты - пробуй думать о другом, Бог-мэй-дай-сил - обезуметь не совсем! (Пыль-пыль-пыль-пыль - от шагающих сапог!) И отпуска нет на войне! Счет-счет-счет-счет - пулям в кушаке веди, Чуть-сон-взял-верх - задние тебя сомнут. (Пыль-пыль-пыль-пыль - от шагающих сапог!) Отпуска нет на войне! Для-нас-все-вздор -голод, жажда, длинный путь, Но-нет-нет-нет - хуже, чем всегда одно, - Пыль-пыль-пыль-пыль - от шагающих сапог, И отпуска нет на войне! Днем-все-мы-тут - и не так уж тяжело, Но-чуть-лег-мрак - снова только каблуки. (Пыль-пыль-пыль-пыль - от шагающих сапог!) Отпуска нет на войне! Я-шел-сквозь-ад -шесть недель, и я клянусь, Там-нет-ни-тьмы - ни жаровен, ни чертей, Но-пыль-пыль-пыль-пыль - от шагающих сапог, И отпуска нет на войне!
"Война, Ваша Светлость, пустая игра. Сегодня -- удача, а завтра -- дыра... "
Песнь об осаде Ла-Рошели
Генерал! Наши карты -- дерьмо. Я пас. Север вовсе не здесь, но в Полярном Круге. И Экватор шире, чем ваш лампас. Потому что фронт, генерал, на Юге. На таком расстояньи любой приказ превращается рацией в буги-вуги.
Генерал! Ералаш перерос в бардак. Бездорожье не даст подвести резервы и сменить белье: простыня -- наждак; это, знаете, действует мне на нервы. Никогда до сих пор, полагаю, так не был загажен алтарь Минервы.
Генерал! Мы так долго сидим в грязи, что король червей загодя ликует, и кукушка безмолвствует. Упаси, впрочем, нас услыхать, как она кукует. Я считаю, надо сказать мерси, что противник не атакует.
Наши пушки уткнулись стволами вниз, ядра размякли. Одни горнисты, трубы свои извлекая из чехлов, как заядлые онанисты, драют их сутками так, что вдруг те исторгают звук.
Офицеры бродят, презрев устав, в галифе и кителях разной масти. Рядовые в кустах на сухих местах предаются друг с другом постыдной страсти, и краснеет, спуская пунцовый стяг, наш сержант-холостяк.
___
Генерал! Я сражался всегда, везде, как бы ни были шансы малы и шатки. Я не нуждался в другой звезде, кроме той, что у вас на шапке. Но теперь я как в сказке о том гвозде: вбитом в стену, лишенном шляпки.
Генерал! К сожалению, жизнь -- одна. Чтоб не искать доказательств вящих, нам придется испить до дна чашу свою в этих скромных чащах: жизнь, вероятно, не так длинна, чтоб откладывать худшее в долгий ящик.
Генерал! Только душам нужны тела. Души ж, известно, чужды злорадства, и сюда нас, думаю, завела не стратегия даже, но жажда братства: лучше в чужие встревать дела, коли в своих нам не разобраться.
Генерал! И теперь у меня -- мандраж. Не пойму, отчего: от стыда ль, от страха ль? От нехватки дам? Или просто -- блажь? Не помогает ни врач, ни знахарь. Оттого, наверно, что повар ваш не разбирает, где соль, где сахар.
Генерал! Я боюсь, мы зашли в тупик. Это -- месть пространства косой сажени. Наши пики ржавеют. Наличье пик -- это еще не залог мишени. И не двинется тень наша дальше нас даже в закатный час.
___
Генерал! Вы знаете, я не трус. Выньте досье, наведите справки. К пуле я безразличен. Плюс я не боюсь ни врага, ни ставки. Пусть мне прилепят бубновый туз между лопаток -- прошу отставки!
Я не хочу умирать из-за двух или трех королей, которых я вообще не видал в глаза (дело не в шорах, но в пыльных шторах). Впрочем, и жить за них тоже мне неохота. Вдвойне.
Генерал! Мне все надоело. Мне скучен крестовый поход. Мне скучен вид застывших в моем окне гор, перелесков, речных излучин. Плохо, ежели мир вовне изучен тем, кто внутри измучен.
Генерал! Я не думаю, что ряды ваши покинув, я их ослаблю. В этом не будет большой беды: я не солист, но я чужд ансамблю. Вынув мундштук из своей дуды, жгу свой мундир и ломаю саблю.
___
Птиц не видать, но они слышны. Снайпер, томясь от духовной жажды, то ли приказ, то ль письмо жены, сидя на ветке, читает дважды, и берет от скуки художник наш пушку на карандаш.
Генерал! Только Время оценит вас, ваши Канны, флеши, каре, когорты. В академиях будут впадать в экстаз; ваши баталии и натюрморты будут служить расширенью глаз, взглядов на мир и вообще аорты.
Генерал! Я вам должен сказать, что вы вроде крылатого льва при входе в некий подъезд. Ибо вас, увы, не существует вообще в природе. Нет, не то чтобы вы мертвы или же биты -- вас нет в колоде.
Генерал! Пусть меня отдадут под суд! Я вас хочу ознакомить с делом: сумма страданий дает абсурд; пусть же абсурд обладает телом! И да маячит его сосуд чем-то черным на чем-то белом.
Генерал, скажу вам еще одно: Генерал! Я взял вас для рифмы к слову "умирал" -- что было со мною, но Бог до конца от зерна полову не отделил, и сейчас ее употреблять -- вранье.
___
На пустыре, где в ночи горят два фонаря и гниют вагоны, наполовину с себя наряд сняв шутовской и сорвав погоны, я застываю, встречая взгляд камеры Лейц или глаз Горгоны.
Ночь. Мои мысли полны одной женщиной, чудной внутри и в профиль. То, что творится сейчас со мной, ниже небес, но превыше кровель. То, что творится со мной сейчас, не оскорбляет вас.
___
Генерал! Вас нету, и речь моя обращена, как обычно, ныне в ту пустоту, чьи края -- края некой обширной, глухой пустыни, коей на картах, что вы и я видеть могли, даже нет в помине.
Генерал! Если все-таки вы меня слышите, значит, пустыня прячет некий оазис в себе, маня всадника этим; а всадник, значит, я; я пришпориваю коня; конь, генерал, никуда не скачет.
Генерал! Воевавший всегда как лев, я оставляю пятно на флаге. Генерал, даже карточный домик -- хлев. Я пишу вам рапорт, припадаю к фляге. Для переживших великий блеф жизнь оставляет клочок бумаги.
Originally posted by Raptor: Киплинг ПЫЛЬ (Пехотные колонны) День-ночь-день-ночь - мы идем по Африке, День-ночь-день-ночь -все по той же Африке. (Пыль-пыль-пыль-пыль - от шагающих сапог!) Отпуска нет на войне!
Эти стихи - перевод Киплинга Аграновичем, причём, насколько я понимаю, весьма вольный перевод, так что можно считать эти стихи произведением Аграновича по мотивам Киплинга.
Мы сами же есть те, Кем нас пугали в детстве. И мы же есть тот Свет, Что порождает мир. Поэтому за ВСЁ С тобою мы в ответе - За дальних звёзд сияние, За бездну чёрных дыр.
Полярности свои Внутри себя мы носим, Являясь в совокупности Началом и Концом. Мы -Альфа и Омега, Мы - те, кто по Пути идёт, Мы сами же тот Путь и есть. Так, связаны кольцом,
Пути все начинаются Там, где они кончаются, Идут из ниоткуда По сути в никуда. Но Сердца Путь - он в радости, Другие же - в страданиях. А выбор между ними Зависит от тебя.
Дела все наши - пыль, Сметаемая временем, Но каждый воин отдавал Любви, насколько мог. Так нету в мире дел, Хоть в чем-то обязательных, Но каждый должен действовать, Как действовал бы Бог.
Оборот кармы_Илья Чёрт(Кнабенгоф)_группа Пилот
------ Ты то, что ты есть. И ты окружён, Тем, чего сам же достоин!
Originally posted by xar: Не знаю у кого как Ей, на карточке этой, пока еще годы не в горе: Смейся, бегай, шали, будь собой, ни о чем не жалей... А сегодня она еле-еле выходит во дворик, И в глазах у неё ускользающий клин журавлей.
До чего же просты эти трезвые правила мира, Как безжалостен он в трафарете своей правоты! Я веду тебя в парк, покупаю ведёрко пломбира, И, в ладошку целуя, шепчу: <Неужели и ты... >
волосы шевелятся на затылке... доча, ещё нет трёх лет... размазал вдруг брызнувшие слёзы, и "сопли с сахаром". стиснул зубы.
Бунтарско-ностальгическое. Немного стихов с http://vott.ru/entry/17532 по теме "Общество, история, события"
Как эпиграф .. . (автор неизвестен)
У карты бывшего Союза С обвальным грохотом в груди Стою. Не плачу, не молюсь я, А просто нету сил уйти. Я глажу горы, глажу реки, Касаюсь пальцами морей, Как будто закрываю веки Несчастной Родине моей.
Написал ArmorDriver 4 дня назад:
Ликует старушка - она и не знает, Что ей в этот вечер пристало скорбеть, И что очень скоро ее ожидает Голодная старость и быстрая смерть.
Ликуют родители с сыном подростком Не знают, несчастные оба они, Что ждет в середине годов девяностых Их сына погибель в предгорьях Чечни.
Ликует учитель и врач и ученый, Откуда наивным, обманутым знать, Что скоро придется учиться другому- С коробкой бананов на рынке стоять.
Ликует рабочий -ой радость какая! Он так ненавидел плохих комуняк, Ну что ж, гегемон, будет участь другая: Пинок за ворота - и сдохни хоть как.
Ликует мужик -вот подамся я в бизнес! Но был наш мужик, к сожалению, прост, Хранил на сберкнижке - надвинется кризис И все сбереженья - гайдару под хвост.
И снова нас ждет повторенье кошмара, И вновь на экранах увидите вы Веселую жирную рожу Гайдара, И прочие хари российской бл%двы.
И век не отмоются, как ни старайся Остался на пленке весь видеоряд И радости полная рожа Чубайса, И прочих других собчаков-хакамад.
Ой, праздник свободы! ой, радость какая ! И молод, и весел, и пьян ЕБН, И все демократы гешефт ожидают Под сенью кремлевских захваченных стен.
Запомним то время получше, ребята, Запомним всех бесов Российской земли. Храни вас Господь, господа демократы, Для крепкой и прочной пеньковой петли.
P.S. ИМХО - пусть не очень художественно, но сильно....
Написал visionary 4 дня назад:
Берег левый, берег правый Пограничная волна, Говорят - была держава, Говорят - была страна. Только что это за берег - Все обломки да туман... И выдергивает "телек" Из розетки ветеран.
Ничего им не забыто, В нем живет - пока живом - Та смертельная обида В 41-м - ножевом, Разве же мог он это ведать, Что пройдут его следы - От обиды до победы, От победы до беды!
Он, конечно, не бездомный, Он, конечно, пьёт и ест, Он конверт международный Бросит другу в город Брест, К обелиску виновато Подойдет он покурить: Повезло же вам, ребята, До такого не дожить!
Под дождем и красным флагом, Как когда-то под огнем, Как когда-то у рейхстага Он стоит перед Кремлем! ... Эй, правитель, отобедав, Глянь - стоят твои деды - От обиды до победы, От победы - до беды!
P.S.S.
Кого-то трогает, кого-то нет. Меня трогает, например. Запостил здесь в этой темке без всяких претензий (там на сайте 117 голосов "за" и только один "против")
У памяти на самой кромке и на единственной ноге стоит в ворованной дублёнке Василий Кончев - Гончев, "Ге"! Он потерял протез по пьянке, а с ним ботинок дорогой. Пьёт пиво из литровой банки, как будто в пиве есть покой. А я протягиваю руку: уже хорош, давай сюда! Я верю, мы живём по кругу, не умираем никогда. И остаётся, остаётся мне ждать, дыханье затая: вот он допьёт и улыбнётся. И повторится жизнь моя.
Михаил Салтыков-Щедрин Богатырь В некотором царстве Богатырь родился. Баба-яга его родила, вспоила, вскормила, выхолила, и когда он с коломенскую версту вырос, сама на покой в пустыню ушла, а его пустила на все четыре стороны: 'Иди, Богатырь, совершай подвиги!' Разумеется, прежде всего Богатырь в лес ударился; видит, один дуб стоит - он его с корнем вырвал; видит, другой стоит - он его кулаком пополам перешиб; видит, третий стоит и в нем дупло - залез Богатырь в дупло и заснул. Застонала мать зеленая дубровушка от храпов его перекатистых; побежали из лесу звери лютые, полетели птицы пернатые; сам леший так испугался, что взял в охапку лешачиху с лешачатами - и был таков. Пошла слава про Богатыря по всей земле. И свои, и чужие, и други, и супостаты не надивятся на него: свои боятся вообще потому, что ежели не бояться, то каким же образом жить? А, сверх того, и надежда есть: беспременно Богатырь для того в дупло залег, чтоб еще больше во сне сил набраться: 'Вот ужо проснется наш Богатырь и нас перед всем миром воспрославит'. Чужие, в свой черед, опасаются: 'Слышь, мол, какой стон по земле пошел - никак, в 'оной' земле Богатырь родился! Как бы он нам звону не задал, когда проснется!' И все ходят кругом на цыпочках и шепотом повторяют: 'Спи, Богатырь, спи!' И вот прошло сто лет, потом двести, триста и вдруг целая тысяча. Улита ехала-ехала, да наконец и приехала. Синица хвасталась-хвасталась, да и в самом деле моря не зажгла. Варили-варили мужика, покуда всю сырость из него не выварили: ау, мужик! Всё приделали, всё прикончили, друг дружку обворовали начисто - шабаш! А Богатырь все спит, все незрячими очами из дупла прямо на солнце глядит да перекатистые храпы кругом на сто верст пущает. Долго глядели супостаты, долго думали: 'Могущественна, должно быть, оная страна, в коей боятся Богатыря за то только, что он в дупле спит!' Однако стали помаленьку умом-разумом раскидывать; начали припоминать, сколько раз насылались на оную страну беды жестокие, и ни разу Богатырь не пришел на выручку людишкам. В таком-то году людишки сами промеж себя звериным обычаем передрались и много народу зря погубили. Горько тужили в ту пору старики, горько взывали: 'Приди, Богатырь, рассуди безвременье наше!' А он, вместо того, в дупле проспал. В таком-то году все поля солнцем выжгло да градом выбило: думали, придет Богатырь, мирских людей накормит, а он, вместо того, в дупле просидел. В таком-то году и города и селенья огнем попалило, не стало у людишек ни крова, ни одежи, ни ежева; думали: 'Вот придет Богатырь и мирскую нужду исправит' - а он и тут в дупле проспал. Словом сказать, всю тысячу лет оная страна всеми болями переболела, и ни разу Богатырь ни ухом не повел, ни оком не шевельнул, чтобы узнать, отчего земля кругом стоном стонет. Что ж это за Богатырь такой? Многострадальная и долготерпеливая была оная страна и имела веру великую и неослабную. Плакала - и верила; вздыхала - и верила. Верила, что когда источник слез и воздыханий иссякнет, то Богатырь улучит минуту и спасет ее. И вот минута наступила, но не та, которую ждали обыватели. Поднялись супостаты и обступили страну, в коей Богатырь в дупле спал. И прямо все пошли на Богатыря. Сперва один к дуплу осторожненько подступил - воняет; другой подошел - тоже воняет. 'А ведь Богатырь-то гнилой!' - молвили супостаты и ринулись на страну. Супостаты были жестоки и неумолимы. Они жгли и рубили все, что попадало навстречу, мстя за тот смешной вековой страх, который внушал им Богатырь. Заметались людишки, видя лихое безвременье, кинулись навстречу супостату - глядят, идти не с чем. И вспомнили тут про Богатыря, и в один голос возопили: 'Поспешай, Богатырь, поспешай!' Тогда совершилось чудо: Богатырь не шелохнулся. Как и тысячу лет тому назад, голова его неподвижно глядела незрячими глазами на солнце, но уже тех храпов могучих не испускала, от которых некогда содрогалась мать зеленая дубровушка. Подошел в ту пору к Богатырю дурак Иванушка, перешиб дупло кулаком - смотрит, ан у Богатыря гадюки туловище вплоть до самой шеи отъели. Спи, Богатырь, спи!
Николай Гумилёв - Поэма начала Книга первая: Дракон
ПЕСНЬ ПЕРВАЯ
1
Из-за свежих волн океана Красный бык приподнял рога, И бежали лани тумана Под скалистые берега. Под скалистыми берегами В многошумной сырой тени Серебристыми жемчугами Оседали на мох они, Красный бык изменяет лица: Вот широко крылья простер а И парит, огромная птица, Пожирающая простор. Вот к дверям голубой кумирни, Ключ держа от тайн и чудес, Он восходит, стрелок и лирник, По открытой тропе небес. Ветры, дуйте, чтоб волны пели, Чтоб в лесах гудели стволы, Войте, ветры, в трубы ущелий, Возглашая ему хвалы!
2
Освежив горячее тело Благовонной ночною тьмой, Вновь берется земля за дело Непонятное ей самой. Наливает зеленым соком Детски-нежные стебли трав И багряным, дивно-высоким, Благородное сердце льва. И, всегда желая иного, На голодный жаркий песок Проливает снова и снова И зеленый и красный сок. С сотворенья мира стократы, Умирая, менялся прах, Этот камень рычал когда-то, Этот плющ парил в облаках. Убивая и воскрешая, Набухать вселенской душой, В этом воля земли святая, Непонятная ей самой.
3
Океан косматый и сонный, Отыскав надежный упор, Тупо терся губой зеленой О подножие Лунных Гор. И над ним стеною отвесной Разбежалась и замерла, Упираясь в купол небесный, Аметистовая скала. До глубин ночами и днями Аметист светился и цвел Многоцветными огоньками, Точно роем веселых пчел. Потому что снова там кольца, Вековой досыпая сон, Старше вод и светлее солнца, Золоточешуйный дракон. И подобной чаши священной Для вина первозданных сил Не носило тело вселенной, И Творец в мечтах не носил.
4
Пробудился дракон и поднял Янтари грозовых зрачков, Первый раз он взглянул сегодня После сна десяти веков. И ему не казалось светлым Солнце, юное для людей, Был как будто засыпан пеплом Жар пылавших в море огней. Но иная радость глубоко В сердце зрела, как сладкий плод. Он почуял веянье рока, Милой смерти неслышный лет. Говор моря и ветер южный Заводили песню одну: - Ты простишься с землей ненужной И уйдешь домой, в тишину. - О твое усталое тело Притупила жизнь острие, Губы смерти нежны, и бело Молодое лицо ее.
5
А с востока из мглы белесой, Где в лесу змеилась тропа, Превышая вершину леса Ярко-красной повязкой лба, Пальм стройней и крепче платанов, Неуклонней разлива рек, В одеяньях серебротканных Шел неведомый человек. Шел один, спокойно и строго Опуская глаза, как тот, Кто давно знакомой дорогой Много дней и ночей идет. И казалось, земля бежала Под его стопы, как вода, Смоляною, доской лежала На груди его борода. Точно высечен из гранита, Лик был светел, но взгляд тяжел, - Жрец Лемурии, Морадита, К золотому дракону шел.
6
Было страшно, точно без брони Встретить меч разящий в упор, Увидать нежданно драконий И холодный и скользкий взор. Помнил жрец, что десять столетий Каждый бывший здесь человек Видел лишь багровые сети Крокодильих сомкнутых век. Но молчал он и черной пикой (У мудрейших водилось так) На песке пред своим владыкой Начертал таинственный знак: Точно жезл во прахе лежавший, Символ смертного естества, И отвесный, обозначавший Нисхождение божества, И короткий; меж них сокрытый, Точно связь этих двух миров: - Не хотел открыть Морадита Зверю тайны чудесной слов.
7
И дракон прочел, наклоняя Взоры к смертному в первый раз: - Есть, владыка, нить золотая, Что связует тебя и нас. Много лет я правел во мраке, Постигая смысл бытия, Видишь, знаю святые знаки, Что хранит твоя чешуя. - Отблеск их от солнца до меди Изучил я ночью и днем, Я следил, как во сне ты бредил, Переменным горя огнем. - И я знаю, что заповедней Этих сфер и крестов, и чаш, Пробудившись в свой день последний, Нам ты знанье свое отдашь. Зарожденье, преображенье И ужасный конец миров Ты за ревностное служенье От своих не скроешь жрецов.
8
Засверкали в ответ чешуи На взнесенной мостом спине, Как сверкают речные струи При склоняющейся луне. - И, кусая губы сердита, Подавляя потоки слов, Стал читать на них Морадита Сочетанье черт и крестов. - Разве в мире сильных не стало, Что тебе я знанье отдам? Я вручу его розе алой, Водопадам и облакам; Я вручу его кряжам горным, Стражам косного бытия, Семизвездию, в небе черном Изогнувшемуся, как я; Или ветру, сыну Удачи, Что свою прославляет мать, Но не твари с кровью горячей, Не умеющею сверкать! -
9
Только сухо хрустнула пика, Переломленная жрецом, Только взоры сверкнули дико Над гранитным его лещом И уставились непреклонно В муть уже потухавших глаз Умирающего дракона, Повелителя древних рас. Человечья теснила сила Нестерпимую ей судьбу, Синей кровью большая жила Налилась на открытом лбу, Приоткрылись губы, и вольно Прокатился по берегам Голос яркий, густой м полный, Как полуденный запах пальм. Первый раз уста человека Говорить осмелились днем, Раздалось в первый раз от века Запрещенное слово: Ом!
10
Солнце вспыхнуло красным жаром И надтреснуло. Метеор Оторвался и легким паром От него рванулся в простор. После многих тысячелетий Где-нибудь за Млечным Путем Он расскажет встречной комете О таинственном слове Ом. Океан взревел и, взметенный, Отступил горой серебра. Так отходит зверь, обожженный Головней людского костра. Ветви лапчатые платанов, Распластавшись, легли на песок, Никакой напор ураганов Так согнуть их досель не мог. И звенело болью мгновенной, Тонким воздухом и огнем Сотрясая тело вселенной, Заповедное слово Ом.
11
Содрогнулся дракон и снова Устремил на пришельца взор, Смерть борола в нем силу слова, Незнакомую до сих пор. Смерть, надежный его союзник, Наплывала издалека. Как меха исполинской кузни, Раздувались его бока. Когти лап в предсмертном томленьи Бороздили поверхность скал, Но без голоса, без движенья Нес он муку свою и ждал, Белый холод последней боли Плавал по сердцу, и вот-вот От сжигающей сердце воли Человеческой он уйдет. Понял жрец, что страшна потеря И что смерти не обмануть, Поднял правую лапу зверя И себе положил на грудь.
12
Капли крови из свежей раны Потекли, красны и теплы, Как ключи на заре багряной Из глубин меловой скалы. Дивной перевязью священной Заалели ее струи На мерцании драгоценной Золотеющей чешуи. Точно солнце в рассветном небе, вой Наливался жизнью дракон, Крылья рвались по ветру, гребень Петушиный встал, обагрен. И когда без слов, без движенья, Взором жрец его вновь спросил О рожденьи, преображеньи И конце первозданная сил, Переливы чешуй далече Озарили уступы круч, Точно голос нечеловечий, Превращенный из звука в луч.
Прошу прощения за невежество, не знаю чье, но впечатлило:
Говорили, его постель порастает мхом, и коса его светлая с сорной травой сплелась. Говорили, бесчувственно тело его - хоть пляши на нём. Говорили, что больше не встанет великий князь. Он лежал, ощущая затылком любовь к земле, пустоглазый, прозрачно-немощный, как святой. На востоке горели крепости, дым чернел, подползала смерть - он не мог шевельнуть рукой.
В изголовье бессонном цвели восковые огни, тонкий сумрак стелился по полу, лежал в углах. Горевала жена, и склонялась в усталой тоске над ним, и пыталась спасти его собственной болью - да не могла. Неустанно молилась, и колокола звонили, и кликуши стонали, что скоро беда прибудет. Только князю не стоны были нужны, а силы - как и Богу не слуги были нужны, а люди.
И случилось однажды: она поднялась с колен, повелела повсюду унять колокольный звон. И сказала: того не спасти, кто себе же и сдался в плен. Быть ему мертвецом или мужем - решает он. Поскакали гонцы через вдовью сухую степь, по обветренным скулам далёких пустых холмов, понесли во все стороны слово её: остановим смерть, если каждый для этого сделает всё, что мог.
Принялась за шитьё, аккуратно и ровно легли стежки, и закончив, уснула спокойно, к подушке щекой прильнув. А наутро очнулся великий князь, сосчитал полки, попрощался с женой, и ушёл на свою войну. (с)
ЗЫ Что-то неуловимо знакомое, но вспомнить не могу
Облетели у падшего ангела крылья, Притупилось волшебное чувство полета, На дорогах, с повисшею в воздухе пылью И ползущими струйками едкого пота.
Под лучами палящего сверху светила Вереницы куда - то бредущих убогих, Потерявшие веру, надежду и силы В безответной любви к недоступному Б-гу,
До которого вряд ли возможно добраться, Фанатично молясь, отбивая поклоны; Ковыряясь проказою съеденным пальцем, В близоруких, потухших глазах воспаленных.
Эти тысячи брошенных, выжженных судеб, Голод, войны, болезни, как траву косили, А они, утверждая, что лучшее будет, Просят небо о скором приходе Мессии.
Такова неизменная сущность толпы, Наделенная разумом тусклым и серым; Опускаться все ниже в дорожную пыль И цепляться опять за иллюзию веры.
В их душе поселилась безлунная ночь, И наградою мрачной и злобной эпохи, Ты, за то, что захочешь кому - то помочь, Будешь слышать безумный, юродивый хохот.
Дым от серы и ладана в воздухе тает, Отравляя рассудок чудовищной смесью, И, круги расширяя, стервятников стая Запах смерти разносит по долам и весям.
Originally posted by Fath: Набор эмоций не есть художественное произведение: сугубо мой взгляд.
Очень согласна!
Кстати, стихи про дочь меня сильно покоробили даже эмоционально: Это насколько у человека должен быть извращённый взгляд, чтобы, глядя на ребёнка, он думал о том, какой она будет в старости. Тут на старушек смотришь и представляешь себе, какими они были в молодости, а автор - наоборот. По-моему, автору надо убить себя об стену. Либо каким-то другим способом.
) много произведений, которые лично меня по настоящему "хватают за душу". Да и наверно не только меня? 