Плюс девять часов

'Восьмерка', ревя двигателями и лопоча винтами, поприседав, аккуратно умостилась на размякшем после обеда снегу. Из ее чрева вывалили четыре куба елового бруса и ярко-желтую 'скидуху'. Взамен закинули вещи и десяток мешков с медвежьими трофеями. После недолгого прощания по трапику поднялись четверо охотников из Питера, помахали руками за блистерами и лихо отбыли, обозначив начало некороткого своего возвращения в северную столицу. Вместо них остались охотник из Москвы, последний в этом сезоне, и сопровождающий его камчадал Сергей. Убывшие и прибывшие не были знакомы, увиделись мимоходом, однако, здесь, на небезызвестной в кругах медвежатников камчатской охотбазе осталось нечто, объединившее их в этом сезоне неразрывно.
Москвичу, скажем, Алексею, повезло с самого начала. Памятуя о скорой смене погоды, охотники выскочили из лагеря сразу после запоздалого обеда и к восьми вечера вернулись уже, выбрав из трех попавшихся зверей самого достойного, вдоволь постреляв по нему, намучавшись с разделкой в тесной снежной расщелине и отметив удачу 'на кровях' контрабандной японской водкой.
Дело было сделано, погода на завтрашний, теперь уже экскурсионный, 'покатушечный' день обещала быть, техника стояла исправная и заправленная, на столе ждал ужин с камчатскими разносолами под все ту же Сантори. Все мы были знакомы не первый год, поэтому официоза в общении давно и след простыл.
Алексей, больше ошалевший от смены часовых поясов и плотности бушевавших совсем недавно эмоций, чем от спиртного, в очередной раз смаковал подробности промелькнувшей, как порыв ветра, экспресс-охоты, вспоминая термины и междометия, которыми гиды характеризовали размеры увиденного косолапого и не совсем удачную поначалу его стрельбу. В этот момент в дверь постучали. В дом вошел Гена, сторож турбазы по соседству, стоящей в шестистах метрах отсюда, за горячим озером, единственный кроме нас человек на десятки километров вокруг.
- Медведь этот: Он ночью залез ко мне в подсобку: Корм собачий сожрал: Мусор из мешков растащил: И канистру с бензином уволок: Завалинку разломал и залез.
Гена говорил медленно и неэмоционально. Но явно боялся.
- Вот зараза! - я переглянулся с Матвеичем, хозяином дома, в котором обитали, - подзабыли про него:
Зверь этот впервые объявился три дня назад: в ветреный и дождливый неохотничий день один из приезжих указал на него прямо из окна кают-компании, - крупный медведь шел, не спеша пересекая термальную площадку, по направлению от нашего гаража к турбазе.
Питерским охотникам нужен был еще один трофей, поэтому прозвучал сигнал 'в ружье!', и через пяток минут косолапый оказался окружен и прижат к термальному озеру. Однако, невредимым перескочил его, взрывая скудный лишайник на шлаковом поле, достиг кромки снега и скрылся в березнике на бугре за нашим коттеджем. Судьбу его тогда решила хорошо заметная вытертость шерсти на крестце - собравшийся было стрелять охотник решил, что эта плешь с издевательски торчащим посредине хвостиком не украсит будущий ковер, и опустил ствол.
На следующее утро коллега, везя на снегоходе в гусиный скрадок двоих из гостей, в двухстах метрах от базы наткнулся на лежащую на шахме медвежью шкуру. Один из седоков с изумлением узнал в ней собственный трофей четырехдневной давности. Следов на насте не осталось, но сразу же стало ясно, чьих это лап дело. Супостат аккуратно вытащил и уволок одну из засоленных шкур из-под пропиленового тента, прижатого досками, не тронув при этом лежащие рядом лапы менее везучих сородичей и гору обрезков с черепов. Вреда, кроме пары прокусов, вор трофею не причинил, только выскоблил резцами и вылизал старательно прирези жира со стороны мездры. Однако, сути дела это не меняло - шкуры солились у гаража, в двухстах метрах от жилья и прятать их, да и вообще, вводить осадное положение, соотносить теперь любые свои действия с наличием неприятного соседа крайне не хотелось.
Последняя лицензия питерцев была закрыта в этот же день, свободных бумаг не осталось. Наглеца, на вечернем совещании, в виде исключения решено было валить и сактировать в порядке вынужденного отстрела. Но тот, как почувствовав неладное, в светлое время суток отлеживался где-то поблизости, дождался, когда утомленная холодным ветром и дождем караульная смена оставит ночные бдения ради прощального ужина и уже под утро совершил-таки дежурный обход территории, оставив следы по кромке раскисшего снега возле гаража, куда мы попрятали трофеи, и в 20-ти метрах от дома, напротив окон кают-компании.
Встреча-проводы, погрузка-выгрузка отвлекли нас ненадолго от решения вопроса недобрососедства. Но с наследством, оставленным медвежатниками из Санкт-Петербурга, надо было разбираться срочно.
Реакция Алексея оказалась крайне предсказуемой:
- Я тоже участвую! Давайте идти прямо сейчас! У меня тепловизор с собой!
Темнело. Меня перспектива ночной вылазки и очередной, да еще и 'втемную', разделки медведя, совсем не прельщала, тем более, что на столе оставалось еще много невыпитого и несъеденного, а выпитое и съеденное ранее приятно тяжелило ноги и туманило мозг. Сергей отнесся к идее немедленного выхода на природу рационально:
- Сядем за гаражом, там есть на чем накрыть:
Решение подсказал рассудительный Матвеич:
- Да куда вам ходить из дому!? Откройте вон окно на втором этаже, да поглядывайте. От стола рядом и видно далеко, - и ушел спать.
Идея эта была воплощена и развивалась нами усердно на протяжении примерно пары часов до того момента, пока из спальни на втором этаже не донесся сдавленный вопль счастливого обладателя тепловизионного прицела:
- Я его вижу!!!
Поднявшись наверх и заглянув в окуляр, я увидел четкий черно-белый негатив: березы, снег, небо, белый и парящий белым провал термального озера, тротуар, ведущий от 'вражеской' вертолетной площадки к их базе, а за ним на траве в 30-ти метрах от домиков - ярко-белую узкую полоску, означающую что-то живое.
Оставалась слабая надежда, что это Ариша - лабрадорша сторожа. Но разобрать отсюда было невозможно. Да и ночевала собака всегда закрытой в тамбуре домика Гены.
Алексей забегал по комнате, обуваясь и одеваясь, Серега ждал, а я искал повод не собираться и не ходить. Но не нашел - этого медведя конечно надо было попробовать убить, он не понравился мне с того самого момента, как я увидел его впервые через окно посреди термальной поляны - этакого хама, от которого не ждешь ничего хорошего. Гена конечно так себе человек, но жаль будет, если его медведь сожрет. Да и собаку тоже может, а она-то совсем ни при чем:
Нацепив налобные фонарики, мы вышли за порог и проверили аммуницию: Леха был упакован в Ситку и сжимал в руках Блазер R8 в калибре 300 WM под тепловизионным прицелом незапомнившейся мне модели, Серега возвышался над нами в народном камуфляже с 'Лосем-7' в 308-м, я был в домашней флиске и только успел всунуть ноги в китайские утепленные 'рыбьим' мехом кроксы и набросить пропахшую старым медвежьим жиром росхантеровскую куртку. Вытянул из-под сиденья снегохода СКС, отомкнул приклад, дослал патрон в патронник. Готовы? Ну пошли:
Луны не было, но подсвечивали россыпи звезд. Продувал зябкий северо-восток. Чернота термального поля впереди оттенялась наплывающими из березника снеговыми полями. Наст еще не держал, только предательски скрежетал, проламываясь под ногами. Пришлось идти вдоль кромки снега вначале вправо, на поляну, затем - к термальному озеру, обозначенному вздымающимися под ветром клубами пара. Хмель крепко сидел в голове, заставляя с усилием концентрироваться на каждом шаге, на удержании равновесия, мешая сосредоточиться на цели вылазки. Спутники дружно сопели за спиной. По поляне привидениями заметались потревоженные зайцы, подъедавшие вылезшие на тепле Земли ранние одуванчики. Алексей, водя за ними прицелом, еле устоял на ногах. От этого всего предприятие выглядело несерьезно, как плохая театральная пьеса, разыгрываемая нетрезвыми, к тому же, лицедеями.
Метров за 50 от озера я сделал последнюю попытку избегнуть дальнейшего участия в этом балагане - предложил коллегам двигаться дальше самим, втайне надеясь на то, что они зверя подшумят или обдушат, и не нужно будет возиться с ним, по крайней мере сегодня ночью. Предложение это, после недолгих препирательств, в достаточно резкой форме было ими отвергнуто.
Наша группа двинулась дальше. Ближе к воде под нами захрустели полегшие прошлогодние стебли лабазника. Горячий пар над озером не давал возможности разглядеть в тепловизор, чем там занят супостат, однако, наглядно демонстрировал направление ветра, которое нас пока устраивало.
Стараясь ступать тихо, высоко поднимая ноги и требуя шепотом того же от коллег, я довел их, наконец-то, до истока термального ручья - крайней точки горячего озера, которое мы огибали с востока. Это означало, во-первых, что зверь теперь должен стать виден (в инфракрасном свете, разумеется), а во-вторых - что отсюда нам нужно забирать правее, прямо на косолапого. То есть - почти по ветру, что значительно увеличивало его шансы нас обнаружить.
В термооптике, в которую мы заглянули по очереди, зверь выглядел все такой же четко очерченной, но бесформенной и неподвижной светлой полоской на фоне остывшего и потому черного дерна. Размеры его были все так же неясны. А потому сомнения по поводу собаки сторожа оставались актуальными.
Прицел был один. Стрелять собирался без вариантов Алексей. Но нужно было как-то экспертно мониторить поведение объекта, который мог зашевелиться в любой момент, и дать отмашку. Или не давать. Шепчу громко:
- Ты давай так, Леша, - иди впереди, я буду тебя направлять, и поглядывай в прицел через несколько шагов.
- Хорошо:- такой же свистящий шепот в ответ, - Я буду все время глядеть, на ходу:
- Тогда ты споткнешься и воткнешься стволом в землю, иди с остановками!
Далее процедура очень сильно, но пародийно, стала смахивать на подскок к токующему глухарю: шух-шух-шух-шух - шаги трех пар ног по прошлогодней ветоши, затем пауза, свистящий шепот: 'Лежит!'.
Снова: шух-шух-шух-шух :
- Лежит!!
Шух-шух-шух :
- Лежит!!
Я из последних сил заставлял себя относиться к процессу серьезно.
На пятом или шестом повторе Леше было сказано глядеть молча и самому принимать решение. Недавно откопанная вертолетная площадка соседей уже маячила во тьме невысоким снежным бруствером. Значит до объекта оставалось не больше восьмидесяти метров. Молчавший до этого Сергей как-то неопределенно хмыкнул и чертыхнулся, я без слов понял причину - ветер явно дунул нам в спину:
- О! О! Зашевелился! На, глянь! - Алексей сунул мне в руки 'Блазер'.
Светлое пятно на негативе изображения обрело очертания - приподнялась белая голова и я отчетливо увидел профиль медвежьей башки, которой зверь заворочал из стороны в сторону, ловя обтекающие его струи воздуха ярко-белым, как будто раскаленным рылом.
Я всучил карабин стрелку:
- Гляди, сейчас встанет!
- Не:лежит:жалом водит:
Мы сделали еще пяток шагов.
- Лежит!
Косолапый явно нас причуял и, скорее всего, уже слышал, но сбежать не торопился. В темноте он определенно привычно и явно чувствовал свое преимущество и продолжал лениво бездействовать.
- О! Встает! Сколько метров?! - Алексей вложился и не отрывался от прицела.
- Да близко. Вали его. Не спеши, целься: - я шагнул левее, на всякий случай толкнул пальцем вниз флажок предохранителя СКСа и постарался сконцентрироваться. Сергей встал правее и тоже двинул предохранитель.
Выстрел! Пламя ослепило на мгновение, в ухе зазвенело:
- Упал! Шевелится: Не встает! - тем же громким шепотом известил стрелявший.
- Уже в голос можно. Добивай, что ли: - я включил налобник. Луч фонарика размазался по сырости термальных испарений, тротуар и вертолетка оказались неожиданно далеко. Медведь слышно ерзал и сопел где-то на противоположном конце световой дорожки.
Постояли еще, Леха все смотрел в прицел, но не стрелял - зверь не поднимался.
Не спеша подошли к самому тротуару - в лучах света хищник зашевелился, приподнял голову. Я собрался добить, но москвич не дал сделать заключительный аккорд и сам отправил мишку 'на верхние тундры'.
Посветил на заднюю оконечность туши - из безволосого, как войлок, огузка торчал тот самый, куцый и голый хвостик с кисточкой на конце. Это, конечно, был он, 'крестник' питерских, с предыдущего заезда, охотников. Немаленький, вполне трофейный зверь, лапы и голова вообще огромные, как не его.
Сергей пошел за снегоходом - надо было перетащить тушу для обработки на снег, а я разбудил сторожа Гену и сообщил ему приятную новость, взяв взамен обещание подписать утром акт о вынужденном отстреле проблемного медведя.
Конфликтный наш сосед переехал, буксируемый по закаменевшему после полуночи насту поближе к нашему дому и закончил свое существование под тремя ножами под непрерывные тосты во славу охоты и охотников. К трем часам ночи он стал уже просто мясной тушей без головы и лап и расстеленной рядом шкурой, длиной аж два с половиной метра. Вытертая задница смотрелась на ней совсем неплохо, придавая некое своеобразие. Это была последняя медвежья шкура весны 2018 года.

quote:

Originally posted by смена-2:

А что это за растение

quote:

Изначально написано prostovova:

Лизихетон Камчатский. Эндемик. Редкий довольно.

forummisc/reply/14/
forummisc/reply/14/
forummisc/reply/14/
forummisc/reply/14/
forummisc/reply/14/

quote:

Originally posted by basma:

Владимир ✊

quote:

Originally posted by Алексей К ИРКУТСК:

Очень рад видеть

quote:

Originally posted by prostovova:

И Вам доброго утра!

С ув.

quote:

Originally posted by Алексей К ИРКУТСК:

Было бы не плохо

quote:

Originally posted by prostovova:

prostovova

Если я скажу, что грезил охотой на медведя в начале 1980-х , молодым студентом-охотоведом, это не будет правдой. Я не мечтал о ней, поскольку других возможностей для самоутверждения на тот момент было в моем распоряжении хоть отбавляй. Любая охота привлекала, в первую очередь, практической стороной: результат ее должен был быть пригоден в пищу либо на продажу. Кроме того, а скорее - в первую очередь, медведь был тогда для меня чем-то вроде божества, злого духа тайги, злобным 'амиканом' из произведений Григория Федосеева. И случайной-то встречи со зверем в природе не очень хотелось. Представить же себя медвежатником можно было с таким же успехом, как, к примеру, Героем Советского Союза. Ну может быть потом, когда-нибудь, с возрастом, опытом и обязательно - с нарезным оружием...
Первая летняя практика на Камчатке ничего не должна была в этом смысле изменить. Лето - оно и есть лето, неохотничья пора. Почти месяц, проведенный в долине реки Камчатки, в угодьях Мильковского госпромхоза, мы, студенты, искали следы пребывания акклиматизированных лосей на Калиновском озере, знакомились с летней лососевой путиной на рыбалке 'Горелка', заготавливали ягоду и варили для промхоза варенье в поселке Атласово, но только не охотились.
В разгар сезона заготовок, в первых числах августа, когда руки и белесые джинсы мои уже стали напрочь лиловыми от жимолостного сока, а кожа привыкла к постоянным укусам комаров, мириады которых остались сильнейшим впечатлением от первого посещения полуострова, ближе к вечеру жаркого, как и многие предыдущие, дня в 'казенную' половину двухквартирного госпромхозовского дома, в которой мы обитали, вошел начальник участка, Юрий Григорьевич.
- Студент, медведя хочешь убить?
Вопрос был задан будничным тоном, однако понятно было при этом, что имелось в виду не мое абстрактное отношение к предмету.
Мысли понеслись вихрем, но самая здравая из них - о том, что я, вообще-то, не медвежатник, и весь мой опыт зверовой охоты ограничен участием в загонах на косулю, отлетела на задний план. Слово 'конечно' вылетело из меня хотя и нарочито сдержанно, однако раньше уместных вопросов 'почему? где? чем?'. Их я задал, когда отказываться было уже поздно.
Медведь повадился на дальний полевой лагерь сборщиков ягод и вот уже почти неделю, с каждым днем, а точнее ночью, все наглее, таскал оставленные без присмотра продукты, будил по ночам своим сопением и фырканьем усталых ягодников, а вчера порвал пустую палатку, владельцы которой, оставив внутри кое-что из съестного, уехали в райцентр в баню. Палатка была взята в государственном прокате, что удвоило скорбь по ней вернувшихся жильцов. Вместо ударного труда на сборе жимолости народ оставался сторожить от медведя свои котелки и брезентовые жилища. Поползли разговоры об эвакуации лагеря. Это могло вызвать срыв выполнения плана производственного участка по варке варенья, поэтому участь животного была решена категорически. Оформление лицензии отложили на потом, устное добро было получено от главного охотоведа областного охотуправления, оказавшегося поблизости в эти дни.
На вопрос 'чем?' начальник не ответил, молча прошел в угол заваленной правилками, капканами и ондатровыми мордушками комнаты и, открыв ключом замок высокого, слегка ржавого железного шкафа, извлек оттуда МЦ-21-12 и настоящий! самозарядный карабин СКС.
- Пользовался? Выбирай и собирайся, в пять поедем.
Госпромхозовские стволы были под стать оружейному шкафу - несвежими и чуть ржавыми.
Пятизарядку я знал назубок с детства, отец привез такую в родной поселок одним из первых и разрешал мне иногда, ближе к окончанию школы, брать ее на зайца. Помимо мелочи он добыл из нее лося, сокжоя и даже стрелял медведя - МЦ ни разу не подвело. Однако у этого, нечищеного похоже с весны, затвор открылся со скрипом, дерево было разбухшим, а горсть пулевых патронов из того же сейфа казались определенно староватыми. Вычистить и смазать полуавтомат я смог бы за десяток минут, да и патроны можно было бы проверить по дороге, но: Рядом на столе лежал КАРАБИН! Тоже несвежий, подернутый рыжиной, но ведь карабин! С хромированным затвором, сохранивший лак на темном дереве приклада, излучающий мощь всей Советской Армии (отец служил с таким срочную, порассказывал!), с десятизарядным! магазином. Посылающий пулю с огромной скоростью на огромное же расстояние. А целик! Это же можно прицелиться и попасть на 100, да что там на 100! - на 200, а то и дальше, метров! Солидно лежащие рядком на столешнице, тускло сияющие медью патроны-близнецы тоже безусловно давали фору пулевому 'самокруту' двенадцатого калибра. И наплевать, что я ни разу до этого СКС не держал в руках!
Выбор был сделан. Разобранный и собранный по аналогии с АКМ карабин, почистив и смазав, я сунул за сиденье новенького промхозовского ГАЗ-66, палатку, спальник и продукты в полиэтиленовом вкладыше от пыли бросил в кузов к алюминиевым флягам с водой, и минут через тридцать тряской езды в клубах плотной, как вата пыли по лесовозным усам, мы оказались на месте.
У перекрестка заброшенных лесовозных дорог среди редкостойных лиственниц- семенников в зарастающей вырубке вразнобой стояло с десяток разнокалиберных палаток вперемешку с кострищами и навесами. Лес просматривался во все стороны достаточно хорошо, только по обочинам дорог березки подросли плотным заборчиком в рост человека.
Ягодники набросились с жалобами на обнаглевшего медведя, заранее благодарили Юрия Григорьевича за проявленную заботу, растаскивали по палаткам привезенную воду, но на меня поглядывали с сомнением - на роль спасителя от хищника я подходил, получается, слабовато, возможно из-за очков на носу. Пара мужиков в затрепанных энцефалитках, переговорив вполголоса с начальником, покивали в мою сторону откровенно пренебрежительно, поплевали под ноги и укатили на старом 'Москвиче'. Это оказались штатные охотники госпромхоза, расположившиеся лагерем неподалеку. Сами они тратить время на зверя не хотели, но и выбор Григорьича не одобрили. Тот, покидав под тент пустую тару для воды, завел 'шестьдесят шестой' и, совсем неожиданно, тоже уехал, оставив меня одного. Долгожданного инструктажа не последовало - стрелять медведей здесь, похоже, считалось в порядке вещей, а студент-охотовед должен был уметь это делать по умолчанию самостоятельно.
В оставшееся до ужина время я растянул свою палатку на краю табора, в паре метров от проезда и изучал следы медвежьих лап в пыльных колеях. Все они были одинаковыми, размером не больше 12-13 см поперек передней мозоли. По словам видевших зверя, он не был гигантом. Однако и сравнивать мне его в те времена еще было не с чем. Появлялся супостат всегда в сумерках, ближе к темноте, или уже потемну. Тем не менее, СКС я сразу зарядил, повесил на плечо и не расставался с ним даже у импровизированного столика, за который меня пригласил заинтригованный моим текущим статусом, выехавший организованно на ягоду персонал районной аптеки. Комары к вечеру слегка успокоились.
Потрапезничать с дамами мне не было суждено. На другом конце табора началось движение, народ повытягивал шеи, разглядывая подошедших двоих парней. Километрах в двух отсюда, на речке они спаслись бегством от наглого медведя, оставив ему часть пойманной незаконно рыбы и некстати заглохший мотоцикл. Набившись в оказавшийся за кустами ЗАЗ-969, хозяин которого согласился помочь незадачливым рыболовам, мы через несколько минут оказались на берегу реки, возле мотоцикла. Я осторожно выбрался из машины в наступившие сумерки, огляделся и прислушался. Медведя не было. Рыбу он успел съесть. 'ИЖ-Юпитер' целый и невредимый дожидался хозяев, прислоненный к валежине, и завелся с полоборота.
Когда мы уже потемну вернулись к месту ночлега, оказалось, что медведь объявился и там. Женщины попрятались по палаткам, обозначая себя слегка истеричной перекличкой, мужчины взбодрили костер почти в центре расположения и воинственно посвечивали вокруг фонариками.
'Запорожец' с хозяином мы определили поближе к костру и периодически включали его фары, освещая подступы к жилищам вдоль дороги, на которой только что заметили незваного гостя. Затем авто пришлось разворачивать, потому что мохнатый сумел попробовать на зуб крайнюю палатку, подкравшись с тыла. Около полуночи он даже мелькнул в полосе света, в створе с табором, куда разумеется стрелять было нельзя. Зверь показался каким-то неказистым: недорослым и приземистым. Несмотря на суету, я чувствовал себя на удивление спокойно, но, думаю только лишь потому, что так и не осознал до конца на тот момент всей меры ответственности, возложенной на меня мимоходом охотоведом. Призывы попугать разбойника стрельбой в воздух я рационально проигнорировал, посчитав, что так зверя можно насторожить и после не скоро дождаться.
Нервная бесполезная беготня между палаток и толкотня у костра прекратились далеко за полночь, когда медведь перестал наконец-то обозначать себя поблизости.
Оставив ночные бдения последним, с СКСом подмышкой, я добрел наощупь до своей палатки и, не раздеваясь, а только сбросив кроссовки, повалился на спальник и провалился в сон под заунывное гудение самых настойчивых комаров:
:- Студент, твою мать!!! Ты где?! Медведя проспал!!! - зычный голос владельца 'Запорожца' на фоне сумбурной переклички соседей раздался показалось, над самым ухом. 'Проспал! На самом деле! Засмеют!' - лихорадочно расстегивая клапан палатки, я одновременно нащупывал очки, сгребал в горсть запасные патроны и вспоминал, где у оружия предохранитель. Выскочив в заполненное легким туманом раннее темно-серое утро, столкнулся с подбежавшими соседями:
- Он мешок с продуктами у нас уволок! Вон туда понес! - один из мужиков махнул рукой в сторону от лагеря вдоль колеи, в которой белели врассыпную светлые пакеты.
Надо было действовать. Я сделал несколько шагов в указанном направлении, вглядываясь в плотные еще сумерки. Опустил флажок предохранителя и приподнял к плечу короткий приклад оружия. Почувствовав ступнями холодную росу, вспомнил, что не обулся. Ладно, справлюсь и босиком.
Оглянулся. Дядьки вполголоса переговаривались у моей палатки. Нудно заныли недремлющие комары, уверенно облепляя шею.
Зверя я увидел шагов через сорок, абсолютно неожиданно, хотя он и улегся прямо поперек дороги: бесформенное вначале темное пятно зашевелилось, обрело округлые медвежьи очертания, только морда и передние лапы его оказались в кустиках слева от дороги. Карабин уже сам собой взлетел к плечу - цель очутилась близковато для первого раза, не дальше 12-15-ти метров, но вдруг оказалось, что мушка и целик на фоне темной туши еще неразличимы! Медведь привстал, засопел, заскреб передней лапой, и в колею из-под нее посыпались все те же светлые бумажные пакеты с сублимированными супами. Внезапно он поднял голову, попятился задом на дорогу, уставился в мою сторону и шумно выдохнул, задирая морду. Надо было стрелять!
Приподняв СКС, я совместил целик и мушку на фоне более светлой березовой листвы, двинул ствол вниз, на уровень середины туши за передней лапой и дважды подряд нажал тугой спуск, не почувствовав отдачи. Карабин почти слитно раз за разом изрыгнул видимое длинное пламя, которым медведя перевернуло, и он заерзал в колее на спине, болтая в воздухе лапами...
Не веря в удачу, я выстрелил еще, и еще для верности, стараясь угадать примерно посредине корпуса. Зверь от этого неожиданно легко вскочил и скакнул через дорогу, в противоположную от мешка сторону! Оружие задергалось в руках - хлоп! хлоп! хлоп!, исправно выплевывая гильзы, но ожидаемого после каждого выстрела попадания наповал все не было, косолапый только странно припал дважды к земле и благополучно скрылся в щетке кустов на обочине!
Накативший страх погнал меня следом. Каюсь - не только страх упустить подранка, который станет опасным и повиснет тяжкой заботой уже наверное не на мне - на мужиках из госпромхоза, но и боязнь быть осмеянным этими же мужиками: студент - он и есть студент, что еще от него стоило ожидать!
Продравшись скачками сквозь кусты, я запрыгнул на метровый, в полтора обхвата лиственничный пень: треск сучьев выдал зверя, он маячил метрах в сорока, ковыляя прочь и тяжко отдуваясь. После пары спешных выстрелов в угон вдруг развернулся и бросился обратно!
Примерно в десяти шагах от меня поперек хода подранка на высоте почти метра от земли зависла поваленная лиственница. Нормально выцелить скакавшего между кустов мишку я смог только когда он уже забросил на эту валежину передние лапы - пуля остановила его движение, голова заворочалась на стволе дерева, когти заскребли кору. Выдохнув облегченно, тщательно выцелив точно между звериных глаз, я попытался сделать самый спокойный и прицельный завершающий выстрел. Его не последовало. Затвор карабина остался в заднем положении, демонстрируя ошарашенному мне хорошо смазанный лоток подавателя. Одиннадцати патронов- как не бывало! Однако, пока я закладывал туда по одному новые, горячие, из вспотевшей левой горсти, медведь завалился под лиственницу и затих.
Вряд ли он нападал в эти последние секунды своей жизни - скорее просто не разбирал уже дороги от полученных ран...
Из-за спины донеслись звуки движения и разговоры: на лагере притихший было народ пытался дистанционно определить - в чью пользу завершилась короткая, но бурная стычка.
Я аккуратно спустился с пня, стараясь не наступить босыми ступнями на кустики шиповника, подошел к зверю, перевалившись через валежину, дотронулся кончиком ствола до его повисшего безвольно уха. Готов. Комары мгновенно облепили губы и веки животного. Явственно чувствовался непривычный острый запах, источаемый сырым от росы мехом.
Присел рядом. Ну вот и случилось, я добыл самого страшного здесь хищника, пусть не здорово, не единой пулей. Но добыл же. Я - медвежатник. Наверное. Может быть ими становятся только со вторым добытым зверем? А может быть такие как этот, 'вынужденные', вообще в счет не идут?
Раздался звук мотора подъехавшей машины, возглас 'Студент, ты где?' и через минуту двое знакомых штатников уже осматривали снисходительно мой трофей:
- Справился? Чего канонаду такую открыл? Спокойнее надо: По такому-то: (зверь действительно оказался некрупным по камчатским меркам, заурядным четырехлетком килограммов на сто двадцать). Ну ладно, бывай!
- Погодите, а дальше что с ним?
- Разделывай:
- Как?
- Ножом, как:
На смену специалистам явились соседи-дилетанты, кто-то потрогал притихшего разбойника, кто-то с опаской поглазел издали. Прозвучали комментарии, такие же разные: чьи-то одобрительные, чьи-то не очень - женщинам, как ни странно, мишку было жаль. Больше всех оказался доволен паренек, которого медведь приподнял нынешним утром вместе с палаткой, выгребая из-под нее припрятанный мешок со съестным. Когда появился человек с фотоаппаратом, я вспомнил про свой 'Зенит'. Уже почти рассвело и пара снимков меня самого с трофеем обещали получиться.
Съемка шкуры и свежевание туши достойны были отдельного повествования. Впервые в жизни (богатый опыт обработки зайцев был не в счет) я снимал шкуру с успевшего уже нарастить слой сала зверя. Инструментом служил мой потертый складной ножик с черными пластиковыми накладками в виде белочек на рукояти, с лезвием, подходящим максимум для недолгого пикника. Особенности анатомии медведя выяснялись по ходу дела. Оселка для правки мягкого лезвия или даже простого камешка ни у кого на лагере не оказалось. Процедура растянулась надолго за восход солнца, почти до второго завтрака, быстро наскучив псевдопомощникам и зевакам, чему я был несказанно рад, поскольку филигранностью выполнения грязной и тяжелой работы блеснуть тогда, увы, еще не мог.
Большинство из выпущенных пуль попали в медведя. Но ни одна! из них в туше не задержалась. Четыре прошили его поперек туловища по ребрам и легким, две перебили лапы - переднюю чуть ниже локтя и заднюю над голеностопом, две чиркнули в угон по плечу и подмышкой, и даже последняя, войдя в основание шеи спереди, пробив сердце, а заодно и желчный пузырь с печенью, вышла в левом паху. МЦ, я уверен сейчас, положило бы его сразу, на дороге.
Чтобы как-то уберечь себя от съедения комарами и отпугнуть от туши и шкуры полчища слетевшихся мух пришлось развести и поддерживать до обеда два дымокура. Приехавший затем охотовед небрежно забросил шкуру под тент 'газона', забрал у меня карабин, выдал взамен лопату, приказав тушу закопать поглубже, а вечером быть готовым уехать в поселок, и его грузовик снова исчез в клубах густющей пыли. Вернувшиеся еще раз штатники отрезали и увезли лапы - готовить закуску к грядущему чьему-то дню рождения. Соседи по табору срезали и присолили в баке немного жирной мякоти - на корм собакам. Большую же часть медведя я сбросил в добросовестно выкопанную глубокую траншею, насыпал сверху и утрамбовал рыхлую супесь. Все это произошло крайне обыденно, заурядно. И малой толики патетики по поводу такого неординарного в моей жизни события не обозначилось ни с чьей стороны. И не осталось ничего на память об этом дне.
Почти ничего.
На напечатанном много позже, уже весной следующего года, черно-белом фото медведь получился вполне приличным по размеру зверем со зловеще приоткрытой пастью, карабин оказался солидно пристроен поперек туши, а я успел спрятать в момент съемки неказистые очки.

quote:

Originally posted by Алексей К ИРКУТСК:

Здорово. Спасибо.

Десять дней, которые потрясли

':.спасибо также проводнику Петру,
который помогал мне на охоте:.'
(из охотничьего рапорта)

Телефонное предложение Михаила Александровича выхватило меня из августовской конторской суеты: 'Север, 10 дней, два клиента, постарше - мне, тебе - помоложе, соглашайся, решай с отпуском до завтра'. Бесцветное офисное настроение мгновенно и неописуемо окрасилось: приятно осознать, что ты не последний здесь, на Камчатке, человек в бараньей охоте, коль продолжают приглашать на такие неординарные мероприятия, но куда приятнее перспективы - Корякия ( лет пять уже там не был), горы, а главное - ':мы там охотились в 91-м, барана - море, добудем по-быстрому, а после - брусника - ковром, грибов - лес, а хариус, хариус!!!... Тару готовь!' Еще бы! Двенадцать дней в счет отпуска - легко! Пластиковые тетрапаки, удочка-телескоп и коробочка с рыболовными снастями пополнили дежурное содержимое моего рюкзака, - и вот уже пасмурное городское утро у гостиницы, заспанные клиенты-американцы (один - вообще старичок!) с сопровождающим, тесный салон ЯК-40, стандартно и крепко пахнущий чем-то 'самолетным', переносящего нас в северный аэропорт Корф.
Перегрузочная суета у вертолета, дипломатические переговоры Михаила с местным охотинспектором, подсадка в райцентре за поварихой с продуктами и часовой перелет в неведомую глубь Корякского нагорья промелькнули как строчки короткого предисловия к необыкновенно интересному роману-приключению, о котором много слышал, давно мечтал и наконец дождался, вот он, читай:
Бесконечный лабиринт рек и речушек под бортом прервался, мелькнули внизу на пологой седловине перевала выбеленные временем пара сброшенных лосиных рогов у крохотного озерца, и вот уже долина реки с простым и понятным названием Энычаваям, стремительно пронесясь внизу, принимает нас со всем скарбом на свой высокий правый берег где-то в верховьях. Скромное предложение командира вертолета в течение часа решить с его помощью вопрос с охотой нами гордо и безусловно отвергнуто - сами справимся! за десять-то дней! в таком-то месте! - и борт исчезает в мареве над августовскими горами, утащив с собой звуки и суету цивилизации.
Места оказались неимоверно красивыми и такими же дикими. Со времен прошлой охоты здесь, похоже, никого не было, на месте старого табора остатки дров и колышки от палаток подгнили, тундра подзатянула кострище, оставив поверх мха только несколько досок.
Просторная долина полого убегает к запредельно далекому Охотскому морю, перевитая узкой полосой тальника вдоль перекатистой мутноватой речки. Пестрая тундра перехвачена местами стекающими с крутых бортов плоскими куртинами кедрового и ольхового стланика. Гребни хребтов и пологие вершины, увенчанные скальными останцами, закрывают горизонт с юга и севера.
Простецкий лагерь вырастает за час: палатки клиентам, сопровождающему - москвичу Саше, поварихе Фаине с ее сыном-подростком, нам с Михаилом Александровичем, последняя - кухня-столовая (маловата будет, если дождь зарядит!), вода, дрова, всякие мелочи: Вот и ужин подоспел. Только сейчас наступает осознание размеров пересеченного за день пространства и глубины контраста между окружающей нас первобытной свежестью и утренней серостью столицы окраины России.
Ну что, будем знакомы! Полу шестьдесят четыре, заядлый баранятник, объездил весь мир, собирает уже по второму кругу мировой бараний Большой шлем. А, вот он чем знаменит - был осужден в Штатах за непреднамеренный ввоз в страну трофея какой-то редкой антилопы, отбыл срок и лишен пожизненно права брать в руки охотничье оружие на родине. До границы на таможне винтовку за ним носит оруженосец. Ну, с ним, с Полом, ходить Михаилу.
А мне - с Федерико. Просто охотник, добыл уже кое-что из баранов, в Якутии был и в Охотске. Корякский баран тоже для 'шлема' нужен, понятно. Не рыхлый вроде, спортивный. Пятьдесят семь лет. Фамилия выдает итальянское происхождение. Гладко выбритое смуглое лицо, очки в тонкой золотой оправе, черные с сединой волосы. Подумалось: внешне - типичный 'дон' из фильмов про мафию. Нет, смеется, финансист. Михаил Александрович не спеша вспоминает прошлую охоту: вот сюда пошли сначала (машет рукой вниз по реке и вправо), двух взяли, потом вон там (напротив за рекой) одного, потом еще вон там (кивает вверх по течению). Ну, нам-то всего двух и надо. А потом - праздник! Лишь бы погода не подвела.
Утро первого дня. Погода - прелесть. Взгляд беспрепятственно скользит на километры вокруг. Горы подступают прямо к реке, чтобы начать охотиться не нужно даже от лагеря уходить, сиди в раскладушке и смотри в бинокль. Но мы все-таки идем вниз правым берегом реки, в самые бараньи распадки, расходимся у устья первого из них от лагеря: 'старые' поворачивают в него вместе с москвичом Сашей, а мы с Федерико входим в следующий, через полкилометра ниже и начинаем подъем.
Здесь не нужно пробираться через душные, выше человеческого роста, джунгли шеламайника - камчатского лабазника, карабкаться по сырым глыбам в узких лотках горных потоков и скрежетать зубами, продираясь через замысловатое сплетение непролазного ольхача, как в горах на юге полуострова, - почти в любом месте ход комфортный, под ногами - плотная горная тундра, мелкая щебенка, всегда можно найти близкий обходной путь на хребет, а направление подъема зависит в основном только от твоих физических возможностей. От возможностей Федерико, в первую очередь, конечно. Они у него вроде бы неплохи, ходячий, я и подавно успел уже с начала месяца дважды сбегать в горы недалеко от камчатской столицы, поэтому все внимание сейчас - вершинам, видимым линиям хребтиков, зеленым пятнам пастбищ на южных склонах, и светлым потокам щебнистых осыпей - излюбленным местам дневных бараньих лежек на обдувах.
Бинокль ежеминутно взлетает к глазам, любое подозрительное пятнышко изучается мгновенно, каждый открывающийся взгляду распадочек и лоток осматриваются тщательнее некуда. Сейчас мы их увидим: Ну вот здесь: Ну тогда - вот здесь: Слышанные вчера истории о предыдущей охоте служат руководством к действию, азарт и нетерпение толкают выше и выше, и мы незаметно оказываемся на линии водораздела с соседней с севера большой рекой. Обзор на десятки километров вокруг, горы величественны и пусты, но эйфория надежды не проходит, не дает нам присесть, пообедать, короткие переговоры - только о маршруте, замеченных деталях: Вот они! Бараны! Движутся на фоне неба в полукилометре от нас: Нас не видят, мы не на гребне: Медленно: бинокль - черт, важенки: Наблюдаем за ними недолго. Шагаем вдоль хребта торной бараньей тропой на северо-восток, поглядывая через распадок на противоположный от нас склон и изредка заглядывая на склон, загороженный от нас гребнем.
Все ближе главный водораздел, вот мы уже топчем его, реки отсюда бегут на три стороны - на Чукотку, в Берингово и в Охотское моря, но величие географической позиции сейчас не впечатляет: солнце уже падает, рогачей нет, и чувство неудовлетворенности прожитым днем начинает потихоньку, но верно, меняться местами с утренней эйфорией. Очередной, затяжной, последний на сегодня взгляд в бинокль на 'самые бараньи' места не приносит ничего нового, и мы длинной осыпью начинаем спуск в долину 'нашей' речки километрах в двух выше лагеря.
День заканчивается у костра обменом впечатлений с 'конкурентами', которые тоже, кроме виденного небольшого табунка важенок с ягнятами, ничем путним похвастаться не могут. Намечены маршруты на завтра, усталость к утру пройдет, беседа с Михаилом Александровичем и ощущение бескрайности и дикости окружающих хребтов снова внушают оптимизм. Скорее бы утро!
Следующий день начался так же, как и первый: стремление в горы, надежда на успех, граничащая с наглой уверенностью в нем, были настолько велики, что я с трудом сдерживал шаг на подъемах, дожидаясь американца, мимоходом замечая россыпи созревающей брусники на обширных ягельниках левого берега реки, перешагивая грядки крепких, приземистых подосиновиков и машинально пересчитывая разбегающихся, белеющих уже куропаток в попадающихся то и дело выводках. Закончился этот день аналогично первому, с той лишь разницей, что важенок мы видели больше, а во время перекура на одной из вершин, слушая мои басни про неизведанность и дикость этих мест (настолько правдивые, насколько это позволял мой 'английский со словарем'), Федерико, поковыряв мох перед собой, извлек из него гильзу от трехлинейки, окислившуюся, старую, происхождение которой мне пришлось пытаться ему объяснить.
Вечером клиенты озвучили первые сомнения в правильности выбора места и маршрутов охоты. Их неправота через несколько минут жарких убеждений стала настолько очевидной всем, что вопрос о завтрашних действиях решился абсолютно просто: вперед и вверх, в распадки, где мы еще не были!
Итогом очередного дня охоты стало заявление американцев примерно следующего содержания: мы уже в возрасте, подустали от бесцельных похождений по горам. Следов пребывания трофейных зверей нет. Ищите их, друзья, а когда найдете - зовите нас. Возразить было сложно, самих нас, особенно меня, стала покидать вера в это место, хариусы в речных уловах казались все менее и менее досягаемыми.
Последующие дни для нас с Михаилом были похожи один на другой: подъем в шесть, форсирование Энычаваяма и методичное прочесывание очередного хребта на юг от реки, каждым своего. Тело уже не уставало, ноги могли идти непрерывно сутками, но несчитанные километры бараньих троп, немеряные гектары склонов, 'облизанных' в бинокли, не приносили ничего, кроме ставших привычными уже стад непуганых 'баранух' с жизнерадостным потомством, да пары кречетов, приспособившихся сопровождать нас по утрам до первого выводка куропаток, вылетевшего из-под наших ног. И пойманные на блесну Полом и съеденные клиентами запеченными на углях пара десятков хариусов, и общение с наглыми вороватыми сусликами, которых прикормил на лагере неугомонный поварихин сын, и даже крупный волк, забредший беспечно как-то вечером на галечную косу напротив лагеря, по которому азартный Пол расстрелял магазин патронов из подвернувшегося под руку 'Блазера' Федерико, умудрившись ни разу не попасть со 150-ти метров, - все они хоть и вносили некое разнообразие в нашу с американцами полевую жизнь, до равноценной замены настоящей бараньей охоте конечно не дотягивали.
Скоро вертолет. Остался всего один большой необследованный распадок вверху по реке, и не осталось мяса на кухне. Под ехидные комментарии Пола о 'вынужденном походе в супермаркет' я очередным утром отправился решать вторую часть проблемы и часа через четыре притащил уже полный рюкзак жирной баранины, - пожившая важенка со стертыми наполовину рогами и уродливыми копытами, отставшая по возрасту на осыпи от поднятого мною с лежек табунка, легко рассталась с жизнью. Михаил Александрович приплелся на лагерь уже в сумерках. Энычаваям едва не снес его на перекате выше по течению. Развешивая у костра отжатое белье, он сначала рассказал нам о медведе, который настырно преследовал его всю вторую половину дня и отпугивая которого, он расстрелял в воздух все дробовые патроны из гладкостволки Фаины. Ее ИЖ-58 он взял впервые сегодня, чтобы настрелять куропаток - на тот случай, если я мяса не добуду. До этого дня двустволка, из соображений рациональности, оставалась на лагере. И только потом мы, совсем уже потерявшие надежду на удачу, услышали: 'Нашел я рогачей, нам с Полом поближе, шесть штук, вам молодым - подальше, один. Но хоро-о-оший'.
Вертолет послезавтра. В тумане утренних сумерек мы форсируем реку, я это делаю дважды, сначала с Сашей на плечах, затем с Федерико (у них - горные ботинки), вода напирает 'по это самое', и Михаил, который ростом пониже, на левом берегу начинает путь с мокрыми ногами. Километров через пять вверх по реке сворачиваем в распадок-приток направо и тремя километрами позже разделяемся: мы с Федерико топаем вдоль ручья дальше, к перевалу, а остальные начинают подъем влево на отрог, в складках которого их должны дожидаться шесть виденных вчера напарником рогачей. Я повторяю про себя последние его наставления: за перевалом вниз по правому распадку, потом в первый распадок налево, рогач лежал там вверху, справа по ходу. Ничего, справимся.
Туман давно остался позади. Горы уже начали пестреть по-осеннему, но солнце еще жарит шею, лишняя одежка свернута в рюкзаке, тропа, вся в стаканчиках свежих следов недавно прошедшего оленьего стада (не такая уж здесь оказывается и глушь), сама ложится под ноги, и к обеду мы, миновав пологий водораздел с круглым озером в самой его вершине, начинаем спускаться. Вода из-под наших ног утекает теперь в Тихий океан, понесет ее туда река Пахача, широкая долина которой голубеет вдали впереди-внизу, но нам так далеко не идти, цель наша уже рядом - узкое устье тесного распадка слева, подпертое с одной стороны скалистой створкой, напротив которого на увальчике у ручья кстати торчит корякский двуногий таган рядом с небольшой кучкой ольхового сушняка. Дрова здесь в дефиците.
Чаюем по-быстрому, доедая поварихины бутерброды, забираю двадцатикратную трубу клиента в свой рюкзак, и вскоре прохлада узкой каменной щели окружает нас. Ручей тесный, видимость ограничена крутыми стенками, поэтому мы особо не заботимся разглядыванием едва выглядывающих макушек гор вокруг. Поднимаемся не торопясь, чтобы не сбивать дыхание, шагая по обкатанным валунам, как по ступенькам.
Вот и поворот желоба направо, откуда напарник вчера увидел барана. Выглядываю аккуратно из-за скалы. Вершина распадка распахивается пологими травянистыми склонами-пастбищами с кучами рассыпающихся скальных выступов поверху - вот там где-то он и должен быть. Мой взгляд через оптику плавно скользит по каменным бокам останцев, как вдруг Федерико, в ожидании опершийся сзади на посох, толкает меня в спину. Его рука вытянута вверх-влево, и, еще не взглянув туда, я понимаю, что все пошло прахом: рогач (конечно вчерашний!) стоит среди глыб посреди склона метрах в трехстах от нас и с иронией (именно так) смотрит на пришедших. Его неторопливый уход за излом склона прерывает наши судорожные приготовления к дальнему выстрелу.
Досада, такая же неуемная, как и утренняя вера в успех, накатывает, как локомотив. Американец, не понимая еще всего трагизма произошедшего, что-то лепечет про дальнейший подъем, оставшееся время, попытку догнать рогача. Ага. Ждет он нас. Дожив до таких рогов. Взгляд в бинокль в сторону лагеря вызывает еще и приступ черной зависти к 'конкурентам' - километрах в пяти позади, по пологому гребню из распадка торопливо поднимается баран, скорее всего один из тех шести. Разбили табун, отстрелялись значит: А мы: Головой надо было вертеть чаще!
Скорее от безысходности, чем надеясь на успех, я соглашаюсь подняться выше. Конечно зверь ушел, скорее всего вниз, в соседний распадок, его не видно нигде, мы по инерции обшариваем огромный отрог, похожий на гигантский разрушенный замок, из проломов отвесных стен которого круто стекают многочисленные осыпи. Только старые бараньи следы. Уже пять. Я решаю возвращаться, спускаться, мы - неудачники. Виноват безусловно я. И величие окружающего пейзажа, и наполненность гор каким-то тайным, неразгаданным смыслом уже не кажутся такими бесспорными и значимыми. Запал американца тоже иссяк, он тащится позади, поперек широкой мелкощебнистой осыпи и канючит что-то насчет выполнения условий контракта и ответственности принимающей стороны.
На границе солнечного света и подползающей снизу тени от соседнего хребта мы присаживаемся передохнуть. Я машинально гляжу в бинокль вокруг, сначала влево, потом примерно в ту сторону, куда убежал наш трофей. На неширокой седловине за темным провалом каньона, напротив нас, в лучах заходящего солнца стоит он, наш баран, анфас, и разделяющее нас приличное расстояние - не меньше полутора километров, не может скрыть размера рогов, концы которых после полного оборота слегка вывернуты наружу от его щек! Эмоции от этого зрелища, мгновенно двадцатикратно приближенного трубой американца, приглушены усталостью и желанием поскорее определиться с действиями: быстро вниз, потом вверх, если хватит сил, вон на тот пупочек, а оттуда, если повезет: Рогач, давая нам возможность двигаться, уходит за отрог в затененный цирк, и мы, 'поспешая медленно', бежим-скользим на дно распадка, не боясь уже быть замеченными.
Там - сумерки. Федерико, стоя у подножия склона, на который нам предстоит лезть, и глядя на часы (у него они с альтиметром), вдруг спрашивает: а какие есть еще варианты? Какие варианты? Мы бросаем все, тащимся пять часов домой, спим три часа, тащимся обратно сюда, а баран нас ждет. А еще? Я беру твой 'Блазер' - с ним вернее, лезу наверх, спускаю тебе барана, если повезет. А еще? А все, нет больше вариантов, кроме как карабкаться вверх! И прогнав сообща минутную слабость его духа, мы начинаем подъем, вначале цепляясь руками за кусты убогой карликовой ивы, а потом петляя серпантином (напрямую лезть уже не осталось сил) среди камней по склону.
Я каждые десять минут набираю двухминутную фору, присаживаюсь в ожидании 'дона', оглядываю соседние хребты. В один из таких перекуров, на открывшейся с высоты осыпи километрах в двух на восток, вижу светлые пятна выбитых баранами лежек и несу к глазам 'Пентакс'. Увиденное впечатляет, радует и расстраивает одновременно. В поле зрения поочередно оказываются двенадцать(!) рогачей, большинство из них крупные, кормятся, а двое просто-таки огромны. Эти два стоят неподвижно, опустив головы с тяжеленными рожищами, туши их напоминают двухсотлитровые ржавые бочки с соляркой на непропорционально коротких ножках, настолько тяжелые, что передвигаться им невозможно. Вот они где собрались со всех окрестностей! Федерико приближается медленно, останавливаясь через каждые несколько шагов. Недолго поразмыслив, оставляю американца в неведении относительно своего открытия - нервы его на пределе, вдруг отреагирует неадекватно.
Макушка отрога. Осторожнее любого ниндзя выглядываю: Вот он! Не ушел! Не чует! Ничего не подозревает, спокойно пасется в сумрачном цирке за седловиной, выставив в нашу сторону белую салфетку подхвостья. Давай, Федерико, давай! Оборачиваюсь на сопение подползающего клиента, показываю ему большой палец, но он уже все понимает по моему лицу и оживляется. Метровый? Вопрос касается длины рог, ему непременно хочется 'метрового', очень щекотливый вопрос, и я отвечаю осторожно: за 90 сантиметров точно! 'Блазер' ложится на вытолкнутый мною на камни гребня рюкзак, сам я пристраиваюсь левее и заглядываю в дальномер. Двести семьдесят шесть метров. Федерико, ничуть не задумавшись, уверенно щелкает барабанчиком на прицеле и начинает готовиться к выстрелу.
Тянется это неимоверно долго, баран стоит неудобно, потом переступает и слегка поворачивается правым боком, я успеваю подумать о том, что стоит он головой в распадок, падающий в противоположную от нашего лагеря сторону и скатится туда, если не положить его на месте, но молчу, боясь отвлечь стрелка : 'трах-х' - грохот выстрела трехсотого магнума : обнадеживающее короткое 'бык' пули в тушу : 'клац-клац' - затвор : 'дзинь' - выброшенная затвором гильза о камушки : раскатистое 'ах-х-х' эха в распадке справа - все это в ушах за одну секунду, а взгляды сосредоточены на рогаче: развернувшись влево, он неуверенно бежит по пологой дуге через седловину в нашу сторону, спотыкается, скользит правым плечом по клочкам осоки, переворачивается и замирает на склоне. Мои манипуляции с СКСом под предостерегающее 'ноу, ноу, ноу!' Федерико, оказываются ненужными.
Успеваем поздравить друг друга, сгрести рюкзаки и оружие и в нетерпении начать почти бегом спускаться к трофею, когда лежащий зверь вдруг конвульсивно дергается, и, ужас! начинает катиться вниз по склону в исток того самого 'не нашего' распадка!!! Черт! Стой!!! Представляя, чего будет стоить каждый десяток метров подъема с грузом обратно, я неосознанно произношу вслух это и еще много чего, пока туша огромным куском холодца, поднимая пыльные клубы, катится уже по каменистому лотку добрые триста метров. Она застревает наконец там, где мои ораторские перлы материализовались в виде метровой каменной полочки. Федерико виновато улыбается.
В то время как мы скользим по осыпающейся щебенке к вожделенному трофею под восторженные междометия по-английски, я начинаю определяться во времени и пространстве: уже девять, скоро темно, а до лагеря добрых 15 км пути через два перевала. Да, ситуация. А тут еще высказанное в начале охоты заветное желание 'дона' приходит на ум: хотелось бы ему иметь корякский трофей в виде полноразмерного чучела. Не вопрос, конечно, но чуть бы в другой ситуации: Американец, скатившись на коленях к туше, выскребает из кармана рюкзака : компактную рулетку и протягивает мне. Я с достоинством достаю из нарукавного кармана свою, дареную, с эмблемой ISHA. Правый - 94 : левый - 96 : и база неплохая! Федерико не скрывает удовольствия, однако усталость съедает эмоции, после фотосессии он старательно придерживает тушу за заднюю ногу, пока я подкладываю камни под баранью шею - не хватало, чтобы трофей укатился еще ниже, - и при этом о чем-то сосредоточенно размышляет. Когда я наконец делаю на шкуре первый разрез, вдруг произносит неуверенно: 'Режь на медальон:'
- То есть заберем только голову? Уверен?
- Ну : Нет же времени на препарирование целиком, да и нести тебе далековато.
Да, неблизко :, и пользуясь этим неожиданным приступом альтруизма спутника, я безжалостно и быстро полосую тушу поперек лопаток.
Федерико ушел раньше. Отправлять клиента одного нехорошо, нельзя, но на обратном пути светлое время, когда еще можно различать что-либо под ногами, крайне дорого, он поднимется на седло и спустится вниз посветлу, а я догоню его в распадке или еще на спуске, когда закончу с трофеем. Почти на ощупь уже отрезаю голову, на всякий случай нутрую тушу, борясь с потребностью забрать с собой хоть часть мяса, в последний момент безнадежно проигрываю в этой борьбе, отрезаю и заталкиваю в рюкзак сбой, грудинку и обе задние ноги. Ну такое оно, мясо снежного барана, ну что поделать! Может и не осилю, не донесу, но не попытаться нельзя. Голову с приличным 'фартуком' шкуры прикручиваю к станку рюкзака снаружи как можно ниже. В потемках залажу в лямки : встаю, опираясь на посох : вперед и вверх!
: Размеренно поскрипывает рюкзак. Плечи онемели под широкими лямками, никакие ухищрения с их оттягиванием, сведением и разведением уже не помогают. На исходе второй час ходьбы в кромешной темноте. Тропа то и дело ускользает в сторону, ищу ее почти наощупь. Эра налобных фонариков еще не наступила, а надежный и мощный, но громоздкий и тяжелый 'Маглайт', каюсь, покоится в кармане палатки на лагере не по разгильдяйству, а из соображений все той же рациональности. Малюсенький фонарик Федерико моргает позади, я держу темп с расчетом, чтобы он не догонял и не слепил меня, но и не отставал слишком.
Двадцать минут назад он спросил меня: Вова, а ты уверен, что мы идем в верном направлении? Через десяток минут вдруг остановился и заявил, что теперь мы точно идем не туда. Как можно идти не туда, возвращаясь по дну однажды пройденного каньона, мне было непонятно, однако пространные мои словесные схемы никакого действия на новоявленного Колумба не возымели. И лишь плеск воды в озерце в перевале, запомнившемся нам еще перед обедом, а особенно чайка, взлетевшая с него с жалобным криком днем и повторившая это в точности сейчас, вернули ему веру в мои способности проводника. Но этого воодушевления хватает ненадолго. Возвратившись за клиентом для очередного форсирования коварно петляющего по долине ручья (каждый раз я предварительно переношу рюкзаки и оружие, затем перетаскиваю 'дона'), застаю его уснувшим сидя на корточках : Нет, сегодня до лагеря нам точно не дойти.
Но и переночевать в этих широтах под открытым небом тоже непросто: из дров - только сухие прутики в жидких куртинках ольхача; кедровый стланик метрах в 150-ти вверху по склонам скрыт темнотой и накатившим туманом; одежда наша на ночлег не рассчитана. Пытаюсь дотащить клиента до примеченного днем бокового ручейка, долинка которого запомнилась валяющимся в ней, вынесенным зимней лавиной побелевшим скелетом приличного куста кедрача. Вот кажется и он смутно белеет у ручья. Нащупываю на увальчике рядом небольшую выемку в тундре и объявляю привал. Федерико безучастно опускается на мох.
Небольшой костер, моя суета с дровами, закопченным поллитровым котелочком ненадолго возвращают в нем интерес к окружающему, но наши продовольственные активы вновь приводят его в уныние: пара чайных пакетиков, завалявшихся в кармане рюкзака не с этой еще охоты, несколько карамелек из утреннего сухого пайка, недоеденный в обед кусочек хлеба - все. Предложенную свежую баранью печень, а позже и шашлык из нее американец без соли пробовать не стал и, выпив чай, начал моститься прилечь, лицом к огню. Пришлось укладывать его правильно - спиной к костру, укрытым спереди легкой курткой. Маленький полиуретановый коврик и мой свитер заменили матрац, и через минуту тяжелейший день для него закончился.
Заморозка на наше счастье в эту ночь не случилось, не подул ветер, как не полил и дождь из закрывших звезды, низких, опускающихся туманом, видимым в отблесках костра, туч. Борясь с наваливающимся после ужина сном, я экономно подкармливал нежаркий огонь каменной твердости сухими сучьями кедрача, сушил портянки, свои сапоги и ботинки американца, отходя иногда босиком, наощупь за границу кольца света и тепла в поисках сухих прутьев, а больше просто для того, чтобы прогнать сон. Потом сидел, глядя в огонь и на подсыхающие спину и пятки Федерико: его короткие - по колено, суконные штаны, и ноги в длинных, по колено же, зеленых носках-гетрах, уже не казались нелепыми и не раздражали, а только забавили слегка. Нормальный мужик. Как ни крути, а среди баранятников их (нас!) все-таки больше, чем среди прочих сословий охотничьей братии : дров бы еще : ребята на лагере беспокоятся наверно, не спят : водку оставшуюся выпьют с расстройства :
Я проснулся от холода, как и уснул - сидя. Костерок угас, сизые угольки помигивали в темноте, слабо освещая почти касающийся их зад компаньона, свернувшегося в позе эмбриона под курткой. Хэбэшка на плечах, сукно портянок, оставшихся на коленях, отволгли от росы. Небо посветлело то ли от пробившейся сквозь тучи луны, то ли к рассвету. Шевелю огонь и смотрю на часы - уже четыре. Подъем, Федерико! Кипяток, вместо заварки - горсть брусничных листьев, завтрак приходится отложить до лагеря. 'Дон' вертит головой, возвращаясь в реальность, потягивается и вдруг улыбается, тянет правую руку и показывает мне большой палец: Красота! Отель 'пять звезд'! 'Крестного отца' он в этот момент напоминает мало: кепка съехала набок, в седой щетине на щеке застряли стебельки ягеля, одежда пропахла дымом.
Светает. Зыбкий купол уютной полусферы света и тепла от костра растворился, мы торопливо (скоро ребята пойдут нас искать) обуваемся, сидя на кочках ни в какой не в выемке, а просто посреди ровной, чуть покатой к ручью тундры.
Путь до 'нашей' реки не занимает много времени, едва выйдя в ее долину, видим, как вдалеке начинает подниматься дымок - повариха готовит ранний завтрак для поисковой команды. Сворачиваю левее под сопки, на ровную ягельную тундру - здесь нас скорее увидят, пару раз с интервалом стреляю в воздух, смотрим в бинокли. Нас заметили, стоят на краю увала, собравшись у трубы на треноге. Теперь идем не спеша, американец даже на ходу заводит разговор 'за жизнь' - прошедшие сутки сблизили нас, пытаюсь отвечать про семью, профессию, работу и Горбачева с Ельциным - ну это же самый верх откровенности! На берегу Энычаваяма, напротив лагеря, ломаю отработанный порядок форсирования водных преград: вешаю рюкзак и карабин Федерико на себя спереди, он сам по команде, ухватившись за раму, с изумлением карабкается на мой рюкзак сверху, устраивается, упершись коленями в торчащие в стороны бараньи рога, а на середине реки начинает что-то говорить, заглушаемый шумом потока, пока я, часто переступая, сопротивляюсь течению. Смысл сказанного становится ясен, когда я протягиваю ему карабин на правом берегу: зря я разрешил тебе, Вова, такому лосю, резать трофей на медальон - надо было в полный размер снимать и тащить! Пропускаю этот комплимент мимо ушей.
Мы с достоинством поднимаемся по тропинке на увал, к палаткам. Остальные с искусственным спокойствием ждут у стола. За несколько шагов до него видим две бараньих головы на земле за 'кают-компанией'. Я поворачиваюсь спиной (трофеем) к аудитории под ее одобрительные реплики. 'Сколько у тебя, Пол?' - скрывая напряжение, задает вопрос мой клиент и, услышав ответ - 'восемьдесят восемь', вдруг хохочет во весь голос, показывает беззлобный 'фак' соотечественнику и орет: 'Мой - девяносто шесть!!!' и тут же: 'Фаина! Водки мне!'.
Последняя реплика крайне удивила всех, поскольку до сего момента потомок итальянцев употреблял исключительно какое-то редкостное португальское красное сухое, извлекая периодически заветные бутылки из своего обширного кожаного чемодана. Сейчас видимо наш напиток показался ему более уместным. Повариха, подхватив со стола едва начатую поллитровку, чуть замешкалась, отыскивая подобающую случаю посуду, но Федерико, не мудрствуя лукаво, подсунул ей чайную чашку, а когда та, налив положенный 'дринк', попыталась отнять горлышко бутылки от края, придержал его пальцем, пока чашка не наполнилась почти до краев. Я уже освободился от рюкзака и приготовился скромной дозой, вместе с остальными поддержать самого удачливого члена нашей команды. Короткий тост из его уст не заставил себя ждать, и посуда мгновенно опустела. Ни я, ни 'дон' не могли, конечно, знать, что последняя простая водка была выпита 'конкурентами' вчера вечером под свежую печеночку, поэтому сейчас мы пробовали уже крепчайший напиток домашнего производства. Выпив, мой компаньон по-гусарски крякнул, промедлил с закуской, опустился на раскладной табурет и вдруг начал падать лицом вниз. Сто пятьдесят граммов качественной поварихиной самогонки на пустой желудок срубили его, измотанного трудной охотой, как беспощадный удар меча, направленного тренированной самурайской рукой, так, что Пол с Сашей едва подхватили тело.
Я успел еще посмеяться над хлипкостью гостя, расспрашивая заплетающимся языком товарищей про их охоту и пытаясь рассказать им про нашу, но после второго тоста коварный меч настиг и меня:
Выбрался из палатки я уже к вечеру. Тень от ближнего хребта только что накрыла лагерь, а левый край долины еще играл всеми красками ранней осени. Отпрепарированные трофеи лежали рядком на досках у костра, засоленные шкуры - рядом с палаткой-кухней, - ребята, понимая мое состояние, закончили и мою часть работы. Был накрыт стол, запах жареного бараньего сала с луком вышибал слюну. Напряжение последних дней растворилось без следа, на смену ему пришло удовлетворение выполненной достойно сложной работой, покой и такая желанная, долгожданная беззаботность. Далеко впереди, еще только завтра в обед, маячили вертолет и бонусы, а ближе, осязаемо - уйма времени для безмятежных разговоров о прошедшей охоте, и дюжина мерных тридцатисантиметровых хариусов, которых я успею соблазнить самодельной незамысловатой мухой собственного производства, из красного петушиного пера. Мы скушаем их наутро малосолеными под пятьдесят граммов блиц-настойки на золотом корне, его Михаил Александрович со знанием дела крошит сейчас в бутылку НЗ. А грибы-ягоды:что ж, подождут до следующей охоты.

Сентябрь 2012г. Петропавловск-Камчатский

О пользе бывших жен.

Тот сезон запомнился самой комфортной в моей жизни заброской: в один день, да что там день - за считанные часы - я оказался за сотни километров к северу от областного центра, у зимовья, ставшего в очередной раз моим до новогодних праздников, и выгружал из грохочущего вертолета на блеклую тундру нехитрые пожитки охотника-сезонника, поглядывая на добротную, крытую пластами лиственничной коры избу. За обратный борт, судя по отношению экипажа, можно было не переживать, заказчик был - солиднее некуда, и обходилось все это удовольствие очень даже недорого - в пару соболей и медвежью шкуру с желчью.
Совсем непривычным было другое. Обычно, ранее и всегда потом, я промышлял в одиночку. В этот раз со мной был напарник - жена Татьяна.
Поберегите эмоции. Во-первых, она - охотовед по образованию, имела кое-какой опыт полевой жизни и уже добыла самостоятельно, как раз в мае того самого года, своего первого медведя. Во-вторых, сам хозяин участка, приютивший меня в уголке своих безбрежно обширных владений, промышлял в основном в компании своей благоверной, увлеченной природой женщины, педагога по образованию и призванию, которая, будучи хорошей знакомой, и стала живым примером моей половине. Идя по жизни пессимистом с романтическим уклоном, я надеялся, что ее присутствие не повлияет кардинально негативно на результаты промысла, но слегка освежит наши отношения, ощутимо преснеющие в последнее время под напором житейских неурядиц.
Десятидневка до начала сезона пролетела в хозяйственных хлопотах и недалеких, неутомительных походах по намеченным по опыту прошлых охот однодневным путикам. У стены избы выросла поленница дров, на наскоро выстроенный лабазик легли прихваченные кусачими позднеосенними ночными заморозками десяток зимних, черно-красных кижучей - будущая приманка. Перебранные и отлаженные капканы повисли до поры вдоль невидимых пунктиров промысловых троп у проверенных уловистых точек и просто гирляндами на местах полуденных чаевок - на случай непредвиденных постановок в сезон. Крупная выдра уже пожертвовала свою шкурку в наш семейный бюджет, пара глухарей отправилась в наваристую лапшу, соболя отметились густыми набродами на продержавшейся сутки первой пороше. И только медведи никак не напоминали о себе.
Место, долина реки Еловка, полностью отвечающей своему названию, плоское среднегорье, покрытое массивами и замысловатыми по форме пятнами чистых и с примесью лиственницы и каменной березы перестойных ельников, не было по-настоящему 'медвежьим углом' в это время года: нерестилища уже опустели, голубика и шикша на тундрах вдоль основных притоков скисли и почти осыпались, редкие куртины рябинников и кедрового стланика на закрайках водораздельных полян в этом сезоне зверье урожаем не порадовали.
На нашу главную 'медвежатницу', годовалую первопольную западницу Сарму надежды было мало. Взятая в самой столице из-под дипломированных зверовых собак, она, в первую свою встречу с косолапым нынешней весной, не проявила к нему ни малейшего интереса, а на добытого тут же взобралась верхом, оберегая от колючего весеннего наста свои потертые лапки. Сейчас она отрабатывала еду по мелочи: налаяла уже несколько белок, носилась за глухарями и накоротке азартно загнала на елку невышедшего еще, тощехвостого соболька, чем нас конечно порадовала.
Надеяться оставалось на берлоги - прошлогоднюю, в которой перезимовал нетронутый мною косолапый, и свежевыкопанную, найденную случайно в откосе прибрежного елового увала, предусмотрительный хозяин которой догуливал предзимье где-то неподалеку.
Утром второго ноября в первом от дома капкане в дупле обломанной лиственницы уже сидел молодой наивный соболек. Подвесив его рядом в ветки огромной ели, мы бодро (день уже прожит с пользой!) зашагали вверх по реке по первому из двух, заряженных к тому времени путиков. Путь планировался недолгий - кольцо около десяти-двенадцати километров, поэтому в рюкзаке, кроме чаевки, пары капканов и топора ничего не было. Белкам и соболям потертыми стволами из-за моей спины грозила видавшая виды, но вполне рабочая 'бээмка' 16-го калибра. 'Лось-4', к которому я уже успел привыкнуть на медвежьих охотах как к собственной конечности, висел сейчас за плечами у Тани. Она тоже управлялась с ним неплохо, а нужен карабин был, в основном, на случай появления на водораздельных тундрах остатков многочисленных в прежние времена табунов северных оленей, сильно прореженных теперь военными летчиками секретного полигона.
Заметно поматеревшая со времени прилета, наша лайка носилась где-то вокруг. Однако, в ее беготне улавливалась теперь определенная осмысленность: она появлялась периодически на виду, всегда спереди или сбоку, проверяя направление и скорость нашего перемещения и снова исчезала рысью или легким галопчиком, наматывая неустанно километры таежного чернотропа.
Уже низкое в эту пору солнце начало валиться за полдень, когда мы, почаевав, вывершивали краем матерого леса обозначенный справа нешироким аласом ключик. Капкан, установленный в мыске тайги, почти упиравшемся в ручей, обнаружился свисающим на цепочке из дупла корявой, приземистой лиственницы. Пока мы общими усилиями пытались выяснить причину и виновника пролова, отбежавшая только что в ельник собака обозначилась третьей за сегодня полайкой. Первые две осели в кармашке рюкзака комками беличьих шкурок, поэтому, вслушиваясь в приглушенное хвоей гавканье, я насторожил-таки капкан, сунул в дупло прут с глухариным крылышком, тщательно установил порожек и только затем догнал жену, уже скрывшуюся в сумраке древних деревьев, под лапами которых не растаял ночной иней.
Голос лайки вдруг вскипел пеной хрипоты от азарта и злобы и сразу остыл, вновь равномерно и звонко призывая хозяев.
- Соболь наверно, соболь! - Татьяна едва заставила себя пропустить меня вперед. Да, такого голоса Сарма ни разу еще не отдавала - я на ходу перезарядил курковку, поменяв глухариную 'двухнолевку' на 'тройку', чуть не пороняв в спешке скользкие патроны в мох.
Почти пробежав еще пару десятков метров, я наконец увидел среди стволов собаку - она, равномерно, но злобно гавкая, рысила краем прогалины в елках, описывая широкий полукруг, повернула обратно, глядя куда-то над самыми моховыми подушками, а палевая ость на ее спине стояла дыбом от ушей до корня хвоста, нехарактерно распущенного в полукольцо! И вдруг, убивая эйфорию предвкушения легкой и желанной добычи, в один миг пробудив незнакомый большинству людей, но дремлющий где-то в подсознании каждого первобытный страх, совсем рядом взревел хрипло и глухо невидимый зверь:
Замешательство было секундным - не одного мишку мои пули отправили прежде 'на верхние тундры', - выковыривая из нагрудного кармана пулевые патроны, я шагнул в сторону с прогала, пропуская вперед жену, которая уже стаскивала с плеч карабин:
- Медведь! Заряжайся:!
В момент, когда хрустнули взводимые курки двустволки, лайка сделала выпад, скакнула назад, как отброшенная невидимой пружиной, а у основания замшелого бугра посреди поляны мелькнуло темное звериное рыло, выдохнувшее хриплое 'фухххх'!
Берлога! Как кстати! Выход на юг, там, где сейчас собака: Позиция для карабина вот там, справа-сзади бугра, за валежиной: Я молча показал Татьяне ее место, а выбирая, где быть самому, укладывая в левую горсть два запасных пулевых патрона, краем глаза наблюдал, как ободренная нашим появлением лайка, злобно взлаивая, подалась вперед, постепенно исчезая в челе, взлетела оттуда вновь, как вытолкнутая невидимым поршнем, и вдогонку ей, расчесывая светлые гачи, мелькнула смертоносным хуком когтистая лапа: Собака зашлась уже не в лае - в истеричном беззвучном хрипении, снова по сантиметру подаваясь к берлоге, стелясь по мху, широко расставив передние лапы, зверь ответил ей рыком, от которого адреналин ринулся в кровь, угрожая напрочь снести потраченные уже азартом остатки рассудка - такая близость зверя нечаста, именно берлога дает прочувствовать ее, и хочется позже повторений ощущения этого, когда косолапый рядом, в метрах, а ты не спасовал и добыть его пробуешь!
Место для стрельбы укромное показалось далековато, метрах в пятнадцати от чела слева, сзади выход видно не было вовсе, поэтому стал я прямо посреди поляны, метрах в семи-восьми слева-сзади берлоги. А выстрелить поторопился из страха за собаку - она от азарта обезумела вконец, лезла в дыру все глубже, чудом упреждая ответные рывки медведя, когда тот показывал уже из-под земли голову и левую переднюю лапу по плечо.
Эмоции чуть стихли, дистанция для гладкоствола была самой рабочей, была и страховка в виде человека с карабином, на которого я действительно полагался. Поэтому я разрядил курковку, как только зверь в очередной раз рванувшись за надоевшей ему вконец тварью, показал голову и шею по плечи. После первого выстрела он, уже начавший прятаться в свое убежище, вдруг метнулся, рыкнув, за лайкой, молнией перескочив выгреб.
Промахнуться нельзя было даже с закрытыми глазами, так близко было, и так велика была туша, хотя и движущаяся - пуля из левого ствола полетела в цель: Несильно, игрушечно хлопнул справа 308-й:
Медведь неожиданно не упал. Даже не дрогнул. Он несся за собакой. А та, также нежданно осмысленно, взрывая подушку сфагнума, описывала по поляне неширокую окружность, заворачивая зверя влево и обратно к берлоге, под пули хозяев.
Влево - это ко мне.
Зверь все не падал, а я все ждал этого и запоздал с перезарядкой. На половине циркуляции он увидел меня и, задрав мох, остановился как вкопанный метрах в десяти: взгляд маленьких глазок уперся прямо в мои, дав понять, что сойти за еловую корягу мне уже не удастся.
Время замедлилось. Или это сознание фиксировало детали с небывалой четкостью несколько секунд? Собака медленно останавливала свой галоп, оглянувшись уже на отставшего неожиданно противника:лапы зверя, подгибаясь, сжимались в мощную пружину для стремительного броска: уши прижались к голове:взгляд стал еще осмысленнее и холоднее: а я, держа БМку под цевье левой рукой, правой горстью водил снизу вверх у спусковой скобы, ловя несуществующую рукоять затвора 'Лось-4', - раз и второй:
Вот именно так. Разум выключился на секунду. Не страх, а какая-то отупляющая растерянность от мгновенной смены ролей в этом блиц-спектакле и включившаяся некстати, наработанная мышечная память не оставили мне шансов успеть перезарядиться. Выжить, то есть. Мыслей о ноже не было.
Из левого плеча припавшего для атаки зверя взлетел полуметровый пыльный фонтан (мех был забит сухой легкой супесью со свода берлоги), как через вату толкнул барабанные перепонки близкий выстрел, медведя свалило на правый бок в момент броска, он продолжал отталкиваться задними лапами, передними хватая недосягаемого меня, но конечности уже не слушались его, бесполезно болтаясь в воздухе, задирая моховое одеяло в неопрятные валы, глазки вращались, обнажая белки, челюсти перемалывали чахлый кустик жимолости вперемешку с моховищем.
Большим пальцем правой руки я нащупал-таки ключ на шейке приклада, курковка переломилась, но рука вдруг ослабла, и ствол, выдавив из казенника латунные донца стреляных гильз, мягко ткнулся в мох у сапог.
Собака лаяла свирепо у самого медвежьего зада, не решаясь, однако, сделать первую в жизни хватку по косолапому, которого все не покидала жизнь.
- Молодец ты - я тихо произнес это, обернувшись в сторону Тани, спонтанно, вместо 'спасибо', - только долго что так?
- Целилась. Первый-то непонятно куда:
Взял карабин, подошел к лежащему теперь на левом боку, хватающему кочку клыками зверю со спины и выстрелил в шею у затылка, сунув ствол в шерсть. Из дыры пошел дымок, медведь затих сразу же, Сарма вцепилась в тушу, сотрясая ее неимоверной силы рывками, перебралась постепенно от гач к голове и впилась в выходное отверстие на горле. Через минуту из опасений за целостность шкуры ее пришлось отгонять хворостиной, а сука, перемазанная в свежей крови, кашляющая шерстью, все не могла угомониться, стараясь исподтишка хватануть тушу.
Разделывать закончили к сумеркам. Кроме шкуры в рюкзак почти ничего не влезло. Перед уходом я слазил в берлогу: длинный, почти двухметровый ход чуть наклонно вел в полутораметрового диаметра сухую и уютную камеру больше метра высотой. Толстая подушка мха и лесной ветоши на дне хранила тепло зверя и его запах, и была еще не закончена: посреди логова лежали два правильной формы шара, скатанных из лесной подстилки, втащенных внутрь для окончательной 'отделки'.
Снаружи смеркалось и мы заспешили к избе, держа направление на гаснущую четверть небесного свода, стараясь до темноты выйти на кромку плотного леса из-под сгребающих под себя темень матерых елей. Жена, не заметившая в азарте охоты моего замешательства, не пережившая этого мимолетного чувства беспомощности, все пересказывала на ходу что она видела, слышала, как целилась и стреляла. Я же, несмотря на удачу, полного удовлетворения от прожитого дня не чувствовал: нудной зубной болью сверлило сознание ощущение допущенной непоправимой ошибки, основательно подкосившей мой рейтинг медвежатника в моих же глазах.
Наша лайка, нахватавшись теплой жирной медвежатины, уснула у распластанной туши, в основании елового ствола накрепко и пришла к дому лишь под утро, разбудив меня недолгой суетой в будке за стеной.
Сон после этого уже не вернулся, и я нехотя вспоминал до рассвета картины и звуки вчерашней охоты, неудачную стрельбу, непростительную паузу с перезарядкой, секундное состояние прострации, чуть не стоившее мне здоровья или жизни, свалившуюся ниоткуда дикую усталость, которая не дала вчера даже почаевать толком - я уснул по приходу, едва откинувшись на нары передохнуть из-под рюкзака пару минут.
Обе мои пули попали в медведя в угон: первая пробила навылет шкуру и мышцы шеи у основания черепа слева, у гортани, ровно так, что не задела лежащие глубже сосуды. Вторая прошла в левой подмышке, хоть и проделав в шкуре аж четыре дырки - две на трицепсе левой лапы и две на левой стороне груди, вдоль ребер, - но не причинив зверю практически никакого урона. Первая пуля из карабина прошила верх шеи перед холкой, выше позвоночника.
Порадовала без оговорок только собака: высокая наследственность пробудилась в ней от пережитого в тот день, добытый зверь оказался первым в череде многих, чью кровь она попробовала на вкус за свою недолгую жизнь.

Несостоявшееся. О вреде бывших жен.

Лабаз удался: широкий дощатый помост с планкой под ноги, хотя и был сооружен экспромтом метрах в пяти от земли на древней, разлапистой каменной березе, легко вмещал двоих стрелков, не скрипел и имел отличный обзор. Не хватало только хотя бы каких-нибудь завалящих ступеней, но и времени до конца дня оставалось совсем немного. Влезать на него пришлось 'по-тарзански', цепляясь за выступы и неровности корявого ствола. Оружие, вещи и подсветку я подал на веревке.
Мы еще не успели толком устроиться на постеленном на доски старом ватном одеяле, а вечер уже обозначился легкими сумерками, движение воздуха остановилось, по очереди замолкали пичужки. Парковый каменноберезник с редкими кустиками жимолости и рябины среди обильного южнокамчатского травостоя не спеша погружался в темноту и тишину. Пара комаров, одуревших от неожиданной для конца августа, совсем не ночной и вообще не камчатской двадцатичетырехградусной жары, жалобно нудели где-то на спине. Тихий Океан притаился метрах в шестистах, приглушив басовитые удары наката, но его близость выдавала стопроцентная влажность воздуха, оседающая каплями пота под надетой на голое тело энцефалиткой.
Тишина стала почти стерильной, через нее явственно доносился шелест опарышей на туше задранной накануне медведем совхозной коровы. Туша лежала на боку метрах в 15-ти перед лабазом и еще угадывалась в темноте по белым полям на шкуре. Опарышам было так хорошо, что за неполные с момента убоя сутки они переполнили брюшную полость коровьих останков, и сплошь покрывали землю на полметра от падали. Оттуда изредка наносило плотным, как вата, запахом тухлятины, от которого текли из глаз слезы и хотелось немедленно сбежать с засидки.
В напарники ко мне напросилась:жена. Наши образование и увлечения во многом совпадали, однако, на эту охоту она попала вопреки моему настроению, после долгих уговоров, препирательств и обвинений в гендерной дискриминации. Отказываться я устал. В конце концов подумалось, что в тепличных условиях этой ночи, без пешего похода, просто сидя на лабазе, она не сможет найти повод начать ныть и упрекать меня в чем бы то ни было.
Ружей поэтому у нас с собой было два: ИЖ-27, на которое я впервые в жизни поставил сменную пару коротких пулевых стволов, и МЦ 21-12 - в качестве 'огневой поддержки'. На тот момент еще цел был СССР, поэтому на двустволке красовался 'ненадеванный' до сих пор прибалтийский фонарь для ночной стрельбы. Возможно кто-то из старых охотников помнит это, продвинутое для своего времени, чудо техники с выносным выключателем-планкой на цевье и носимой отдельно тяжелой аккумуляторной батареей. Стволы я пристроил по обе стороны помоста. На ижевке при переноске позвякивали антабки и пряжки на погонном ремне, поэтому ремень я снял, а в прорези антабок сунул куски березовой коры.
Охота началась.
В лабазном сидении может быть не так просто найти увлекательную составляющую. Не каждому интересно часами не двигаясь, разглядывать темноту и вслушиваться в тишину. Меня этот процесс, как и стояние на номере в загоне, увлекает всецело, я отдаюсь ему ответственно и со знанием дела, прекрасно понимая при этом, что закончиться он может просто ничем.
Татьяна была не из тех. Кипучая натура оказалась несовместима с теснотой настила, неподвижностью и беззвучностью - через каких-то полчаса она заерзала, завертелась, вопросы, по теме и абсолютно несвязанные с подкарауливанием стервятников, посыпались громким шепотом в мое левое ухо. Судя по следам на близлежащей грунтовке, медведь был весьма солидным и мог убояться даже ничтожного количества децибел шума у своей добычи, о чем я попытался как можно более спокойно сообщить напарнице. Однако, еще через полчаса она уже абсолютно уверилась в ошибочности своего решения участвовать в этом безнадежном 'сидении на дереве'. Тем не менее, просто озвучить мысль о том, чтобы покинуть наш насест ей не позволили профессиональная этика и, надеюсь, совесть. Она лишь поинтересовалась возможностью 'прилечь'. И, с моего согласия, почти осуществила свою задумку - размеры настила и постеленное одеяло позволяли сделать это даже с некоторой долей комфорта и без опасения свалиться, однако, уже выпрямляя ноги, толкнула за моей спиной приклад вертикалки.
Случилось то, что должно было неминуемо произойти - ружье нырнуло вниз, я только запоздало успел махнуть правой рукой вдогонку ему и дефицитному фонарю:
По-обезьяньи, с трудом глуша рвущиеся наружу, соответствующие ситуации, фигуры речи, спустился вниз, готовясь столкнуться с худшим. Жене повезло - ружье торчало у комля, воткнувшись в землю стволами почти по самое цевье. Фонарь был на месте и цел.
Путь наверх я проделал с еще большим трудом, с двустволкой без ремня, всунутой за пояс на спине.
На лабазе перевел дух. Эстетическая составляющая процесса была безнадежно утеряна - гнев и раздражение сменили владевшие мною пять минут назад почти полное благодушие и спокойствие. С практической точки зрения, лазая туда-сюда по стволу и сдавленно матерясь, я, с большой долей вероятности, зверя подшумел, да еще и свежо наследил под березой. Следовало бы подумать об эвакуации.
Однако, через минуту почти угасшая искорка охотничьего азарта вновь разгорелась пламенем увлечения. Все-таки за оставшиеся полночи еще многое могло произойти.
Чтобы это многое происходило со смыслом, следовало решить проблему куда более сложную технически, чем удаление грунта из чоков: ведь в процессе инцидента был начисто оторван жиденький провод, соединяющий фонарь и аккумулятор. Причем, как и полагается, - в самом 'подходящем' месте, почти заподлицо с планкой выключателя:
С горем пополам, при помощи ножа мне удалось наощупь чуть вытянуть из выключателя кончики тонюсеньких медных проводочков и кое-как соединить их с питающим проводом. Для изоляции я вложил между проводами спичку. И уже почти заканчивал фиксировать хлипкую скрутку куском тесьмы, вынутой из капюшона энцефалитки, как вдруг от почти уже забытой убоины донесся явственный тяжкий вздох:
Злополучный фонарь едва не выпал из моих рук: Мы замерли: Вздох повторился, донесся явственно шорох - тушу явно кто-то теребил. Шорох сменился хлюпаньем и фырканьем - этот кто-то лакомился там чем-то вкусным: Времени на установку прибора на стволы и очистку их не было.
Медленно-медленно, наощупь суя подсветку в руки оцепеневшей жене, я еле слышно нашептал ей в самое ухо блиц-инструкцию: ':наведешь на звук:вот выключатель:включишь, когда я скажу:', так же медленно, наклонившись влево, дотянулся до заряженной заранее пятизарядки, поднял ее наизготовку, двинул лепесток предохранителя и, прицелившись в доносящееся чавканье, шепнул:
- Давай!
Как при фотосъемке со вспышкой, ослепительно-белый сполох высветил в угольно-черной тьме утоптанный пятак белой травы, черно-белую шкуру на коровьей туше, левым боком к нам черного медведя с белыми глазами, уставившегося видимо на мое 'давай', у которого с морды и из пасти валились белые комки опарышей:медведь оказался мордой не в ту сторону, куда я рассчитывал, я повел стволом и:свет погас!
Не успев прицелиться, я выстрелил, туда где был стервятник, услышал чуть правее этого места странный свист и бульканье и поняв, что пуля сделала свое дело - свистит воздух, выходя из простреленной грудины, а булькает кровь, повернулся к 'прожектористке':
- Ну ты что?!
- Да я же думала, что нажмешь, он щелкнет и будет гореть! Я же не знала, что надо нажать и держать!
- Ну свети!
Луч света зашарил по притоптанной траве, развороченной падали и ближним березам. Медвежьей туши на виду не было. Уполз, видимо, подальше, в рябинки вон те...
Я собрался было сбегать взглянуть на трофей. Однако, выслушав доводы половины, решил не рисковать. Для страховки вначале следовало бы привести в порядок второе ружье. А вдруг зверь еще не дошел? А вдруг калеченный фонарь опять откажет? А вдруг придет еще один медведь? Этот был не очень большой, не похож он на владельца вчерашних следов на дороге.
Про второго медведя конечно слишком. А в остальном да, торопиться, наверное, не следовало.
Срезанной березовой веточкой я проковырял отверстия в земляных пробках в двустволке, вытряс из стволов землю, зарядился снова. Проверил еще раз фонарь. Послушал поднявшийся легкий ветерок. И понял, что потерял интерес к процессу. Ну какой тут может быть медведь, после такой суеты со стрельбой? Выдержал еще полчаса и, посмеиваясь про себя над запоздалым охотничьем рвением Татьяны, замершей памятником на краю настила, решил подремать лежа, в ожидании скорого уже рассвета.
Задавленный весом медвежьей лапы треск сучка под лабазом позади нашей березы донесся, когда я почти уже коснулся локтем желанного одеяла. Жена обернулась с округлившимися глазами, тыча пальцем вниз, я застыл на спине, задрав ноги и опершись локтями на доски. Зверь подошел совсем неслышно! Он был почти под нами, но позади и слишком близко, чтобы попытаться развернуться для стрельбы.
От азарта, напряжения и неподвижности у меня стали подрагивать конечности: зверь был так близко, что я стал слышать, как он выдыхает просканированную порцию воздуха и даже почувствовал исходящий от него запах зверя и старого рыбьего жира.
Тянулись секунды.
Мы победили - он сделал хорошо слышимый шаг в сторону убоины. Еще один - теперь он наш! как вдруг внезапное 'фффухх' ударило по натянутым нервам, треснули ветки внизу, сотрясли землю и мгновенно затихли позади лабаза прыжки тяжеленной туши.
Рассвет забрезжил как-то вдруг. Вокруг сразу стало серо и видно. Пискнули птахи. Прохлада потянула со стороны вулканов.
В очередной раз я спустился на землю, принял вещи и напарницу. Вначале, не выпуская оружие из рук, оглядел подножие 'нашей' березы. Ну вот она, чтоб тебя...! Стреляная гильза из МЦ, выброшенная затвором. В нее буквально ткнулся носом местный хозяин. Вот и трава содрана - так скоро он крутанулся на задних лапах! Поживет еще. Беда коровам.
Первого давай искать скорее, раздулся уже небось в таком тепле! Зажимая нос, я подошел к падали, которую опарыши заметно объели за ночь. Метрах в двух от нее начиналась и тянулась по направлению к кустикам рябины на несколько метров широкая смачная полоса ... жидкого медвежьего помета. Вот это свист, вот это 'бульканье крови'! Полоса примятой травы хорошо читалась в сторону океана, но и через пару сотен метров кровью так и не окрасилась. И этому повезло.
Мы вернулись к служебному 'газону' и отправились на доклад в контору, последствия которого ничего хорошего, для меня по крайней мере, не сулили - руководитель Камчатоблохотуправления отвечал летом головой за сохранность коровьего племени наравне с главным областным аграрием.

Первые десятки шагов по плотному, набитому зимними ветрами снегу пробуждают неуверенность в собственной готовности к подъему - все-таки зимнее бездействие дает о себе знать, появляется одышка, кровь приливает к лицу.
Чуть сбавил темп, затягивая шаг, стал ступать уже, но чаще и через сотню метров все наладилось, ноги увереннее понесли меня вдоль полосы вытаявшего ольхового стланика к намеченному с базы излому гребня, где следовало перейти правее, на соседний снежник, чтобы выше не застрять в кустах.
Кожа на лице, шее и кистях рук начинает потрескивать под мегатоннами весеннего ультрафиолета, в котором тонет все вокруг, который сполохами сварки заплескивается даже под затемненные стекла очков, засвечивая зрачки.
Склон вздымается все круче, приходится пару раз остановиться, перевести дух. Весенняя Камчатка - долина реки с горячим озером, открывается позади на многие километры, склоны сопок за ней, покрытые куртинами каменноберезника и черными на солнце пятнами кедрового стланика, дрожат в теплом мареве.
Примерно через полчаса неспешного подъема я достиг выдутого обтаявшего гребня, на котором груды скальных обломков перемежались полосами мелкого красноватого щебня. Это примерно две трети высоты, которую необходимо набрать. Присев в затишке от задувшего на высоте прохладного ветерка, рассмотрел склоны распадка, вдоль которого поднимался, скрытые от меня до этого момента изломом отрога.
Вот медведь спускается по снежнику на противоположной стороне каньона, съезжая то на заду, то на брюхе, вспахивая когтями передних лап слежавшийся снег.

Может наш? Моментально перевожу бинокль выше, еще выше - нет, наш копается до сих пор под скалами, выглядит он солиднее ближнего, и шкура у него темнее. К тому же его 'пасут' в трубу ребята с базы, если что - предупредят по рации.

Приемник немедленно зашипел в нагрудном кармане:
- Смотри внимательно, там прямо над тобой зверь, не разобрать какой в ольхаче, пойдешь - бери правее, на снег!
- Слышу, понял.
Поднявшись еще метров на пятьдесят увидел и этого: медведь средних размеров лежал на острие скального выступа, отделенного от моего гребня глубоким каньоном, метрах в ста напротив, нежась в лучах солнца. Нет, и такой не нужен.

Гребень совсем кстати становится чуть положе, подрагивающие с непривычки конечности чувствуют облегчение и выносят меня по обтаявшим уже здесь рододендроновым полянкам еще выше, на небольшой отрожек чуть южнее тех самых осыпей, на которых пасся трофейный зверь. Держась ниже гребня, добегаю до седловинки, которая по горизонту должна оказаться напротив моей цели. Ветер правильный. Выглянув, чертыхаюсь в расстройстве - осыпь пуста, однако через мгновение сердце знакомо заколотилось, и совсем не от подъема - характерное округлое темное пятно на снегу среди скальных обломков метрах в двухстах от моей позиции - это же явно он! Прошел немного вдоль склона и улегся отдыхать меж камней, прямо там, где копал. Бинокль подтверждает предположение. Я тоже беру паузу.
Позиция неплохая, я чуть выше него, ветер в мою пользу. Двигаясь размеренно, пригнувшись к самым кочкам вытаявшей прогалины, сокращаю дистанцию, предельную вначале для моих способностей и карабина. Ничего, что на виду у мишки, увидеть он меня со своими диоптриями точно не увидит, а услышать я себя не дам. Забытый за зиму запах оттаявшего лишайника лезет в ноздри, шея горит от солнца и ремешка бинокля, но лицо студит встречный ветерок. Вот, пожалуй, и все, ближе никак - полоса снега впереди может выдать хрустом корочки наста.
Косолапый спит в ста пятидесяти метрах от меня. Скрыться ему негде, успею расстрелять полмагазина, в какую бы сторону он не пошел. Подготовка к выстрелу в таких условиях - просто символическая пауза, возможность понаслаждаться процессом, запечатлеть детали, ну может быть слегка унять подкатившее возбуждение - не задавлен еще прошлыми охотами азарт добытчика! Подышав, ставлю планку на '200', кладу ствол карабина в рогульку воткнутого в снег посоха и опускаю предохранитель:треск забытой рации в нагрудном кармане сгибает меня в три погибели, оставив СКС, падаю в мох, лихорадочно нащупывая регулятор громкости, не свожу глаз со зверя, который чуть зашевелился.
- Ты где там? - голос Матвеича, устроителя наших охот и хозяина базы хрипит в ухо совсем некстати, хотя и едва слышно. Понимаю, что сейчас меня от дома закрывает гребень отрога.
- Стреляю уже - отвечаю громким шепотом.
- Ты вот что - продолжает, не спеша, Виктор, - ты его настреляй, но не до смерти, пусть он вниз сойдет, мы тут его везде примем. А то ведь будешь потом один там его ворочать полдня:
Выключаю рацию совсем. Вот такая вот забота. Не откажешь коренным камчадалам в здоровом рационализме. А ведь есть в этом что-то. Хотя и не вполне гуманно, вроде бы: Но ведь и себя стоит пожалеть - завалится меж камней - мне его в-одново не перевернуть, точно. И подниматься, понятно, никому сюда неохота. Прав, наверное, старый.
Зверь на месте, в бинокль видно его тяжеленную башку, повертев которой, он успокоился, опустил ее на передние лапы.

Целюсь снова, в правую лопатку, пуля должна пойти по диагонали повдоль туши и чуть сверху-вниз, тяну привычнотугой спуск:
Выстрел! Шлепок полуоболочечной пульки в цель. Зверь с места бросается галопом по склону наискось, как будто и не ужалили его 10 граммов свинца. Выстрел - кажется в район диафрагмы слева: Выстрел - медведь кусает себя за левую ляжку, спотыкается и катится кубарем по снежнику, выправляется и ковыляет, скользя, в исток распадка, того самого, 'нужного', который спускается к базе и в устье которого стоит мой снегоход. Он уже метрах в двухстах, но движется довольно резво, и я добавляю еще разок, по заду, почти в угон. Пуля щелкнула, как в кость, и темная туша исчезла за снежным надувом.
Выше по склону загрохотали валуны - метрах в трехстах, под скалами матуха поспешно повела подальше от беспокойного места двоих медвежат по третьему году.

- :покатился, но сейчас его не видно за скалой в распадке... - спокойный голос Матвеича с полуфразы заполнил эфир немедленно после щелчка выключателя радиостанции. Вот это подарочек куму!
Никуда теперь не спеша, унимая поднявшийся-таки легкий озноб, я, убедившись вначале, что не промахнулся первыми выстрелами, спустился по заляпанному брызгами крови следу к началу скалистого, забитого снегом каньона, в который укатился подранок. От места, где его настигла четвертая пуля, непрерывный кровавый волок просматривался в узкой, резко затененной расщелине до ее поворота влево.
Странно. Попадания вроде серьезные, должен бы он уже появиться ниже, на виду у компаньонов...
Вбивая каблуки в плотный снег, опираясь обеими руками на посох, спустился до поворота. Каньон здесь превратился в узкую расщелину со скальными четырехметровыми стенками, кровяной потаск, повторив траекторию снежника, прошел поворот, задел левую и уперся в один из ее выступов метрах в пятидесяти ниже. Несколько камней, осыпавшихся с этого выступа, выкатились в лоток. Еще ниже крови не было, я убедился в этом с помощью бинокля. Неужели он зацепился здесь и сумел выкарабкаться из каньона по скале?! Я немедленно, сбивая дыхание, снова набрал высоту, выбираясь из-под нависшей скальной стенки, физически ощущая, как зверь смотрит на меня сверху!

Следующие сорок минут ушли на тщетные попытки разглядеть подранка или его следы на почти полностью обтаявшем в этом месте, затянутом полосами ольхового стланика, склоне ущелья, куда он, по общему мнению, должен был попасть, умудрившись выбраться из каньона. Рация на глазах съедала заряд батареи, уставая от непрерывных переговоров с Матвеичем, который, дабы лучше видеть снизу место действия, выехал с базы ближе к подножию на поляну и теперь корректировал мои действия, глядя в трубу. Ноги уже отказывались таскать мое тело вверх-вниз по крутому в этом месте правому борту расщелины. Сумрак, скопившийся на ее дне, вытягивал из-под пропотевшей одежды остатки тепла. Призывно манило к себе нагретое сиденье освещенного солнцем, игрушечного отсюда снегохода, стоящего в устье распадка, куда я поглядывал иногда.

Раненый хищник никак себя не выдавал. Оставалось одно - перейти на склон, где он затаился и пытаться тропить его там на косогоре в промоинах и ольхе, надеясь, что Матвеич успеет предупредить, если зверь как-то обозначит себя раньше, чем я его увижу. Нужно было опять лезть вверх.
Отдыхая перед подъемом на самом краю каньона, я заметил, что кровяная дорожка заканчивалась в расщелине прямо подо мной, буквально в пятнадцати метрах, упираясь в выступающую поперек каньона скальную стенку. Вдоль подножья этого выступа между снегом и скалой видна была неширокая щель: Неоформившаяся вначале догадка снова толкнула меня на дно этого злополучного каньона! Однако, спускаясь вновь по отмякшему к полудню снежному дну распадка, топча каблуками выцветшую за час до желтизны полоску крови, я уже знал наверняка, куда делся наш с Володей трофей.
Медведь глянул на меня погасшими глазами снизу-вверх из узкой щели между скалой и снежником. Последняя пуля убила его наповал, и полутонная туша, разогнавшись по лотку как на бобслейной трассе, впечаталась ровно в единственную на всем полукилометровом протяжении каньона расщелину, в которой застряла почти вертикально. Лежа на влажном, льдистом фирне, я смог дотянуться рукой до соломенно-желтой шерсти на лбу. Грязный снег, свалившийся следом за зверем, присыпавший комками голову, уже растаял в глазницах, затянув их пленкой пемзовой пыли:
Суть ситуации скорее всех уловил практичный Матвеич - рация его спокойным голосом безжалостно отвергала все импровизации, предложенные мною: 'Снежник ты не раскопаешь даже с ломом, он круглый год не тает, там полметра свежего, этого года, а глубже - лед: Лебедку там цеплять не к чему, ты сам вокруг глянь: А кто будет помогать? Туда ты-то сам второй раз за сегодня пойдешь? А я один лом и лопаты, и лебедку не донесу: А больше некому, сам понимаешь:'
Я понимал. Но зверь был очень приличным, жаль было потраченных усилий, такая охота не должна была закончиться вот так! Однако, моя попытка унести хотя бы череп провалилась буквально: потревоженная туша осела в щель еще на полметра едва я попытался развернуть голову в удобное положение. Острие лезвия ножа в вытянутой руке теперь едва касалось кончика уха.
_
Несмотря на холод и сырость я присел перед спуском ненадолго на рюкзак, поглядывая то на такой близкий, но недосягаемый трофей, то на прогретую по-летнему послеполуденным майским солнцем долину внизу. Бывает же! Закурил бы, если бы курил: Не стоило придумывать ничего с первым выстрелом, наверное. Ну повозился бы. Так это привычно.

quote:

Originally posted by prostovova:

Прошу простить, если длинновато.

Не-Не... в самый раз...давай исчо!!!

quote:

Originally posted by prostovova:

Прошу простить, если длинновато.

quote:

Originally posted by basma:

Спасибо ✊

quote:

Изначально написано prostovova:

а ты не видел раньше что ли?

Это повествование не видел ☹

Идем за баранами. Ну это громко сказано, в этой речке я не был уже лет 10, баранов там может и не быть. Заход длинный, с собой ночевка: палатка, спальники, посуда, все это раскидано на троих, но идти все же тяжеловато - тропа местами совсем не читается, тальник и ольха задавили ее наглухо, и даже там, где она есть, приходится сгибаться в три погибели до высоты медвежьей холки - косолапые поддерживают отдельные отрезки дороги в рабочем состоянии. Их разнокалиберные следы и помет нас совсем не интересуют.
То и дело приходиться идти ручьем или продираться сквозь джунгли шеламайника. Поэтому выход на субальпийскую высоту, где долина расступается пошире, и заканчивается сплошная стена стлаников, обрадовал непередаваемо. Как крепостной стеной душное и тесное заросшее русло отделено от просторной, пологой вершины ручья остатками весенней лавины, скакнувшей поперек течения с правого по ходу склона. Даже на исходе лета ее объем впечатляет. С трудом карабкаемся на цементной твердости вал высотой в добрый десяток метров, идем как по асфальту верхом грязного снежного поля и ступаем на альпийский луг уже в бараньей стране.
Верха закрыты туманом, бинокли пока бесполезны, зато есть время поискать приличное место для табора. Вот и оно: идеально ровная площадка под полутораметровым увальчиком в двух шагах от ручья и в трех - от умершей наполовину куртины кедрового стланика, которая обеспечит топливом.
Время до вечера еще есть, спутники ставят палатку, а я скорым шагом, налегке, по едва заметной тропке отправляюсь выше по ручью, поискать забытый проход среди стланиковых зарослей, которым мы завтра пойдем до водопада и самых бараньих цирков.
В ста метрах от табора на пригорке под развесистым ольховым кустом мне попалась основательная, 'стационарная' медвежья лежка - укатанное до твердости ложе полутора метров диаметром в двух шагах от тропки, с 'подходом' и 'отходом' в виде параллельных коротких цепочек следовых вмятин и расположенным неподалеку валом помета, очень напоминающего коровий - весь он состоял из остатков травы. Вид отсюда открывался изумительный, особенно в солнечную погоду. Зверь провел (и видимо проводит) здесь достаточно много времени - глубина и качество следовых меток тому свидетельство. Непонятно только, почему он сейчас здесь, а не на реке внизу, где подошла на нерест рыба. Размеры его, судя по ширине 'колеи', позволили бы хозяину таких лап без труда застолбить там самое продуктивное улово и набивать пузо круглосуточно.
Бросилось в глаза отсутствие следов других медведей - в этой 'стране' живет явно единственный 'гражданин' этого вида.
Топографическая рекогносцировка была успешной, завтрашний маршрут всплыл из глубин памяти сам собой еще на подходе к пятиметровому водопаду, от которого я повернул обратно. Ноги сами шли под едва заметный уклон по собственному следу в низкой траве по правой стороне распадка, а мысли крутились вокруг прогноза погоды, завтрашней охоты и предстоящего ужина.
Движение у подножия склона на противоположной стороне долины привлекло мое внимание. Не останавливаясь, пригляделся. Огромный светлый зверь с выпирающей высоко холкой появился в прогале среди ольхи, примерно в ста метрах от меня. Двигался он встречным курсом на одном со мной уровне вверх по распадку, размерено шагая, опустив к самой земле морду, как делают настоящие доминанты и, скорее всего, не заметил бы меня, если бы я остановился. Однако, я продолжал бодро шагать по чистому, поскольку опыт общения с такими монстрами подсказывал, что он, крайне дорожа своей шкурой, скроется из виду мгновенно, как только поймет, кто тут гуляет по соседству.
Этот не скрылся. Сначала он остановился в дальнем углу треугольной поляны, приглядываясь и прислушиваясь, явно определил присутствие постороннего на своей земле, затем повернул влево (ко мне) на 90 градусов и быстрым шагом двинулся на сближение.
Я остановился тоже. Беспокойства не было - я был уверен, что как только подам голос, мишка одумается. Но что-то заставило оглядеться и оценить позицию. Ровная сырая осоковая поляна метров сорока в диаметре, позади меня была окаймлена стланиковым кедрачом, а впереди обрывалась в разделявший нас со зверем трехметровой глубины каньон с гремящим по его дну мелководным ручьем. Отступление к стланику давало вроде бы еще одну надежду на исчерпание конфликта безконтактно: сближаясь, медведь пересечет дорожку моего запаха и исправится. Однако, если намерения у него не изменятся, придется пытаться его убить. Мой СКС года как три уже стал иногда прихватывать гильзы при перезарядке, поменянный накануне газоотводный узел должен был эту проблему решить, но решил или нет проверить времени не оказалось. Поэтому позиционное преимущество просто следовало создать.
Скорость мысли несравнима со скоростью зверя, он прошел всего лишь половину пути к ручью, когда я уже встал на краю каньона, проверил наличие патрона в патроннике, убрал залепивший намушник голубой лепесток цветка герани, опустил предохранитель, откинул и поднял к плечу приклад тюнинговой пластиковой ложи и сделал контрольную вскидку:
- Эй, ты! А ну стой! Куда прешься?!
Зараза, приопустил голову и прибавил шаг!
- А ну назад, сука, о:..ел что ли? Завалю!
Перешел в легкий галопчик! А здоровый! Ну вот ему рубеж - маленькая березка в метре у обрыва к ручью.
- Стой, гад, завалю, падла,:..назад! - кричу я в последней надежде образумить зарвавшегося хозяина:
Целюсь под переднюю лапу, когда она касается травы у березки: выстрел! Фонтан земли бьет из-под когтей зверю в морду, и он с размаху тормозит всеми четырьмя на самом краю оврага, камушки катятся в воду, я на всякий случай дергаю затвор - досылаю новый патрон - бывало и стреляную гильзу возвращал в ствол агрегат. Медведь разворачивается в приседе на задних лапах и оглядывается на меня через правое плечо с каким-то разочарованием на мокрой морде - не ожидал, скотина!?, и я удовлетворенно стреляю еще и еще раз ему под пятки (работает автоматика!), отчего оппонент начинает расстроенно ухать и прибавляет галоп.
Агрессор исчез в ольхаче вверху по течению ручья. Я отыскал в осоке выброшенный затвором патрон (нормально дослался!) и двинул к табору, до которого осталось не больше трехсот метров.
Пара рюмок водки уняли запоздало поднявшуюся дрожь в конечностях. Друзья посочувствовали сдержанно ситуации и моему великодушию, однако, спорить с вердиктом 'надо было валить однозначно' у меня уже не было сил - может быть и надо было, вдруг он ночью припрется, такой хозяин. Но и жаль его, зверь в соку, а убьешь просто так: ни шкуру не взять, лысая, ни мясо - а вдруг трихинеллез, и желчь мелкая летом. А так поживет еще, потомство даст. Как вроде родил его заново. Благородно.

P.S.:

quote:

Originally posted by prostovova:

Десять дней, которые потрясли...

quote:

Originally posted by P-R-O:

Еще бы про то

quote:

Originally posted by Евменович:

Дней пять-шесть наматывали по горам по 15 - 25 км.

quote:

Originally posted by prostovova:

А после жалуются, мол, вот, медведь, спасите!

quote:

Originally posted by walker41:

Темы мне близкие

quote:

Изначально написано prostovova:

Как-нибудь по осени горную тему продолжу.

Владимир Здравия!
Буду ждать 🤗

quote:

Originally posted by Vadichka:

фарта

quote:

на кладбище, у райцентра

В прошлом году и у нас была такая история, ходил медведь на кладбище. Караулили, не убили, может возобновить визиты.

quote:

Originally posted by prostovova:

Еще одно местечко злачное нашлось - очистные на 30-м километре. От аэропорта напрямую 1,5 км.

quote:

Originally posted by prostovova:

правда один даже хватки пытался делать и мишка бросался на него.

quote:

Originally posted by Maxrus77:

Может этого хвата к делу пристроить?

quote:

Originally posted by prostovova:

Может и вчерашний тоже продырявленным ушел? Там по факту не больше тридцати метров оказалось.

quote:

Originally posted by prostovova:

впопыхах не определил его индивидуальные признаки... нет способа его мотивировать к участию в наших мероприятиях

quote:

Изначально написано basma:
Владимир 👍👍👍

Михаил, спасибо, ценю. Днями звонили магаданские журналисты, сравнивали "как у вас". Тоже вроде там активность какая-то медвежья в вашем славном городе?

quote:

Изначально написано prostovova:

Тоже вроде там активность какая-то медвежья в вашем славном городе?

Здравия Владимир✊
Активность босых присутствует,как на кладбище, так и на окраинах города."гениальное" решение приняли местечковые слуги народа растуды их в качель.схема в "светлых кабинетах" принята такая: звонок гражданина-полиция+представители охотнадзора и ветеринарной службы созваниваются и совместно выезжают(мчат-торопятся 😬 ) ,далее на месте принимают коллегиально решение усыплять или же "изъять" особь.Ни о каких возможностях участия охотников речи нет и "боже упаси".
Ну а журналюги,тут у меня к ним "особые чувства " - падки до сенсации чрезмерно.
p.s.Владимир вотъ
http://www.kolyma.ru/index.php?newsid=75570

quote:

Originally posted by basma:

схема

quote:

Originally posted by basma:

p.s.Владимир вотъ

quote:

Originally posted by prostovova:

знает, знать не хочет, и слушать ничего не хочет о каком-то там культивировании нейтральной к человеку пригородной популяции.

quote:

Originally posted by basma:

интересную и красиво подаваемую

quote:

Изначально написано prostovova:

Ну да, ну да ))))

Я без иронии и сарказма, слог красив и повествования живые.

1. Медведи со второй половины лета всегда приходили к людям в лесу. Всегда. Всегда.

2. Медведи не боятся огня. Совсем. Я махал перед мордой медведя факелом, медведь с удовольствием стоя на задних лапах наблюдал за файершоу которое я для него устроил и приплясывал в такт моим матам.

3. Медведи не боятся выстрелов. Не любят, но не боятся. Почти никогда. Если вы собрались стрелять в медведя, стреляйте наверняка. Пулей или картечью. Но не дай вам бог промахнуться или ранить дробью на утку, которой обычно заряжено ваше ружьё.

4. Медведи не боятся шума мотора двигателя. Абсолютно. Медведь будет лазить по вашему работающему вездеходу, квадроциклу, бензогенератору пытаясь понять принцип работы двигателя внутреннего сгорания. А может токсикоманят или пытаются спастись от гнуса в облаке выхлопных газов.

5. Медведи боятся всего живого, что больше их размером. При встрече с чем-то медведь встаёт на задние лапы по двум причинам: 1. Рассмотреть это нечто 2. Показать этому нечту свой реальный нереальный размер. Если вы при росте "два вершка от горшка" поднимите над головой свой стодвадцатилитровый рюкзак с водкой, вы немало впечатлите медведя своим размером, здоровьем и наглостью. И скорее всего медведь не решится связываться с туристом-алконавтом. А если вы баскетболист, страдающий ожирением, вам боятся вообще нечего. Медведь обойдет вас седьмой дорогой.

6. Медведи боятся резких, продолжительных, "лязгающих" звуков. Например: металла о металл, металла о камень - кружки о котелок, большой шихтовой лопаты об асфальт. Звук стаканов "за здоровье" наоборот привлекает косолапова. Так как он завсегда готов поддержать чесну компанию.

7. Медведица с медвежатами не боится ни чего и никогда, кроме как за жизнь и здоровье своих детей. И не дай вам бог принять участие в весёлых медвежаткиных шалостях.

8. Медвежата боятся всего. Всегда. Когда нет рядом мамки.

9. Медведи любят играть в салочки. Или в полицейских. По логике полицейского если кто-то убегает, он совершил страшное правонарушение и его надо догнать и арестовать. Но так как у медведя почти никогда не бывает наручников арест он проводит без всяких "вы имеете право", - жёстко.

10. Молодые медведи, оставившие мамку-медведицу, исследуют мир и у них две основные задачи: не умереть с голоду и не погибнуть. Они-то как раз и редко, когда доживают до пенсии. Это те медвежата, которые не представляют никакой опасности, но гибнут в первую очередь от рук человека.

11. Медведь ищет еду. И находит. Он умный. Медведь находит еду на помойке, - дёшево и сердито. На месте отдыха любителей шашлыка и водки оставляющих за собой пищевой рай для медведя, обычно вдоль дорог, где в большинстве своём и происходят встречи прекрасного с человеком. Особо убогие подкармливают медведя угощая его хлебом, печенкой, ватрушкой и прочей хлебобулочной продукцией, не задумываясь о том, что медведь в силу своей сообразительности сильно соображает, что попрошайничество самый
лёгкий способ обогащения килокалориями, жирами и витаминами. И когда медведь с распростёртыми объятиями бежит к человеку в надежде на вкусняшку происходит трагедия.

P.S.
Медведи были всегда.
Медведям пять миллионов лет.
Медведей не стало больше.
Стало больше помоек, любителей шашлыка, автомобилей, средств фото и видеофиксации и идиотов.

Из Сети, автора не знаю. Понравилось.

quote:

Originally posted by basma:

Я без иронии и сарказма

quote:

Медведи не боятся шума мотора двигателя. Абсолютно. Медведь будет лазить по вашему работающему вездеходу

Неоднократно пугали просто заведя двигатель гэтээски. Убегали.

quote:

Медведи боятся всего живого, что больше их размером

Прошлой осенью два раза пытался отпугнуть поднимая над головой рюкзак. Пофигу, пока запах не прихватит.

Всё как повезет.

_

В понедельник 31 июля поехал по звонку охраны о медведе на базу отдыха в 125-ти км от Петропавловска. Обычно ездят другие, традиционно отвечающие за это географическое направление, а тут все то в отпусках, то на звонки не отвечают. Контора стала уже сильно угнетать. Заночую, подумал, в источниках покупаюсь, ну и может даже медведя этого погоняю.
Место известное. Помимо благоустроенной огороженной территории там оборудован приличный по площади кемпинг, где-то 300х500метров, в виде поляны, частично отсыпанной гравием, частично заросшей ветлами и тальником, рассеченный рекой с протоками, вдоль которой бьют горячие ключи и устроены купальни-чашки под открытым небом. И все бы ничего, но кемпинг не огорожен, а в окрестных сопках уйма медведей. Редкий из них может пройти мимо благоухающих мангалов. С наступлением темноты звери поодиночке и группами вылазят из окружающих поляну непроходимых зарослей ольхового стланика и под лай редких собачонок как призраки шастают среди палаток и машин, подъедая все, что плохо лежит. Наиболее оголтелые из них вскорости теряют берега, начинают лезть в автомобили и палатки, путают день с ночью. Отдых на кемпинге превращается в фильм ужасов, народ, будучи в курсе реалий, тем не менее осознанно туда едет, особенно в праздники (в день ВМФ было с сотню авто) и выходные, расслабляясь днем и не смыкая глаз ночью, задраиваясь в салонах машин с наступлением сумерек, вооружаясь всяческими петардами и клаксонами. Значительная часть народу засыпает и в палатках, накидавшись предварительно до состояния безразличия к действительности.
Социальное напряжение понемногу нарастает, и после середины лета пара-тройка самых беспредельных косолапых все же гибнет от пуль охотоведов или волонтеров. Если бы на местах отстрелов ставить крестики, территория кемпинга уже походила бы на кладбище.
Приехал в 22 часа, поставил машину в центре примерно, позвонил охраннику (въезд платный, но меня пустили так). Тепло, как на материке. Народу относительно немного. Но посредине, вдоль речки столпотворение, палаточный город.
Подошел, поговорил с теткой в халате и шлепанцах, у которой зверь на днях порвал палатку. По разговорам все происходит ночью, около часа-двух. Прошелся по косе, где видели налетчика. Показал охраннику, где моя машина. Приспособил на карабин фонарь, который одолжил накануне у знакомого. Посветил на ближайшие кусты - вроде неплохо светит, прицельные хорошо видно. Зарядился. Нашел налобный фонарик, положил на сиденье.
Попил чаю с пирожком. Обошел расположение по периметру - сложная получилась конфигурация. Контейнеры мусорные повсюду, но 'антимедвежьи', с шарнирными крышками. Хоть до этого додумались.
Нашел главную мусорку, налево от въездного шлагбаума в 200-х метрах, на поляне в лесу два здоровенных металлических контейнера друг на друге, вонючие, но вроде не полные, вывозились недавно.
Стемнело. Вокруг музыка, машины подъедут-отъедут, фарами светят. Сходил на лужи (купальни). В комфортных по температуре народу как селедок, в горячей какой-то сильно выпивший суровый камчадал втирает притихшей компании по виду туристов с материка о тонкостях оптовой закупки красной икры. В прохладных никого нет, кроме орущих на все лады лягушек. Постоял, послушал, посветил даже фонариком, разглядел одну. Лягушки у нас еще редкость.
Мыши летучие вьются вокруг, видно на фоне неба, комаров почти всех съели, даже реппелент нет нужды доставать.
Вернулся в машину, присел, расслабился после тяжкого трудового дня:. И задремал! Задремал. Собственно, особо позорного в этом ничего. Обстановка такая - люди кругом, дискотека почти - это не на лабазе в одиночку глаза таращить, тут вообще как себя вести непонятно. Не ходить же со стволом наперевес среди палаток и пьяных тел.
Проснулся от телефонного звонка охранника:
- Вы где?!
- :.Да тут, в машине, а что?
- Вы что, не слышите, вас ищут все, с ног сбились! Там медведь!!!
- Где?
- Да возле вас!!!
Темень впереди прорезана накрест светом фар двух авто. Вышел, не спеша, карабин взял, фонарик на лбу. Иду к скоплению палаток в 50-ти метрах, мимо едет Тойота ДПС. Это я, наверное, здорово проспал, если уже полиция успела приехать!
Подошел. Народ, видимо, уже какое-то время митинговал, распалился, поэтому сходу:
Лысый мужик - Аааааа! Вот он! Ты где был?! Нас тут чуть медведь не сожрал!
Баба в халате и тапочках - Палатку вот порвал! Насквозь прошел! Две стенки!
Кто-то позади - Да это не Паша! Прислали какого-то! Да кто ты вообще?! Ружье-то твое где?!
(Пашу посылали сюда раньше для проверки информации, он охотинспектор, атлетичный, любит внешние атрибуты: всегда в камуфляже с нашивками, кобура с травматом, нож на талии. Мои старые джинсики и тапочки на босу ногу, подпорченные невзрачными очечками на носу, по всем статьям проигрывают форменному х/б с берцами, а компактный Блазер с тоненьким подстволным фонариком, почти спрятанный вниз стволом подмышкой, - Пашиной 'Сайге' с автоматным магазином и ночником. По работе он конечно молодец, но конкретно сейчас мне, после него, крайне тяжело).
Лысый - Как ты его стрелять собираешься?! В темноте!!! Без прицела?! Да у тебя воздушка, что ли?!
Киваю головой.
- Да у него воздушка!!! Вот уроды!!! Прислали какого-то левого с пневмой!!!
Ты ее в жопу себе засунь!!! Лысый уже заходится в визге. Все вокруг галдят, поддерживая его всячески.
В моей ауре зияют огромные дыры. Стараясь не сорваться, обращаюсь негромко к лысому в короткой паузе:
- Вас как зовут?
- Валера меня зовут!
- Вы, Валера, не орите, я вам ничем не обязан, не нравлюсь - могу собраться и уехать, воюйте тут сами с мохнорылыми.
Буря эмоций вокруг: Ах он не обязан! Ах тывоткак! А кто обязан?! Будем в прокуратуру жаловаться!
- Да хоть Путину! Я медведей от вас охраняю, а не вас от медведей! - я тоже заорал, эмоции победили.
Видя такой расклад, вмешался полицейский капитан и пояснил гражданам тихим голосом, что я прав, а претензии они могут предъявить администрации ООО 'Посейдон', которое арендует участок под кемпинг и которому каждый водитель платит 600 р. за въезд.
Я отошел к машине ГИБДД, успокаиваться. Перекинулся парой слов с водителем. Народ, выплеснув на меня ненависть к медведям, поостыл и стал рассредотачиваться по территории. Капитан зафлиртовал с двумя девчонками, сидящими в микроавтобусе, которые и увидели зверя, подъехав около часа ночи. Находиться здесь было бессмысленно. Куда делся медведь никто не видел. Стрелять в окружении палаток и машин, и даже в сторону речки было смерти подобно. Стоило, наверное, пройти периметр, поискать возможность стрелять за территорию. Полицейские, взяв у девчонок телефоны, поехали за их микриком за мостик в направлении главного шлагбаума. Оттуда немедленно донеслись душераздирающие крякающие звуки полицейского спецсигнала. Экипаж стремительно преодолел мостик в обратном направлении и тормознул возле меня с заносом, как в боевике:
- Он там, там, возле тех палаток, жрет что-то!!!...
Мчимся на поляну за речку. Микроавтобус освещает фарами дощатый стол под тентом в окружении пяти-шести разномастных палаток. Но медведя уже не видно.
- Вот тут ел, со стола: огромный:Ушел вот туда, где ручей шумит:
Вышел в ночь. Прохладно. Темнота контрастно-черная от фар. Прошелся вокруг палаток. Из некоторых доносился храп и сонное бормотание. Посветил, пробуя фонарь, в прогалы двухметровых зарослей шеламайника, в сторону слышно журчащей протоки. Луч был обнадеживающе мощным, но утыкался в завесу травы. Сквозь кусты отсвечивало освещение на главном въезде.
Полицейские, предложив обменяться телефонами и посетовав на недостаточную убойность табельных 'Макаровых', отбыли на трассу. Телефон их мне нужен не был. Уехал и микроавтобус.
Наступила неожиданная тишина. Я зажег старенький 'Петцль' и неспешно потопал по дороге к проходной. Фонарик светил скудновато. Миновал общественный туалет и развилку вправо, на главную мусорку.
У самого шлагбаума светлая сухая глина проезда оказалась заляпанной мокрыми отпечатками медвежьих лап: разбойник только что, уже после полицейских, вылез из ручейка, потоптался и перешел дорогу слева направо, в сторону огороженной двухметровым забором базы отдыха. Вдоль забора в направлении главной мусорки тянулась сырая, пятидесятиметровой ширины полоса ольхово-ивовых пойменных джунглей. На самом ее углу, куда я сместился, пытаясь время от времени пронзить заросли лучом подствольника, вдруг засветились в свете налобника чьи-то фосфорецирующие глазки. Мой 'боевой' луч накрыл жмурящегося серо-полосатого кота, и тут же от базы донесся характерный, звучный, но задавленный щелчок сломавшейся под медвежьей лапой ветки - звук, который невозможно спутать ни с каким другим. Зверь был в 35-40 метрах, у забора базы. Освещенный вновь кот несомненно слышал и чувствовал медведя, но, на удивление, никак это не демонстрировал, продолжая равнодушно жмуриться в мою сторону.
На базе истерично взлаяла собака.
И моментально озарило: хищник шел снизу вдоль реки, отметился в двух местах как по линейке, теперь мимо шлагбаума и вдоль забора он никак не минует мусорные контейнеры на поляне. Да это же одна из вешек на его еженощном маршруте!
Вот когда началась охота.
Почти бегом, погасив фонарик на лбу, стараясь не ступить в лужи в колее, я метнулся по дороге в сторону поляны. Мягкие китайские тапочки на резиновом ходу оказались на удивление кстати в этой пробежке: песок под ними не хрустел, потрескивание же сучков под медведем я слышал слева, периодически останавливаясь, и обошел его примерно на полпути до емкостей с отходами.
Встал на поляне метрах в 15-ти от края. Контейнеры почти не угадывались на фоне зарослей. Очень черная стена леса незаметно переходила в просто черную траву на опушке. Прижал планку вынесенного выключателя фонарика к цевью. Толкнул шибер взводителя. Затрещало в глубине зарослей - инстинктивно я уловил момент, когда зверь повернул от забора к поляне, теперь он пересекал пойму. Ощущение нереальности происходящего мешало сосредоточиться - я непрерывно пытался открыть глаза, чтобы видеть, но все попытки были тщетны. Адреналин хлынул в кровь. Где-то на самых задворках сознания мелькнула жалкая мыслишка о недопустимости самонадеянности, о том, что сегодня я, пожалуй, перебрал с автономностью. Давать ей ход сейчас было бы ошибкой. Я не стал ничего менять. Сконцентрировался на оружии. Поднял приклад в плечо и прицелился в никуда прямо перед собой.
Сочный хруст трубок борщевика под лапами:треск тальника, шелест травы:сопение:снова хруст: Зверь как по линейке, уверенно приближается:похоже уже вышел на чистое:еще секунда:еще одна...
Восьмисотлюменный поток частиц света хлынул как взрыв: я на мгновение зажмурился (или показалось?), медведь уставился в фонарь невидящими глазами метрах в 10-ти (да ближе!), мушка оказалась в прорези на фоне его плеча, выстрел ударил мгновенно.
Луч подкинуло отдачей, 'клац-клац' - отчитался затвор, палец снова лег на спуск, гильза дзинькнула о камешек. Но зверя в луче не оказалось, он шумно ломился в пойму за контейнерами! Черт! Куда я там целился! Вот тебе и стоппер! Но не скачет, именно ломится: Он еще совсем недалеко: Да я слышу, как свистит из входного воздух с кровью на выдохе! Он стоит! Дышит реже. Вот - лег, даже скорее - упал: Все-таки 9,3х62 - стоппер... Сердце часто-часто колотит под ключицу.
Обошел контейнер и услышал последний свистящий выдох ночного разбойника. Выждал минуту. Прошел по дороге метров пятнадцать. Снова зажег подствольник и приставным шагом двинулся в джунгли. Пять метров:десять: Вот рыжая шерсть загорелась в белом свете фонаря. Лежит на левом боку, головой в пойму, кровь маслянисто отсвечивает щедрой вишневой россыпью на фигурных листьях борщевика вокруг. Процесс окончен!
Чтобы быстро найти в потемках тушу, положил на проезде поперек хода какую-то былинку и прогулочным шагом направился к палаткам и своей машине. В мозгу назойливо звучала 'Агата Кристи': ':окончен бой, беру портвейн, иду домой:'.
Отчитался перед одинокой бабушкой-часовым, сидящей с фонариком на раскладном стульчике у белого универсала со спящими в нем внуками и дедушкой: да, застрелил:
С трудом уговорил нескольких случайно бодрствующих нетрезвых мужичков помочь загрузить тушу в багажник. Среди них оказался и лысый Валера, смущенно молчавший теперь. Я вручил ему на память подобранную гильзу от 'пневмы', повертев которую по очереди в руках, помощники дружно посмеялись над его оружейными познаниями. Подвез их до контейнеров.
Впятером кое-как выволокли ртутно-текучую, тяжелую, в светлом меху тушу уже начавшей отъедаться примерно пятилетней медведицы к машине, еле-еле затолкали на расстеленный тент в 'Патриот'. Подвез категорически отказавшихся идти пешком в ночи добровольцев обратно к палаткам и, невзирая на их нытье о том, что медведь этот тут не последний, скоро выехал на асфальт трассы, выбрав целью известную мне уютную полянку поблизости, с обрывом в стремнину приличной речки - зверя надо было довести до ума. Экран телефона выдал три часа ночи.
По-летнему просвечивающая сквозь волос белой кожей брюха туша в ровно очерченном светом фар урчащего приглушенно УАЗа полукруге ночного тумана, запах теплой крови и медведя, звон комаров, шум потока, глотающего одну за другой части того, что недавно живым целым пугало людей, остались в засыпающем мозгу кадрами сюрреалистического документального фильма.
Мясо было уже жирным, не пахло ворванью, поэтому три конечности в шкуре (четвертая, с огромной закровенелой дырой в лопатке, нырнула рыбкой вслед за грудиной) я вернул обратно в багажник. Желчный пузырь повис над пассажирским сиденьем. Пакетик с пробами на трихинеллез шлепнулся на коврик перед ним.
Умылся в ледяной струе, прогоняя сон. Тщательно вычистил рифленую резиновую рукоять ножа. Почаевал из термоса. И вернулся на кемпинг.
Было четыре утра. Свет луны еле сочился сквозь черноту облаков. Слабо дымили остатки сторожевых костров. Покой на площадке наконец-то стал абсолютным. Достав прихваченное на всякий случай полотенце, я двинулся по бетонной дорожке к купальням, обозначая себя загодя шарканьем тапочек, дабы не застать врасплох уединившуюся в термальной воде пару. Лужи оказались пусты, над самыми горячими поднимались клубы пара. Лег голышом в среднюю, вытянулся на галечном дне - теплая вода едва скрыла тело, голова уютно улеглась на выступающий над поверхностью нагретый булыжник.
Суетный вечер, ругань потерпевших, вспышки подствольника в кромешной тьме, выстрел, размеренные движения руки с ножом в свете фар - все это мгновенно стало прошлым.
Серое небо приблизилось на расстояние вытянутой руки. Перед лицом неслышно порхали замысловатыми траекториями летучие мыши, в соседней купальне шел на убыль лягушачий концерт. Адреналин отфильтровался в термальную воду, аура наоборот, ощутимо подпитывалась из нее. Я впервые за 30 лет купался здесь, в Малках.

quote:

Originally posted by prostovova:

Вот еще из медвежьей

quote:

Originally posted by prostovova:

Все-таки 9,3х62 - стоппер...

quote:

Originally posted by sibir:

Скажите,а сколько

Есть такая поговорка узкоспециализированная: сороковой - роковой.
Это у старинных медвежатников примета о сороковом медведе. Дескать - опаснее он, чем все предыдущие, и если его миновал благополучно, то дальше уже проще.
Так это или нет, проверить вроде бы просто. Охоться себе потихоньку. Стреляй медведей. Ну или режь их рогатиной (ножом), как раньше. Как 39 будет, так задумайся. Стоит ли дальше идти. Если решил далее продолжить, то помолись и вперед.
На самом деле все не так легко.
Для начала нужно до 39-го дойти. Для многих и 5-й, и 6-й уже вопрос. Даже те, кто охотится специально, думается мне, редко за десяток-другой-третий переваливают. И даже если начинает человек приближаться к опасному рубежу, отчеркнуть его ровно не всегда удается.
Вот, к примеру. Пошел ты на охоту с товарищами. Ну или с одним. Так получилось, что стреляли вместе. До долей секунды, потому что так было задумано. И попали вместе. Две пули попали зверю под правый глаз в 1,5 см друг от друга. Чей медведь? Обоих сразу? Нет, потому что трофей по-всякому единственный и записывать его обоим некорректно по меньшей мере.
Или, что чаще случается. Один стрелял, придержал только, второй добавил, но не повалил. Зверь ушел на 200-300-400 метров, лег и готов. Вроде и оружие разное, и боеприпасы, а не определить, от чьего попадания он дошел.
Или. Стреляли вместе, пули похожие, но все навылет. Зверь лежит, а чей он - непонятно.
Потом вот, например. Вскрывает охотник берлогу, а там медведица и у нее двое маленьких. Девать их некуда, постреляли. Записывать их или нет? Нет, скажете Вы, они же маленькие. Ну не всегда маленькие, у нас мать их до третьего года водит, и даже до 4-го изредка, когда выскакивают из берлоги - не понять, кто мать, кто дитя. Тогда записывать? А если все же маленькие? А если полуторалетки, лончаки то есть? Но крупные, похожие больше на третьяков? Не записывать? А если они людоеды? Летом, все вчетвером, вместе с мамой?
Позже еще сложнее. Вот проходит азарт первых охот и становится медвежатник опытнее. И такой уже опытный, что зовут его другому охотнику помочь медведя добыть. Начинает он другому охотнику помогать. Задача понятна - только помочь. Но она, задача, еще и двуединая - не дать зверю в случае чего охотника, которому помогают, в обиду. Подстраховать в крайнем случае. И вот бывает, что охотится вроде один, второй помогает, а в итоге стреляют вместе, или первый вообще убегает с поля боя. И даже если первый не оплошает, второй-то готов, участвует не по-детски, только что не стреляет. Хотя мог бы. Может тут каждого можно записать, на которого охотились. Даже и вместе?
Или вот те звери, которые не добыты. Вроде все понятно, не добыл же. Но ведь хотел. Или даже стрелял, но промазал. Или даже заранил, но добрать не смог. Но старался же. Рисковал. То есть был готов к определенному риску, настраивался на событие, брал себя в руки, сказки всякие пытался забыть об опасности медведей, охотился, то есть, осознанно.
Ну или совсем уже из ряда вон случай - если ты нападающего медведя пощадил, он бросился, а ты вместо того, чтобы голову ему размозжить, просто напугал, пострелял под лапы или над башкой и вы разошлись без крови. Вроде не добыл. Но мог. Даже стрелял. Я бы таких записывал за два. А то и за три. Но в целом это ясности в подсчет бы не внесло.
Поэтому многие у нас и не знают, был ли сороковой, не был ли. А если был, то который из них?
А еще интересно, после сорокового рубежей что - нет? Может потом каждый десятый - роковой? Или вообще все мелкими пташками?
Знакомый мой ведет счет такой. Как считает - я не знаю. Грызут ли его сомнения по поводу методики или нет - тоже мне неизвестно. Есть заветная записная книжка, в которую он посторонних не пускает. Точную цифру не говорит, считает, что фарт пропадет, если озвучить. Но уже что-то о полутора сотнях.
Насчет фарта - я согласен, слышал такую примету, и сам не считаю поэтому тоже. А вообще, так удобнее: сказал - примета плохая и не надо отчитываться, потому как если немного окажется - скажут - слабак, а если много - хвастун и докажи.
Ну и чего там считать, когда еще живы на Камчатке люди, добывшие по 500 медведей и более (по их словам). Но верить им можно, это бывшие штатные охотники госпромхозов, которые мишек на мясо стреляли. Еще бракошники есть (были недавно), которые на желчь за весну по 70-120 зверей стреляли и фотками хвастались.
Думаю, что и абсолютный рекорд по медведям камчадалам принадлежит. Где-то в старой прессе встречал цифры в 800, 900 и даже в 1200 медведей одним человеком. Последняя про военное время, когда тоже их на мясо стреляли, для фронта, для победы.

Это тоже из "охоты на медведя". От ответа не ухожу, действительно - не знаю. Точно знал до 28, потом сбился. Но это было уже давненько))). Поточнее мог бы ответить, если будут уточняющие вопросы: в одиночку? + с клиентом? с напарником? и т.д. Но боюсь - фарт уйдет)))).

_

Прошу прощения, фотка завалилась почему-то крайняя.

_
_
Это прошлогодние, последние 4, а выше - 16-го года. Вспомнил вот аж через год, что в 16-м еще два несфотанных было ))).

А это весна нынешняя

_

quote:

Originally posted by basma:

Ни хвоста

quote:

Originally posted by Vadichka:

Вам бы печататься

quote:

Originally posted by sibir:

не торопитесь

quote:

Для разнообразия готовлю про лосей и про баранов.

Этот вот ставит следовую метку: идет на прямых ногах и подкручивает стопу при постановке. Там где метят так, скоро появляется на земле цепочка вытертых пятаков. Обычно это бывает у маркировочных деревьев или на перевальных тропах, на самом верху перевала. Здесь вот стали метить у каждого солонца, и деревья близ стоящие затирают спиной и затылком. Практически в любом оживленном, с их точки зрения, месте так делают.

_ _

Ниже - очень большой. Я писал в "сказках про гигантов", тут есть с чем сравнить, верх соляного блока - это 140см. Несколько лет назад был уверен, что в долине р. Камчатка медведей немного и они некрупные. На вид их там редко встретишь, поскольку растительность хвойная. Снегу сравнительно немного, весна пораньше приходит, поэтому следов тоже особо не разглядишь - снег рано сходит.
Вот ловушки повисели и совсем по другому я на эти места теперь гляжу.

Вот еще один монстр. Он старый уже, приходит первым каждый год, есть его фотки за четыре года в пределах 20-24 апреля. С каждым годом все больше потертый. Сдохнет наверное скоро. Или заместитель задавит. Вот выше, похоже, заместитель и есть, он впервые появился. Хотя и не уверен, там еще на второй сверху фотке тоже неплохой экземпляр. Горбоносый.

Это вот тот же старый годом раньше.

_ _
_

quote:

Originally posted by prostovova:

Ну не всегда маленькие, у нас мать их до третьего года водит, и даже до 4-го изредка

quote:

Изначально написано prostovova:
Вот который раз замечаю - совсем не чувствую отдачи от 9,3х62. .

Здравия Владимир✊
На охоте,как с рук,так и лёжа с сошек вообще не замечаю отдачи(весло🤓 такое же), а вот на "по бумаге" очь даже лягается😬
С удачно прерванным ужином,тоже с Кубани нет-нет да от племяша чача перепадает свойская,нравится.

И соглашусь, что на охоте отдача ощущается по-другому, чем на тренировке: приемлемая отдача, когда после выстрела цель находишь тогда же, когда завершаешь перезарядку, на мой взгляд.

В отпуске до конца сентября. В связи с особенностями доступа в сеть буду редко появляться. Оставляю записку из "Охота на лося на реву" прошлогоднюю. Может кому будет интересно. И давнишнюю историю из цикла в четыре рассказа о лосях.

Октябрь 2017 г.:
Вот на досуге прочел статью в журнале Hunt Alaska за эту осень. Очень она мне понравилась, решил, что такая информация будет полезной многим. Слегка напрягся для Вас, коллеги. Не профессионально владею английским, поэтому прошу отнестись с пониманием к некоторым корявым терминам, которые иначе долго воспроизводить. Но за близость смысла перевода к оригиналу ручаюсь. Ученый реально ученый, знаком с несколькими его работами, он автор монографии, если я правильно помню, что-то типа 'Лось Северной Америки'. Не знаю, как для материка, а для Камчатки, похоже, сроки идеально совпадают во всем.

Лосиный гон на фоне науки

Каждую осень люди, имеющие дело с лосями, спрашивают меня: гон в этом году ранний или поздний?
Возможно осень холодная и люди думают, что понижение температуры означает ранний гон. Или может быть тепло и гон откладывается. Люди также рассуждают о влиянии лунных фаз на тайминг гона. Как биолог, имеющий сорокалетний полевой опыт изучения лося, я могу ответить на эти вопросы, основываясь на моих собственных наблюдениях в период гона и на опыте других специалистов по лосю Северной Америки. Сейчас мы знаем достаточно о факторах, из года в год управляющих течением гона и можем уверенно предсказать ранним или поздним будет гон в каждом, отдельно взятом году. Однако, перед тем как рассказать, что нам известно, я бы хотел описать фазы гона и ежегодные алгоритмы поведения и активности, которые характеризуют гонный цикл лося. Эти алгоритмы применимы для любой части Северной Америки, будь то Квебек, Монтана или Аляска.
Со времени, когда гон закончился и быки потеряли рога, зимой, весной и ранним летом лоси, в общем, не заняты воспроизводством и гоном и не демонстрируют поведения, которое напоминало бы гонное. Они живут большей частью поодиночке и не участвуют в социальном поведении, разве что нескольким животным случится занять один и тот же участок угодий. В конце зимы лоси большей частью выживают. Изучение показывает, что их активность снижается наполовину по сравнению с летней и кормятся они также вдвое меньше. Побеги, которыми они питаются, содержат много клетчатки и вовсе не так усвояемы, как зеленые листья. Лоси пережевывают жвачку и много отдыхают, позволяя низкокачественному корму перевариться. Они избегают других лосей чтобы не тратить энергию в моменты социального взаимодействия.
Весной и ранним летом появляются зеленые листья, которые являются обильной и легкоусвояемой пищей, и лоси, не теряя времени, потребляют ее. Они могут кормиться свыше 13 часов ежедневно, потребляя до 45 и более фунтов листьев и побегов. Коровы приносят телят и нуждаются поэтому в большом количестве качественного корма, чтобы продуцировать достаточно молока, в то же время стараясь набрать вес, потерянный в течение зимы. Быки также набирают вес - до 250 фунтов к концу лета - и отращивают рога и новый волосяной покров. Они сосредоточены на кормлении и отдыхе и в большинстве своем не общаются с другими особями.
В течение зимы количество гормонов в крови животных снижается до минимума и тестикулы быков сильно уменьшаются в размерах. Но в течение весны и раннего лета происходит перестройка, которая ведет к восстановлению гормонального уровня и изменениям в репродуктивных органах. Поздним летом мы можем наблюдать результаты этих изменений, свидетельствующие о приближении гона.
В моих полевых исследованиях на территории нацпарка Денали на Аляске я наблюдал начало изменений в социальном поведении лосей в первых числах августа. Лоси продолжают интенсивно кормиться, но начинают много больше общаться друг с другом, чем ранее. Коровы, потерявшие телят, могут формировать маленькие временные группы, которые могут состоять из 2-5 животных и существовать от нескольких часов до нескольких дней. То же происходит и с быками. Не является чем-то необычным для особи, помеченной радиоошейником, в начале августа контактировать с 10-15 другими, формируя временные группы каждый раз с другими особями. Эти ассоциации обусловлены социальным поведением, особенно среди самцов, которые могут продемонстрировать друг другу рога, несмотря на то, что они еще продолжают расти.
Первым реальным признаком гонного поведения, означающим, что наступает первая фаза гона, является сбрасывание бархата ('вельвета'). Быки активно удаляют бархат с рогов, чешась ими о кустарники и деревья. Взрослому быку достаточно несколько часов, чтобы очистить почти полностью от бархата рога. Самое раннее я наблюдал самца с очищенными рогами 18 августа, самое позднее самца с рогами полностью в бархате - 10 сентября. Самые крупные быки очищаются в первую очередь, молодые - в последнюю. 1 сентября большая часть крупных быков уже с чистыми рогами. Как только бархат очищен (или вот-вот будет очищен) быки желают продемонстрировать рога или задействовать их в спарринге. Спарринг - это практический поединок без победителя и побежденного без ущерба для оппонентов. Реальные бои более жестоки и серьезны, иногда смертельны, однако они крайне редко сравнимы со спаррингами.
Как только бархат очищен быки начинают часто полировать свои рога о кустарник. Крушение кустов (буш трэшинг) - наиболее характерное поведение, демонстрируемое быками во время гона - взрослый бык может крушить кусты несколько раз каждый час в течение всего периода гона. В начале сезона буш трэшинг служит обозначением присутствия самца для других быков, которые, слыша его на расстоянии, часто выясняют источник. Охотники используют сброшенные рога, лопаточные кости или даже весло каноэ для имитации такого звука в надежде привлечь быка на дистанцию выстрела.
В первую неделю сентября проходит очень важная стадия гонного цикла. Поскольку репродуктивная система самок готова к воспроизводству, их поведение в начале сентября изменяется, что обозначает течку. Спаривание в это время не происходит, но самки меняют свое поведение на расположение к быкам и допускают ухаживание. Впервые за год самки и самцы объединяются с целью воспроизводства. Они могут формировать маленькие группы, только лишь на несколько дней, взаимоотношения внутри них могут быть серьезными и спровоцировать схватки между быками, которые отстаивают право ухаживать за коровой.
В течение этой ранней фазы гонного цикла быки и коровы начинают издавать вокальные звуки, которые редко услышишь в другое время года. В норме быки довольно неслышны (беззвучны, безголосы), но с началом гона они обозначают свое присутствие низкими хриплыми сдавленными звуками, которые мы называем 'кваканьем'. Перемещаясь по угодьям, быки издают 'кваканье' несколько раз в минуту, варьируя его громкость. Однажды днем я услышал 'кваканье' быка за полмили. Другие быки часто приближаются на этот звук, надеясь оценить соперника. Как и с 'буштрешингом' охотники могут имитировать 'кваканье' для привлечения самцов.
Самки издают длинные плачущие стоны (мычание) будучи утомленными назойливыми попытками самцов слишком интенсивно ухаживать. У каждой коровы свой собственный индивидуальный голос, сильно отличающийся у разных особей громкостью и интенсивностью мычания. Громкое мычание можно услышать за полмили, лось слышит его еще дальше. Кое-кто уверен в том, что голос лосихи - это призывный зов, требующий ухаживаний самца. Фактически их протестное мычание означает, что лосиха еще не готова к спариванию, также это можно расценить как попытку привлечь внимание более зрелых быков, чтобы вытеснить более молодого, который слишком агрессивно преследует самку.
Примерно 7 сентября зрелые быки перестают кормиться и начинают запаховую маркировку. Они копают гонные ямки и мочатся в них, затем набрасывают гряземочевую смесь себе на рога и шею. В начале гона зрелые быки устраивают 4-5 гонных ямок в день. Метаболические изменения, вызванные отсутствием питания, продуцируют сильнопахнущие вещества в моче, влияющие на репродуктивную систему самок и помогающие синхронизировать течку. Гонные ямки очень привлекают лосих, которые интенсивно валяются в них. Молодые самцы, чья моча не обладает столь сильным запахом, также валяются в таких ямках, но доминантные быки могут стараться пресечь такое поведение. Несмотря на все внимание, которое звери уделяют запаховой маркировке ямками, они очень редко используют их повторно через несколько часов, т.к. вещества в моче быстро теряют свой потенциал. Охотники могут получить информацию о размещении гоняющихся быков по расположению гонных ям, но не стоит надеяться перехватить быка, вернувшегося к яме, если она устроена больше одного дня тому.
Вся бешеная активность возле гонных ям позволяет лосям общаться друг с другом, оценить потенциального партнера или вероятного противника. Ямки обеспечивают арену, на которой представляется гонное поведение, ведущее позже, в продолжении гона, к репродуктивному успеху отдельных особей.
Около 10 сентября, когда первая фаза гона завершена, наступает вторая десятидневная фаза гона. Лосихи еще не готовы спариваться и больше не выпрашивают ухаживания; фактически они противодействуют им, убегая от ухаживающих быков с протестным мычанием. Быки полностью готовы спариваться, но вынуждены отложить свои попытки до появления первой готовой коровы. Некоторые быки широко перемещаются в поисках коров в отдаленные угодья, возможно стараясь избегнуть соперничающих самцов, застолбивших лучшие участки с множеством резидентных лосих. В это время между самцами часты спарринговые стычки, т.к. молодые быки стремятся изучить стратегию и технику боя так же как и постичь важность оценки размеров рогов и тела конкурента. Мне доводилось наблюдать огромного зрелого быка, спаррингующего с годовалым, чьи небольшие рожки едва ли достигали размера всего одной лопаты первого.
Третья фаза гона начинается около 20 сентября, когда первые самки приходят в хоту и происходят первые покрытия. Дальше к северу лосихи без телят формируют гонные группы, включающие обычно 3-6 самок, но иногда в группе их может быть до 25. Такие группы могут быть довольно стабильными, но также коровы могут приходить и уходить. В каждой группе имеется доминантный бык, поддерживающий свой статус отпугиванием или боями с претендентами. Я наблюдал большую гонную группу, в которой сменилось 5 самцов-доминантов за все время гона.
В местообитаниях южнее гонные группы редки. Быки разыскивают гоняющихся лосих и остаются с ними несколько дней, затем двигаются дальше. В гоне обычно участвует один бык, покрывающий одну самку.
В течение третьей фазы гона быки добиваются коров медленно сближаясь с ними, одновременно негромко 'поквакивая'. Они тестируют мочу самки, нюхая ее и набирая часть запаха в рот, где он попадает в верхнюю часть глотки - закидывают голову вверх и оттопыривают верхнюю губу. Таким путем самцы определяют течный статус самки. Готовые лосихи продуцируют вещества, сигнализирующие об их готовности к спариванию, которые самец в состоянии обнаружить. Если корова все еще не готова, она сопротивляется дальнейшему ухаживанию протестным мычанием и убеганием. Упорные быки, особенно молодые и неопытные, могут преследовать ее. Иногда быки проходят большое расстояние, следуя за коровой, стараясь контролировать ее перемещение, но такие усилия как правило бесполезны и не мешают самке сбежать.
Готовые лосихи позволяют быкам приблизиться, демонстрируя готовность к спариванию позволением положить подбородок себе на круп. Затем бык взбирается на корову и кроет ее. За последние 12 лет полевых исследований я обнаружил, что одна корова кроется одним быком раз в году и большую часть самок кроют быки-доминанты. Но, как и положено в дикой природе, имеются исключения. Если доминантный самец занят схваткой, преследованием соперника или спариванием, самка может позволить меньшему быку покрыть себя. И хотя 98% лосих, что я наблюдал, спаривались лишь однажды за год, несколько спаривались два и более раз.
Радиомечением быков и отслеживанием их перемещений во время гона я изучил, что некоторые быки пребывают на относительно небольшой площади, тогда как другие разгуливают широко. Доминанты, имеющие гонную группу, движутся мало. Некоторые из субдоминантов также не путешествуют, а предпочитают оставаться неподалеку от самок в надежде на спаривание. Но некоторые самцы проводили гон в поиске самок, временами продвигаясь за 30 и более миль от места старта. Это были часто небольшие самцы, чьи размеры,- тела или рогов, были недостаточными для успешного боя с более крупными конкурентами. Или это были старые быки, миновавшие свой пик. В результате таких длительных перемещений звери подобные этим, чаще сталкивались с охотниками, чем резидентные самцы.
Бои между быками наиболее обычны для третьей фазы гона, т.к. быки соревнуются за право спаривания. Люди иногда встречают спаррингующих быков, видеть же реально бьющихся можно гораздо реже. Когда это случается, навсегда запоминается драма, мощь, насилие, неистовство одновремено. Зрелые быки проворны, быстры, неимоверно сильны и очень выносливы. Они реализуют весь свой потенциал во время схватки.
Схватка имеет начало, середину, конец и, как результат, победителя и побежденного. Быки сближаются друг с другом, демонстрируя размеры тела и рогов покачиванием головой из стороны в сторону. Они прижимают уши, бьют копытом землю и продолжают демонстрацию нос к носу с соперником. Если никто не отступает, в ход идут рога, тогда каждый стремится потеснить другого. Обычно схватки скоротечны, но иногда продолжаются часами до тех пор, пока один из соперников не разворачивается и не бросается прочь, в то время как другой преследует его.
Многие самцы получают ранения в схватках, некоторые гибнут. Глаза, уши и морды бывают повреждены и носят шрамы. Серьезные проникающие раны инфицируются и в дальнейшем ведут к гибели. Могут пострадать мышцы, связки и сухожилия. Несмотря на это большинство самцов переживает гон и готовы к схватке в следующем году.
Третья фаза гона заканчивается с прекращением спариваний примерно 7 октября. Гонные группы распадаются и животные идут каждый своей дорогой. Быки, не кормившиеся почти три недели, теперь интенсивно питаются и стараются восстановить некоторые резервы, утерянные за время гона.
Послегонная стадия начинается в этот период. Молодые самцы продолжают демонстрировать социальное поведение частыми спаррингами друг с другом примерно до середины декабря. Быки также продолжают маркировочное поведение, которое началось в период гона. Об этом свидетельствуют потертые деревья, которые быки метят, сдирая кору рогами, зачастую с небольших, диаметром менее 3-х дюймов. Такие деревья часто засыхают. На изучаемой мною территории такие марки прежних лет имеются на одних и тех же местах, где находятся гонные группы из года в год. Мнение биологов таково, что функция этих меток - сигнал другим быкам, что на этой территории имеется соперник или информирование самок о потенциальной возможности спаривания здесь.
Около 21 октября, примерно спустя 3 недели после окончания основного периода те лосихи, которые не покрылись, а также двухлетние, гоняющиеся впервые, приходят в течку. В большинстве популяций это лишь небольшая часть самок - большинство оказываются стельными в течение третьей стадии гона, в конце сентября-начале октября. Зрелые быки, интенсивно участвовавшие в ранней стадии гона, игнорируют поздний гон и продолжают интенсивно кормиться. Большинство покрытий в конце октября делают молодые самцы. Если корова не покрывается в этот раз, она может продолжать цикл с трехнедельным интервалом. Самка, оказавшаяся в изоляции от самцов, наблюдалась течной в конце марта.
Теперь, когда нам известны последовательность и тайминг разных стадий лосиного гона и характеристики поведения, свойственные каждой фазе, давайте вернемся к основному вопросу, помещенному в начале - зависит ли тайминг гона от температуры или фаз луны в конкретном году? Например провоцирует ли низкая температура ранний гон? Лучше так: управляют ли внешние факторы последовательностью событий, характеризующих гон или звери имеют механизм, регулирующий их поведение таким образом, что тайминг гона неизменен из года в год?
За время моих 37-летних наблюдений гонного поведения лосей в нацпарке Денали я сталкивался с полным спектром погодных аномалий, проявлявшихся с середины августа до начала октября. Снег выпадал 19 августа. Был год со снегом в три фута в середине сентября, когда температура упала до 5 градусов по Фаренгейту. Мгновенно наступила зима. Один из сезонов был с температурой до плюс 15 по Цельсию в конце октября. И какое же влияние оказали эти аномалии на тайминг гона?
Я не отмечал заметной разницы от сезона к сезону в различных фазах гона(как и разницы в сроках начала и окончания маркировочного поведения), связанной с различными погодными проявлениями. Все типичные формы поведения, ведущие в итоге к периоду спаривания, проявлялись во время, обозначенное выше, вне зависимости от температуры и снегопада. Период спаривания начинался стабильно около 20 сентября и заканчивался около 7 октября как в холодные, так и в теплые годы. В начале исследований я рассчитывал увидеть разницу от года к году, т.к. наслушался разговоров охотников об этом, но полевые наблюдения не выявили никакой разницы.
Я наблюдал заметную разницу в ежедневной жизнедеятельности лосей в гон, связанную с температурой. В конце августа лоси упитанны и их новый шерстный покров обеспечивает хорошо нагревается солнцем, но исключает теплопотерю. В теплые дни, особенно при ярком солнечном свете, лоси склонны перегреваться. В результате они снижают свою активность и скрываются в тени долгое время. Теплая погода может стоять и в сентябре, даже далеко на севере, и когда это случается, лоси менее активны днем, чем в прохладную погоду. Люди видят такую разницу, в этом, я думаю, основа теории раннего/позднего гона. Холодная погода в сентябре провоцирует бОльшую активность, которая выглядит как ранний гон. Но из многолетних полевых наблюдений мы знаем, что это не так.
Аналогично, фазы луны не влияют на тайминг гона, но могут влиять на суточную активность.Я не пытался установить взаимосвязь лунных фаз и суточной активности лосей, но не удивлюсь, если окажется, что лоси более активны в светлые лунные ночи.
Если температура, осадки и луна не влияют на гонный цикл лосей, какой первостепенный фактор регулирует его? Биологи думают, что лось реагирует на изменение длины светового дня (постоянное из года в год), таким образом, что это изменение активирует внутренние факторы, которые контролируют гормональные изменения, провоцирующие изменение поведения. Естественно, многолетнее постоянство в тайминге спаривания ( и соответственно - в тайминге оплодотворения) ведет к стабильности даты рождения телят следующей весной. Время отела сопряжено с появлением зеленой растительности, в результате коровы производят достаточно молока, что является эволюционным фактором для стабилизации год от года тайминга гона.
Если вы охотитесь на лося, можете рассчитывать на изменения в суточной активности животных в зависимости от изменений температуры, но не надейтесь увидеть изменения в тайминге гона. Мои полевые исследования и работа других ученых в нескольких частях Северной Америки это подтверждают.

Вик Ван Валленберг (Vic Van Vallenberghe) - биолог, изучающий дикую природу, занимается изучением лосей и волков с 1967г. Его работа по изучению поведения лося в нацпарке Денали продолжается уже 37 лет. Это одна из продолжительнейших работ по изучению лося в мире.

Четыре охоты моего друга

Каждую осень это повторяется: над Камчаткой кружат вертолеты, прочесывают на 'рабочей' высоте тундры, аласы, долины рек в поисках трофейных лосей. Сидящие в их салонах люди, земляки, соотечественники и зарубежные гости, заплатив большие деньги, 'охотятся', и поддержка авиации на такой охоте, как известно, только поиском зверей не ограничивается. Однако, способ охоты для большинства таких зверобоев большого значения не имеет, и полученный в результате знаний и умений в основном экипажа 'керосиновый' трофей занимает достойнейшее место в коллекциях авторов и в их охотничьих повествованиях. Нравоучения по этому поводу жизненный опыт призывает признать неуместными и бесполезными. Однако, определенно могу сказать - с возрастом становится больше жаль таких людей: убогий по своему содержанию процесс оказывается для них по разным причинам заменой н а с т о я щ е й зверовой охоте. Многие из них об этом наверное даже и не догадываются, другие не хотят думать. А ведь вместе с трудоемкостью и непредсказуемостью теряются традиции, эмоциональность, изысканность, если хотите, классических ее способов, а вместе со всем этим - и сами причины, толкающие большинство из нас на охоту, - возможность окунуться в природу, глубина переживаний и возникающий по завершении настоящего действа очередной повод уважать в себе мужчину.
Камчатской лосиной охоте немного лет. Так получилось, что как специалист и зверовой охотник я рос и совершенствовался на Камчатке вместе с ростом и развитием лосиного поголовья, которое, со времени завоза сюда нескольких десятков зверей, небыстро, но верно достигло того размера, который называют 'промысловой численностью'. Лимит отстрела поначалу был совсем невелик, однако ежегодную добычу одного зверя по 'котловой' лицензии на областное охотуправление начальник долгое время доверял именно мне. Акт этот с самого начала имел более ритуальное, чем практическое значение, поскольку добыча строго поровну делилась на 20 человек сотрудников, включая секретаршу, уборщицу и водителя, и постепенно превратился скорее в корпоративную традицию, нежели в часть выполнения продовольственной программы государства. Однако, именно благодаря такому стечению обстоятельств, мне, молодому охотоведу, и довелось узнать не понаслышке, что есть охота на лося во многих ее обличьях.
Выбирать места и способы охоты приходилось самостоятельно и, забираясь из областного центра в самые разные углы долины реки Камчатки в поисках возможности отохотиться, я почти всегда мог рассчитывать на помощь Саныча. Будучи человеком с определенным достатком, в городских условиях вальяжным, малопредсказуемым и даже, я бы сказал, капризным, в тайге и горах Саша кардинально менялся в лучшую сторону, стойко переносил тяготы и лишения, становился надежным напарником и с видимым удовольствием делил со мной как радость больших охотничьих побед, так и все маленькие прелести полевого быта. В силу большего моего охотничьего опыта я стал для напарника авторитетным ровно настолько, чтобы не обсуждать, если в этом не было необходимости, мои значимые для исхода охоты решения. По всему этому, а еще и потому, что он неплохо стрелял из своего удивительно точно бьющего 'Тигра', он часто оказывался моим охотничьим компаньоном и стал одним из немногих, а может быть и единственным на Камчатке охотником, добывавшим здесь лося уже четырьмя из известных мне способов охоты на этого зверя.

Юбилей

Конец августа - не то время на Камчатке, чтобы думать об охоте на лося. Однако, мои планы выскочить на пролет кулика-ягодника (среднего кроншнепа), пострелять на открытии утку и встретить со спиннингом первого кижуча неожиданно рухнули по совсем неординарной причине. Найденная в глубинах Камчатского областного архива бумага свидетельствовала, что почти 60 лет назад на Камчатке была создана охотинспекция, и круглая дата наступала через какие-нибудь две недели. Запланированный на экспресс-совещании в четверг в Управлении великий по этому поводу праздник конечно должен был сопровождаться банкетами: малым - в конторе, и большим - в столовой Облисполкома. Угощать гостей мясопродукцией от сельхозпроизводителей начальник Управления обоснованно счел недостойным охотоведов, поэтому вторая, техническая, часть совещания была посвящена в том числе обеспечению поставки к праздничному столу 'даров природы'. Для 'малого' стола с ограниченным доступом узкого круга лиц потребовался, разумеется, снежный баран, честь добыть которого была оказана автору этих строк. За лосем (чтобы всем за 'большим' столом хватило) отправилась в район бригада добровольцев с выписанной по этому поводу летней 'котловой' лицензией.
В понедельник, когда баранина уже дожидалась банкета в холодильнике, от 'лосятников' по телефону поступила просьба пустить их в заказник, 'в порядке исключения' - на доступных угодьях лоси попадаться отказывались, а знаменитые комары и мошка Долины полностью нейтрализовали и без того не богатый опыт летней зверовой охоты волонтеров.
Следует отдать должное и районному охотоведу самого лосиного района, и начальнику - ни тот, ни другой не поступились честью мундира ради сомнительного успеха, повода для волнений общественности насчет способов обеспечения празднования юбилея охотнадзора дано не было. Однако обратной стороной этой медали стал отзыв бригады и новое мне поручение - добыть лося в течение оставшейся недели:
Весь мой скудный на тот момент опыт охоты на сохатого, а больше - неформальная теоретическая подготовка, родили единственную мысль по поводу способа охоты, дававшего слабую надежду на успех, - пройти сплавом по какому-нибудь притоку реки Камчатки. Лось, по моему разумению, съедаемый в это время мошкой, просто не мог миновать открытых речных кос и пойменных озер.
Именно по этой причине, после интенсивных телефонных консультаций с местными, изучения топокарт, унизительного, хотя и удачного выпрашивания у знакомых и их знакомых достойной такого дела лодки и недолгих сборов, мы с Санычем всего через день, осилив на его новеньком 'Хайлюксе' безбожно пылящую трассу за неполных шесть часов, стояли уже на берегу скоропостижно, но и весьма кропотливо выбранной мною реки, у груды снаряжения, провожая взглядом нашу машину, которую знакомый отгонял в райцентр до окончания мероприятия.
Речка с необычным для полуострова, с его привычными Быстрыми, Ольховыми и Поперечными, приятным названием 'Караковая', начиналась на восточном склоне Срединного хребта и несла свои воды на север. В Долине она принимает слева несколько притоков, однако впадать в главную реку Камчатки не торопится, течет по равнине параллельно, отделенная от нее главной камчатской дорогой, и делает это крайне неспешно. Точки начала водного пути по ней и финиша, разделенные напрямую всего сорока семью километрами автотрассы, отстоят друг от друга на четверо суток сплава. Это практически центр лосиного ареала полуострова. Важно и то, что к месту начала маршрута в сухую погоду можно подъехать даже на неподготовленной машине, а окончание его и подавно планируется под мостом на трассе.
Бесчисленные полчища мошки и убывающие уже в это время, но не менее бесчисленные - комаров, свирепствующие на послеобеденных августовских жаре и безветрии, почти не обращая внимания на облака исторгнутого в нас реппелента, эффективно мотивируют наши усилия по накачке лодок: насос-лягушка фыркает с пулеметной скоростью, 'резинки' растут как пивная пена из разболтанной посуды, не проходит и часа, как они сброшены на воду, загружены, хотя и несколько сумбурно, и к походу готовы. Торжество отхода скомкано непрерывными атаками кровососов, заметно вскорости ослабевшими на воде, под легким ветерком. Первые сотни метров приноравливаемся к веслам, усаживаемся поудобнее, лицом вперед, дожевывая домашние бутерброды. И все же, ура! - мирские заботы позади, мы уже на охоте, карабины скромно, но многозначительно выставили стволы из лагерного скарба, а глаза с надеждой вглядываются в меняющиеся за каждым поворотом берега.
Лодки у нас две: заурядный двухместный 'Нырок' и ЛАС-5 - самолетная полутонной грузоподъемности оранжевая 'спасалка' с надувным дном и самодельными 'загребущими' веслами. На первой, головным, свободный в движениях и маневренный будет идти охотник, на второй - в отдалении, со снаряжением - 'экспедитор'. Саныч пошел первым.
Теоретические наши ожидания речка поначалу не оправдала. Сонные плесы неширокого извилистого русла, незаметно меняющиеся вялыми, пологими, почти неощутимыми перекатами, были зажаты высокими, из рыхлой темной глины и сырого песка берегами с глухими зарослями ольхи и ивняка на них. Куцые илистые мыски, расчерченные геометрически выверенными ступеньками-отметками летнего падения уровня воды, еле высовывались из буйных пойменных трав и крапивы. Мы видели перед собой в лучшем случае сорокаметровой длины тоннель русла, стену травы или белесые песчаные обрывы поджимающего иногда реку справа высоченного увала, поросшего поверху дремучим замшелым ельником.
Кричащая зелень листвы и травы и даже сам вдыхаемый летний теплый, густо насыщенный душным благоуханием пойменного крупнотравья воздух, никак не вязались с самим настроением зверовой охоты, мешая погрузиться в него окончательно. Встречающиеся изредка на глинистых отмелях глубокие чашки звериных следов, были в основном медвежьими, к тому же не очень свежими. Стартовый охотничий азарт поугас, но опасность угодить под 'расчески' - нависающие над самой водой подбитые течением деревья, перегораживающие иногда реку до половины, не давала возможности расслабиться даже слегка.
Однако уже через пару часов русло раздалось, речка шире запетляла по распахнувшейся пойме, то и дело открывая перед нами неповторимые миниатюры таежного бытия. Течение подносило наш бесшумный транспорт под обваливающиеся берега, где пережидали появление лодок выводки нелетных еще крохалей и гоголят. Их заполошные родители, истерично шлепая лапками-веслами, бежали по воде впереди, пытаясь отвести угрозу от потомства. В поле зрения попали уже орланы, ондатры и норка, а с одной из затопленных валежин, торчащих из улова, метнулась выдра, оставив на сыром стволе свежую кучку помета из рыбьих косточек. Из подмытого столетнего ельника на правом берегу, разогретого послеобеденным солнцем, на воду выносило крепчайший, перестоявший аромат хвои, и скандальные черные белки, скачущие там по валежинам, казалось, должны были пасть от теплового удара. В таких местах, почти касаясь коричневатой, но прозрачной воды, с подточенных паводками береговых обрывчиков на спутанных корневищах свисали кусты красной смородины и пласты брусничника с кисточками начавших багроветь ягод.
Наше ожидание появления зверя стало просто физиологическим, безразмерным, и он не заставил себя ждать.
Движение впереди! Черная холка над скрытой травой тушей закачалась в кустах высокого в этом месте левого берега метрах в сорока от нас ниже по течению. Стволы карабинов взметнулись как по команде. Зверь, легкомысленно теряя шансы остаться живым, двигался навстречу, течение беззвучно, неторопливо, но верно помогало сократить разделявшее нас пространство. С воды его невозможно было разглядеть, пока мы не поравнялись. Огромный, почти черный в контрастной тени летних берез ... медведь, округлившийся уже на лососевой диете, погруженный в свои заботы, не останавливаясь глянул на нас равнодушно маленькими глазками сверху вниз, понял вдруг, что оплошал и, ухнув так, что до лодок добежала рябь, одним прыжком исчез за стеной шиповника и жимолости. Кусты задавленно затрещали под ним, как под дорожным катком. Мы переглянулись. Когда понадобится, именно такого не встретишь:
Вот в этом и есть прелесть сплава - в ожидании чего-то нового за каждым поворотом русла. А большой медведь - это вроде и неплохо, значит река та самая, не проходная, не потревоженная каким попало людом. Только ведь если медведя по пути будет много - какой же тогда здесь лось:?
Занятые такими мыслями мы пропустили наступление сумерек, заставших наш караван в не очень удобном для ночлега месте, - на узенькой низкой косе у гремящего водой завала. Искать место потише времени не осталось.
Прелых талин, найденных после постановки палатки, уже при помощи фонарика в окрестных кустах, едва хватило, чтобы вскипятить чайник. Но в остальном ночлег был просто прекрасен: мошка попряталась сразу после захода солнца, ужин был в меру прост и сытен, тепло спальника стало достойным завершением трудного дня.
Ночь выдалась неожиданно холодной, но иней не лег, видимо из-за близости воды. Умываясь утром, Саныч с удивлением обнаружил, что лодка у нас осталась одна: его разгруженный почти полностью накануне 'Нырок' исчез вместе с рюкзаком, в котором остались сменная одежда и патроны. Не привязанный должным образом с вечера (вообще никак не привязанный) он уплыл ночью, умудрившись обогнуть большую лодку. Мы даже поискали на косе следы человека, настолько это было похоже на угон. Безуспешно.
Сплав продолжился в легком унынии. Однако за первым же кривуном пропажа обнаружилась удачно застрявшей под 'расческой', целой и невредимой. Охоту продолжили вчерашним порядком, сделав соответствующие выводы по поводу швартовки транспорта.
Судя по карте-двухкилометровке, мимо нас на расстоянии недалекого выстрела проплывали время от времени укромные старицы, еще более укромные пойменные озера, продувные тундрочки и аласы. Попытки высадки и походов по суше в таких местах закончились ничем: ходьба по летней пойме на Камчатке - то еще удовольствие: несчастные сорок-пятьдесят метров до открытого места оказывались таким кошмарным нагромождением сырого валежника, запутанного ивняком и крапивой, что ни о скрытности и бесшумности, ни об оперативности передвижения речи идти не могло. Гнус оставался неизменным 'десертом' ко всем напастям. Душные накомарники, непрерывно цепляющиеся за любую встречную веточку, были вскорости заброшены в багаж. Не хватало знания местности, подходов к перспективным, с точки зрения теории, угодьям, но с этим ничего поделать было нельзя.
Время незаметно приблизилось к полудню, и непрерывное напряженное ожидание зверя стало понемногу перерастать в сомнение и неуверенность. Вся прелесть охоты сплавом, постоянно меняющаяся река - это одновременно и ее существенный недостаток - ты зависишь от воды, ты пассивен, влекомый неторопливым течением не в состоянии изменить место охоты, выбрать направление и скорость движения. Из этой вынужденной пассивности начали зарождаться сомнение в правильности выбора стратегии охоты и унылое ожидание неудачи.
Неизменный атрибут любого сплава - рыбалка, не смог это уныние развеять. Рыба здесь была, мы не раз уже видели, как плавятся хариус и голец, а то и микижа. Но попытки порыбачить мгновенно и существенно сократили запас моих блесен - речка оказалась безобразно закоряженной. Да и суета со снастями и высаживанием-посадкой в итоге была признана вредной и не ведущей к цели нашей эпопеи. Оставалось только плыть, подруливая иногда, по течению.
Длинный прямой плес, похожий на множество уже пройденных, неожиданно вернул надежду на удачу: на правом берегу в зарослях ольхи внезапно раздался треск сучьев и топот копыт! Лось, несомненно лось! мелькнул в тени кустов, не дав однако ни мне, ни Санычу возможности прицелиться, и, судя по потрескиванию валежника, бросился от реки к высокому коренному берегу. Одушили его, похоже. Лежал, значит, на самой мошке и комарах, в траве. Жаль, что не показался хоть на пару секунд!
Пара пройденных кривунов после недолгого обмена впечатлениями успокаивают нервную дрожь в руках - река умиротворяет, как блюзовая мелодия. Кепка Саныча над низким бортом резинки неспешно уплывает за поворот метрах в 50-ти ниже меня, и в это мгновение заросли правого берега опять взрываются треском и глухим топотом. Большеухий бородатый зверь появляется в зарослях в двадцати метрах справа на берегу, за ним мельтешит еще один (или не один!?), но мою лодку именно в эти секунды течение слегка разворачивает влево. Я, с зажатыми багажом вдоль бортов ногами, делаю судорожную попытку вскинуть карабин, до хруста в позвоночнике развернув по часовой стрелке корпус, но мушка медленно уплывает влево от цели: Бросаю карабин, рву воду веслами враздрай, лодка закручивается быстрее, приклад 'СКСа' снова у плеча, однако берег уже пуст, треск сучьев и плеск воды слышны с противоположной стороны излучины. Где-то там должен быть напарник, но выстрела нет:
Налегаю на весла. За кривуном Саныч с карабином в обнимку сидит на баллоне причаленного в основании косы 'Нырка', опустив в воду сапоги, и задумчиво вглядывается в кустики левого берега:
- Корова с двумя телятами: От меня вот тут пробежали: Плыли так забавно, на берег карабкались. Они маленькие еще на стол: А ее забрать - перемрут: Да и вообще:
Он вздыхает и становится понятно, что главная причина, по которой ни один из стокилограммовых лосят не попал на кухню - это 'вообще'. Выходит неплохо даже, что я не успел прицелиться, первой похоже корова была:
Свое настроение мне трудно оценить однозначно. Попадаются все же звери, причем в самой пойме, у воды (как они, интересно, терпят такую прорву мошки?), и это не может не обнадеживать. А если это были последние? Я бы лосенка стрелил. Ну, Саша, ну гуманист!
Мы чаюем не торопясь, переживая снова и снова впечатления от этой ситуации, и в итоге решаем изменить организацию движения. Груженый 'ЛАС', видимо из-за большей осадки, течение несет быстрее, и я постоянно нагоняю Саныча, трачу время и силы на торможение. Плюс выяснилось - похоже лучше иметь на борту стрелка и гребца одновременно. Вяжем 'Нырок' на короткий поводок к корме моей лодки, напарник разгребает место для себя 'на баке'. Трогаемся вниз.
Речка еще раздалась, стал приподниматься левый коренной берег, рослая тайга подступала теперь то слева, то справа. Русло выписывало столь замысловатую синусоиду, что солнце вертелось вокруг нас, заглядывая со всех сторон сразу. Иногда, привстав в лодке, можно было глянуть через излучину на перекат, который остался позади минут пятнадцать назад. В уловах течение совсем останавливалось. Приходилось подгребать, чтобы оставаться на струе. Разговаривать громким шепотом надоело, тянуло в сон, и неожиданным спасением от него оказалась огромная черемуха, свесившая ветки с созревшими уже глянцевыми ягодами прямо в воду. В последующие полтора часа мы были заняты объеданием (без отрыва от основного занятия) огромного вороха черемуховых кистей, наломанных прямо в лодку. На бульки от сплевываемых за борт косточек бросались хорошо видимые в толще воды гольчики и молодые лососики (по-местному - микиняшки) размером с сильно бэушный карандаш.
Идиллию прервало движение на правом берегу. Люди! Группа мужчин (три, четыре, нет, пять! человек) не спеша делали на полянке работу, смысл которой сразу же стал ясен и нам: двое перебирали сеть, двое возились с резиновой лодкой, один тащил из кустов ржавый трак от гусеницы, призванный быть якорем для браконьерской снасти. Вода беззвучно поднесла нас на яму напротив них, однако ни один из 'добытчиков' головы не поднял. Решив объявить о нашем присутствии, не придумав ничего другого, я крикнул во весь голос в девственной тишине:
- Рыбнадзор! Стоять всем, не двигаться!
Эффект заявления был потрясающим: четверо застыли к нам спиной, причем двое из них привычно подняли руки. Пятый, с траком, пригнувшись, мелким шагом засеменил обратно в кусты:
- Отставить стоять, расслабиться!
Последовавшие за этим суету на берегу, поток мата и беспорядочные попытки злодеев немедленно спустить на воду лодку, видимо для того, чтобы взять нас на абордаж, прекратил Саныч, как бы невзначай, но демонстративно передвинув себе под руку 'Тигр'. Да, с рыбалкой на Камчатке все серьезнее, чем где-нибудь еще. Наверное в этом месте тоже был подход к воде с трассы, пока нам не известный.
Река перелистнула и эту страничку, унеся нас в очередной перекат.
Солнце уже клонилось к острым черным пикам трехлетней давности горельника на левом берегу, и я стал высматривать место для ночлега. С самого начала поездки хотелось посидеть вечером без мошки на сухом месте возле хорошего костра (складные стулья могли так и пролежать в багаже мертвым грузом), поэтому пара попавшихся кос были отвергнуты - дрова далеко и сыровато. На сухую открытую террасу на правом берегу показалось высоковато перетаскивать вещи. Затем пошла одинаково волглая с обоих берегов низкая пойма без перекатов, и впору стало возвращаться к тем, отвергнутым, косам. Саша, полностью доверив мне выбор площадки для отдыха, подремывал, растянувшись на вещах босиком. Мысли занимал уже только ночлег.
Взрыв в воде ниже по течению вверг меня в оцепенение: примерно в ста метрах от лодки из плотного тальника левого берега вывалился и вломился рысью в воду длинного плеса огромный, черно блестящий гладкими плечами и крупом сохатый, покачивая рогами и вздымая фонтаны белых брызг. Показалось, что он перемахнет реку в одно мгновение, но зверь внезапно остановился как вкопанный и опустил горбоносую голову к воде.
- Саня, лось!!! - мой свистящий ультразвуком шепот, едва не разрезав оранжевый баллон лодки, подкинул напарника пружиной, через доли секунды он уже лежал на животе, с карабином у плеча, выдав вполголоса коротко: 'Готов!'. Бык стоял неподвижно, глядя вниз по течению, чуть заметно поводя ушами. Вода едва не доставала ему до брюха. Саныч уже целился:
- Погоди, погоди:
Я живо представил, как мы будем ворочать по пояс в ледяной воде неподъемное животное и немного растерялся, не забывая, тем не менее, удерживать нос лодки по курсу. Трофей был перед нами, однако что делать с ним сейчас - на ум не шло. Зверь стал медленно поворачивать голову к нам. Река незаметно забрала уже метров двадцать дистанции между нами:
- Стреляй не убойно, чтобы он смог выйти из воды,- прошипел я снова, и, не увидев в глазах Саныча понимания, добавил первое, что пришло в голову (но несомненно слышанное (прочитанное?) где-то раньше):
- По почкам!
Лось взглянул наконец в нашу сторону, и уши его дернулись. Непривычно светлые, цвета какао с молоком лопасти огромных рогов, округлые и толстые, застыли, с длинной 'серьги'-бороды струйкой стекала вода.
Пуля опрокинула его в воду, эхо выстрела ударило грохотом от песчаного обрыва правого берега и убежало в предгорья.
Бык, завалившись на бок, исчез под бурлящей водой, голова с рогами задергалась на поверхности.
Я не успел сказать Саше все, что подумал о нем. Сохатый вначале с трудом сел в воде по-собачьи, потом привстал, развернулся мордой к берегу и сделал пару медленных неуверенных шагов. Его качало, задние ноги подламывались. Нас разделяло уже не больше пятидесяти метров. А молодец стрелок!
- Погоди, погоди: я скажу: - полностью опять рассчитывая на Саныча, я выбрал для последнего пристанища этого зверя узкую полоску травы, отделяющую ил косы на левом берегу от тальников.
Тот остановился еще в воде, собрал под себя все четыре ноги, сгорбился, как бы собираясь лечь (ну и черт с ним, тут уже справимся, мясо только придется беречь от песка): и одним стремительным прыжком миновав два метра расстояния с полоской травы, исчез с треском в спасительной для него стене ивняка!
- Ты чего не:
- Так я же ждал: А ты что?..
- Ну ты же целился!
- Так он же:
Этот предельно содержательный диалог сопровождал наши лихорадочные обувание и приготовления к высадке. Нажав на весла, я причалил караван напротив источавших мутный шлейф, выдавленных на дне лосиных следов. И только наскоро примотав шнур от лодки к тальничине, вломившись метров на двадцать от воды в заросший густо высоченной, в рост человека, травой, захламленный, густой и корявый ивняк, осознал всю хлипкость нашего успеха. Стояла тишина, сколько мы ни вслушивались, треска валежника не было слышно. Снега, который давал на предыдущих охотах гарантию добора тяжелого подранка, и к наличию которого во время охоты я, оказывается, привык на уровне подсознания, разумеется не было тоже. Был август, и шансы найти зверя по следу в этих джунглях были весьма призрачными.
- Вот вроде он ломился, - Саша неуверенно указывает в прогал. Может да, ломился. А может днем тут топтался. Крови нет. Но копыта вроде растопырил: Мы потерянно петляем по душному лабиринту звериных лазов в тальнике и вдруг оказываемся на краю просторной трехсотметровой поляны-аласа, отделяющей полосу ольхово-ивовой поймы от лиственничника левого берега, утыканной изредка корявыми приземистыми кронами деревьев боярышника, по-камчатски - 'хоремы'. Я тянусь на цыпочки, выглядываю поверх вейника, как из воды.
Вот он, лось!
Посреди аласа над поверхностью травы торчат лопаты рогов, зверь стоит мордой к лесу, однако его уши-локаторы развернуты в нашу сторону.
- Саныч, вон он!
Сердце снова лихорадочно заколотилось. Я пытаюсь прицелиться, но для нормальной стрельбы не хватает роста, ногой нащупываю слева от себя бугорок (кочку?), влажу на него, но и при этом трава открывает только круп и холку зверя. Целюсь. Стреляю стометровым целиком по холке в надежде, что полуоболочечная пуля как раз упадет на этой дистанции до убойного места. Лось поворачивается влево, рога над травой начинают смещаться небыстро повдоль излучины, спина то и дело совсем скрывается в зарослях. Справа Саныч начинает стрелять тоже: его 'Тигр' грохочет оглушительно по сравнению с хлопками моего 'СКСа' - бум, бум, хлоп, бум, хлоп, шлепок пули в тушу, еще один, затем щелчок куда-то в кость - и рога проваливаются в траву у заметной боярки. Неужели все?! Напарник, балансируя на гнилой валежине, с которой и стрелял, не спускает глаз с поляны. Все!
Через пару минут мы уже оказались у туши. Бык, лежащий на левом боку, показался невероятно огромным, с округлыми, как будто надутыми брюхом и крупом, на его правом плече из выходного отверстия пузырилась кровь. Уже отвердевшие лопаты широченных рогов, примявшие добрых пару квадратных метров луговины, были еще сплошь покрыты нежно-бархатным 'вельветом' без единого надрыва, хотя до начала гона оставалось не больше двух недель. В основаниях лопат, как в гигантских вазах, задержалось по горсти желто-оранжевых осиновых листков, сброшенных туда ветром наверное еще в полдень на каком-то только этому зверю ведомом увале по пути к реке. Терпкий 'бычий' запах перебивал запах крови, собравший мгновенно над тушей облака гнуса.
Гора служебного долга, давившая надоевшим неподъемным рюкзаком, свалилась с плеч. Заботы по разделке туши и переноске мяса к воде конечно оставались, но обоснованно виделись чисто техническими, привычными и посильными. Саша улыбался: дело сделано, замаячили в короткой перспективе 50 граммов на крови и шашлык из свежей печени. Спешить, в общем, стало некуда. В частности же смеркалось. Надо было обработать зверя и поспать. Почти все интересное в этой охоте должно было в этот момент и закончиться, так по крайней мере нам казалось.
После короткого совещания было решено вдвоем сходить к лодке, взять оттуда ночлег (палатку, спальники), ужин, чайник, воды, вернуться, работать и потом ночевать у мяса. Через несколько минут, промяв в травяных джунглях новый коридор попрямее, мы добрались до воды, оказавшись, правда, заметно выше лодки по течению. Спустившись и захватив 'табор', не медля, двинули обратно.
Путь по тропинке, протоптанной в траве, до знакомой хоремины не занял много времени. Увиденное там остановило меня на полушаге, Саныч нашагнул по инерции, ткнувшись в мой рюкзак, вода из чайника в его руке плеснула сзади мне в сапог.
Зверя на месте не было.
Нет, беглого взгляда оказалось достаточно, чтобы понять, что его здесь и не могло быть. Место оказалось не тем. Примятая трава, развесистая корявая боярка. А не то: Но мы же шли по своему следу!
Нарезав пару широких кругов в густеющих сумерках, я убеждаюсь, что деревьев, похожих на 'наше', под которым осталась туша, в округе предостаточно. Проверять их все мы закончим может быть к утру. Алас, оказывается, исхожен зверьем вдоль и поперек, коридорчики троп и тропок лабиринтом покрывают его весь от реки до лиственничника.
Время уходит. Почти бегом возвращаемся на берег и, теряя последние светлые минуты убежавшего дня, стартуем снова, теперь 'в пяту' по следу, который оставили, выйдя к реке от трофея. Едва заметная тропка, ни разу не прервавшись, приводит нас:под самые лиственницы левобережной тайги. Излучина, оставшаяся позади, погрузилась в темноту. При свете американского фонаря Саныча, выглядывая наудачу из душного моря цепляющейся за одежду травы, делаем последнюю отчаянную попытку, двигаясь галсами чуть ли не бегом, отыскать то, что далось нам так непросто. Бесполезно.
С момента последнего выстрела прошло уже около часа. Потоптавшись обреченно, мы садимся на истлевшую валежину посреди проклятой этой огромной поляны, вернувшей нам удачу и забравшей ее снова, в темноте, уплотненной до осязаемости светом фонаря. Я с усилием формулирую болезненно распирающие мозг мысли о катастрофическом крушении моих авторитета, состоятельности, и, что греха таить, - немалых охотничьих амбиций, в короткий приговор:
- Ну что, ночуем... Завтра вороны покажут, где он лежит: Скиснет конечно... Может что и не сгорит: Карабин, главное, заберу...
СКС я оставил на туше, чтобы не таскать лишний раз туда-сюда.
Сидим бесцельно молча - окончательно признавать собственное поражение, да еще такое позорное! - неописуемо тяжело, а постановка лагеря станет подписанием акта безоговорочной капитуляции.
- Да здесь же он где-то, здесь!!! - Саша в отчаянии чертит фонарем наотмашь вокруг. В узком луче света в траве что-то металлически отблескивает метрах в десяти от нас.
- А ну посвети.
Я, раздвигая заросли, не спеша подхожу к этому 'чему-то', и оно - о, счастье, ты есть на свете! оказывается хромированным затвором висящего вниз стволом у комля боярки моего карабина, мушка его почти упирается в плоскость левого рога сохатого:
Разделка туши осталась в памяти вселенским кошмаром: в кромешной тьме, бросив изматывающие, но безуспешные попытки перевернуть ее, отягощенную десятками килограммов августовского жира и пришпиленную к земле якорем огромных рогов, мы снимали шкуру кусками, работая поочередно при свете фонарика, отрезая и оттаскивая вначале волоком одну за другой правые конечности, затем голову, нутровали наощупь, еле удерживая онемевшими руками скользкие от жира рукоятки ножей, и почти наугад орудуя топором.
Только во втором часу ночи дело дошло до чая. Ужинать по-настоящему, со свежей печенкой, не осталось ни времени, ни сил. Засыпая в палатке, я внушал себе и напарнику:
- Проснуться надо не позже семи утра, тогда до мошки можно успеть мясо в лодку стаскать:
Однако безотказный доселе биологический будильник заклинило в тот раз избытком эмоций предыдущего дня, помноженным на последствия залповой физической нагрузки ночью. Плотоядный гул мошки за капроновыми стенками палатки, еще до полного пробуждения возвестил нам, что комфортное для тяжелой работы время безнадежно упущено. Вселенский кошмар продолжился после скудного завтрака внутри палатки, который мы запили остатками вчерашнего чая.
Такого тяжелого мяса я не носил никогда - ни до, ни после этой памятной охоты. В соответствии с выбранной стратегией уменьшения количества ходок до реки и обратно, призванной уменьшить урон нашим организмам от мошки, мельчить стандартные части разделанного зверя мы не стали. Нагрузки в результате оказались запредельными: лосиные конечности были просто неподъемными, приходилось сидя влазить в лямки стоящего станкового рюкзака с привязанной к его раме частью туши, затем с помощью напарника становиться на четвереньки, подниматься, перебирая руками по посоху, воткнутому в землю и с максимально возможной скоростью семенить к воде - лямки давили на плечи с неумолимостью гидравлического пресса, стремясь отделить руки от тела. Сашин рюкзак разрушился во время второй ходки. Лосиную шею мы не смогли зафиксировать на раме, поэтому пытались катить ее, как огромный чурбак, а в итоге дотащили волоком 'врастяжку' за привязанные к торцовым позвонкам веревочные петли, с двумя или тремя передышками. Всему венцом оказалась переноска головы с рогами. Не понимаю до сих пор, как красноречивый компаньон смог убедить меня в том, что негоже такому достойному трофею валяться в тайге - сам он даже приподнять его не смог. Кровососы, не делая различий между лосиной и человеческой кровью, вовсю пользовались тем, что наши руки были постоянно заняты.
Отход груженых лодок от места охоты выглядел бегством с поля боя, на котором победа осталась за насекомыми.
Наслаждаться и далее прелестями путешествия по воде мы не рискнули: мясо за остаток ночи толком не остыло и могло начать портиться. Пришлось грести, не переставая, меняясь за веслами, до самого вечера, обгоняя сонное течение.
Бесполезно промелькнули мимо очерченные чистыми галечными косами харюзовые улова на устьях нижних притоков нашей реки. Выводок скоп, перенимающих рыболовную науку у родителей, проводил нас замысловатыми пируэтами над расширившимся потоком. Запомнился медведь, под которым, от энергичного его разворота при попытке сбежать, подломилась кромка правобережного обрыва, и он, едва не рухнув оттуда прямо перед лодкой, спустил в воду добрый кубометр песка, пока с кряхтением карабкался обратно. Еще один медведь, вынырнувший из ямы под правым берегом на виду у нас, увлекся поеданием поднятой со дна сненки (отнерестившегося дохлого лосося) настолько, что подпустил лодки на расстояние вытянутой руки. Мне, прежде чем заявить о нашем присутствии, пришлось на всякий случай взять в руки карабин. Мой вполголоса вопрос в затылок 'Что, скотинка, вкусно?' вызвал у него бурный приступ паники, а бегство было столь стремительным, что несколько камушков с косы, взрытой его когтями, ударились о борт резинки.
Опоры от старого моста с наползающим на них многолетним заломом обозначили финиш нашего водного турне. Охота закончилась. Разгрузка, мойка, сушка и упаковка лодок, дремотное ожидание в сумерках у костра Саныча, уехавшего на попутке до райцентра, загрузка его 'Тойоты' и долгая, с заменой пробитого на трассе колеса, ночная дорога до Петропавловска заняли всю ночь, однако были уже не таинством, а лишь обыденным, повседневным действом.
Лосятины для банкетных бифштексов в столовую облисполкома увезли 67 килограммов - ровно столько оказалось на весах мякоти, срезанной лишь с одной задней ноги и с шеи этого 'монстра'.
Памятью об августовских приключениях остались выгрызенные кровососами шрамы в виде браслетов на запястьях наших с Сашей рук, за ушами и на шее, темневшие еще и после Нового Года и медальон с роскошной рогатой головой в офисе моего друга, втащить который туда он сумел после всяческих ухищрений, только выломав коробку входной двери. А еще запись в моей трудовой книжке на наградной страничке: 'За выполнение особо важного задания руководства поощрен денежной премией в размере двух месячных окладов'.

Спасибо за лосей, Владимир.
Хорошего отпуска!

Елена, здравствуйте!)

Из хорошего - по западному побережью рыба прет валом. Похлеще, чем в 1998-м году. Речки полные горбушей, но говорят - это еще не пик, вроде только половина. Бракоши уже даже не ловят - никто не покупает сырец.
Но насчет безлимитного лова пока молчок.

За "тихой грустью" последует ведь и "послевкусие"...

quote:

Изначально написано Maxrus77:
последует ведь и "послевкусие"...

quote:

Originally posted by basma:

Если не возражаешь,пара фото

quote:

Originally posted by Edik110:

Красиво пишете.

quote:

Originally posted by Андрей сибиряк:

Замечательные рассказы.

quote:

Originally posted by prostovova:

достойного размера рюкзачок.

------
Hunt big or go home.

quote:

Изначально написано Free Spirit:
читаю ваши отчеты, смотрю Мишины фото,.

Удача сопутствует сильнейшим, какгрится... 😉

Кровососущих в этом году много? 😬

_

До объездной осталось метров 300. Вообще идти перестал, больше стою, смотрю. Небольшое колечко по шиповнику дал влево и снова на бережок вышел. Минут пять простоял. Головой вертел. Карабин держу у плеча. Вдруг прямо передо мной за протокой, метрах в 15-ти, - качается ветка на кустике тальника, у самой земли ... Смотрю на нее. Смотрю рядом - она качается, а вокруг ничего не шелохнется. И раз - поднимается за ней медведь, ко мне правым боком. Голова опущена к земле. И недобро так косится исподлобья. Видно плоховато за травой и кустами, прицелился навскидку в лопатку, зверь в этот момент шагнул.
Бах!
Треск за кустами, удаляется. Попал или нет - непонятно, скорее, конечно, попал, но как убойно - неясно, бегу параллельно треску, потом затихло - они на дорогу выскочили, к кладбищу. Я поднажал - там шиповник стал пониже, видно вперед метров 30, думал успею перевидеть на подъеме на кладбищенский увал. Куда там! Только на дорогу выскочил откуда видно, а на кладбище уже оградки загремели. Побежали (или побежал?) в сторону поселка, что характерно, а не к реке или через трассу к лесу.
Я еще кладбище сгоряча проскочил, аж запыхался. Вернулся на дорогу, дозарядился и пошел искать место стрела, кровь глянуть. Но не понадобилось, увидел издали - медведица поперек дороги упала, метрах всего в 10-ти от лежки. Килограммов на 180.

Пуля попала в печень возле самой диафрагмы, прошла по легкому и застряла под шкурой в левой подмышке. Печенка как суфле вылезла из входного.
А убежал видимо малой, 2,5 или 3,5 лет, судя по следам.
Стрелял из R-93 чешским вот таким патроном, 9,3х62.

Характеристик патрона не знаю, так как по бедности брал 10 штук россыпью, без пачки. Пуля развалилась, оболочку нашел, начинка расплескалась.
Проверили сегодня повторно на трихинеллез - чистая. На окорока пойдет.

Отпуск в целом прошел хорошо, местами даже продуктивно. Попозже фото выложу.

Посмотрел одним глазом на магаданские трофеи. Что сказать - зависть белая гложет. Ну ничего, у нас все еще впереди. Не нынче, так на следующий год ...

quote:

Originally posted by prostovova:

Ну ничего, у нас все еще впереди.

quote:

prostovova

quote:

Originally posted by basma:

беспокоиться

_

_ _
[IMG]https://forum.guns.ru/forums/icons/forum_pictures/[/IMG]

Плохо грузятся фотки, доложу, когда будет посвободнее.

quote:

Думал - не

quote:

Изначально написано prostovova:

Ну хоть кто-то за меня беспокоится ))).
Модератору - мое почтение. Думал - не читаете.
...

Владимир я же без иронии,ни слуху ни духу длительное время.
А модер тот да,от безисходности буквы вспомнил,пока погоды ждали

quote:

А модер тот да,от безисходности буквы вспомнил,пока погоды ждали

#174 IP
P.M. Ц

quote:

Изначально написано onemen:

, но пездлфый.....

О опять забывать начал 😬

Глухаря много. Поднимал по 5 петухов сразу. На трассе встречались часто - камушки на зиму наклевывают. На первой зорьке между попытками подозвать лосей подошел к токующим глухарям. Много раз и давно уже отмечал осеннее токование, в том числе и в этом самом месте. Но тут пели сразу трое. Снимок удалось сделать.
_ _ _

Лоси двигались двое, рога слышал, но ни один не подошел, хотя заря была почти идеальная. Это было 14 сентября.

_

В обед поехал на речку, пытался поймать хариуса на блесну, но безуспешно. Поменял приманку потяжелее, забросил подальше, на ямку. В итоге порадовал себя, правда украдкой, т.к. это все у нас тут чревато. Все равно, что лося без бумаги. Давненько так не отрывался. Медведь подходил вплотную, претендовал на часть улова, но я ему смог объяснить, хотя и несколько сумбурно (ружье осталось в машине), что ему тут не светит. Отвез в деревню знакомым, угостил, готовились к юбилею мамы.

_
_

Этакое микро-местообитание со всеми присущими признаками. Но зверя не увидел. Он, кстати, был на убоине и подъел почти все с баяна и спины (лапы я забрал). Катал по дороге, а потом оттащил в кустики. На один раз еще оставил.
Подумал я, что ушел он вверх по речке, под мостом на трассе нашел вроде свежий след выходной. Решил вечером пораньше приехать и сесть в засаду.
Так и сделал. В пять был дома, слегка поужинал, оделся тепло, взял шезлонг, поджопник, два карабина (один 30-06 с оптикой, второй 9,3х62 с фонарем), налил во фляжечку Сантори виски чуток и выдвинулся. На кладбище. Что поделать, такие тут у меня 'ближние угодья'.
Сел на самом мыске, слева-сзади дорожка, прямо передо мной внизу - тропа торная, 'центральная', вдоль подножья увала в сторону котельной и крайних домов по Попова. Справа и сзади, как положено на кладбище, могилки-оградки. Впереди объездная трасса, до нее метров 300, движение оживленное. Ветерок в лицо.
Вороны над убоиной понедельничной кружат, до них метров 100. Солнышко садится, щеку левую чуть греет. Поглядываю в оптику вокруг, пока видно, мысли всякие думаю. Из фляжки глотнул - вообще все хорошо стало, улетучились сомнения в полезности собственного бытия и в наличии смысла и позитива в таком вот сидении. Осень же кругом, красота! Еще бы авто по трассе не гудели так сильно.
Солнце за сопку ушло. Похолоднее стало сильно. Запахи осенние как-то сразу пропадать стали. И появилась неуверенность в хорошем сегодня исходе. Если я правильно понял - зверь ушел за трассу. В этом случае он может обратно посветлу не пойти, а дожидаться станет, когда движение по дороге стихнет. Ведь дня два назад он посреди ночи вниз по речке проходил, пес наш его со двора обозначил. Может он иногда этим маршрутом ходит. Зря тогда сижу. Ну теперь уже все равно, до темноты дотерплю.
Гляжу вправо - вот он родной! Идет откуда не ждали, низом под увалом справа, со стороны котельной. Это я его, получается, утром должен был прямо там под забором котельной искать, у третьего дома по Попова! И как идет! Это надо было видеть. В угодьях так ходят абсолютные доминанты-секачи с трехметровой шкурой - не спеша, вразвалочку, и самое главное - не поднимая головы. Настоящий хозяин территории всегда медлителен, невозмутим, не суетится и не вертит головой по сторонам, а смотрит исключительно на свои когти передних лап! Упитанный, черный, мех переливается. Ну настоящий секач!
Он даже ничего и не понял. Принял чуть вправо, когда я стал выцеливать, пуля попала ему в позвоночник сразу за ухом, сзади-слева. Лег на шаге, просто припал к земле. Я перезарядился, на часы посмотрел - 18:52. Посидел еще, фотоаппарат достал. Тут он зашевелился, задергался, чуть вперед пополз. Видимо позвонок только задело. Добавил еще разок на всякий случай по шее - уж очень позиция была хорошая. Потратил RWSовские драгоценные патроны с Эволюшеном.
Позвонил, ребята приехали прямо к туше. Втроем кое-как смогли поднять его в Сафарик.
Очень сильно надеюсь, что в этом сезоне их больше не будет.

_ _
_

На последнем фото, если присмотреться - на увале мое креслице видно.

_ _ _
_ _ _
_ _ _[IMG]https://forum.guns.ru/forums/icons/forum_pictures/[/IMG]

_ _ _
_ _ _

Медведя было много, шныряли, как мыши, встречались по дороге почти каждый день. За неделю разорили три избушки. Т.е. буквально: вот сегодня проезжаем мимо зимовья - все в порядке. Через пару дней едем - дверь снесена и все содержимое снаружи, хорошо, что кроме печки.
Вот это моя изба, 'до'.

Ей уже лет 16-17. Нет, наверное уже и 20. Никогда раньше не зорили мишки, только года три назад выдавили одно стекло в окошке. Ребята, кто пользуется домом, стали на лето щитом из досок заколачивать окошко.
Я в ней теперь редко бываю. Тут решил уехать от избытка комфорта и компании, переночевать. Печечку протопить и потешиться воспоминаниями под рюмку чачи. Подъехал после зари, уже в темноте и застал вот такую картину. Дверь он просто порвал, вместе со шпингалетом. Все, гад, попробовал на зуб или когтем.
Причина наверное в том, что раньше река выше по течению с полкилометра отбивалась заломом далеко вправо, на полкилометра же. А сравнительно недавно, лет как 5, этот залом снесло и основное русло пришло в тихонькую раньше проточку поблизости, в 30-ти метрах от дома. Ну и тропа медвежья, соответственно, тоже пришла. Спать, кстати сказать, тоже стало немного некомфортно - вода сильно шумит. Я ночевать все-таки остался, на базу возвращаться по темноте далеко и нудно, собрал дверь на обрезок доски кое-как, хорошо молоток и гвозди оказались. Втайне надеялся, что супостат ночью придет и я с ним посчитаюсь, но зря.

_ _

Дали покататься на биэрпишном аутлэндере шестисотке. Чудо машина. Восемьсот км прокатился за эти дни ).

Позже набросаю фоток еще.
_

Вот тут одну проточку зверь плотно промаркировал, скорее всего когда рыба заходила он тут жировал и право свое помечал - метров на 100 четыре "марочки"

_ _ _

_ _
_ _

quote:

Все, гад, попробовал на зуб или когтем.

quote:

Originally posted by prostovova:

Без них все время сомнения по поводу качества собственных опусов

quote:

Изначально написано prostovova:
все время сомнения по поводу качества собственных опусов.[/B]

Отбросьте сомнения, все читается на одном дыхании! Пишите больше и чаще! Спасибо за Ваши рассказы!
С уважением!

quote:

Изначально написано prostovova:
. Без них все время сомнения по поводу качества собственных опусов.

"Оттолкнув сомнения ,закатав рукав..."(с)
Здравия Владимир✊
Скромность кмк неуместна,с огромным желанием всегда жду нового и с удовольствием читаю👍
Если не возражаешь,могу скинуть ссылку на тему в НГВ,очень достойно и красочно пишет Человек о части Своей Жизни(в рамках правда +8часов-низовья Колымы и САХА)

И с завидно хорошими результатами в борьбе с безобразниками!

quote:

Originally posted by basma:

скинуть ссылку на тему в НГВ

quote:

Originally posted by Maxrus77:

Бык - обзавидуюсь...

Первого октября 199.. года мы вдвоем с приятелем остановили машину на берегу речки - притока реки Камчатка в том месте, где семикилометровый отросток лесовозной грунтовки от трассы вот уже лет восемь подряд заканчивался площадкой на тесной косе, упираясь в неширокий, но дочерна глубокий, с водоворотами, кривой плесик. Обманчиво спокойная эта речка надежно отделяла изъезженные притрассовые угодья от безлюдной левобережной тайги - на единственном по всему ее протяжению броду в трехстах метрах ниже по течению тонули не раз полноценные автовездеходы и даже трактора.
Однако сейчас перед нами был мост, добротный, рассчитанный на тяжеленные лесовозы, построенный лесорубами за последние три, предшествовавшие сегодняшней пятнице, дня. На левом берегу в этом году возобновллись лесозаготовки, еще не скоро - по зиме, а мост уже был готов. Почти. Пролет у левого берега шириной метра в полтора, еще не застеленный поперек лафетником, зиял провалом, как нетронутой мастичной печатью подтверждающим многолетнюю девственность левобережных угодий.
Часть бревен из штабеля разнокалиберного леса на нашем берегу быстренько перекочевывает на продольные лаги моста - и переправа готова. Сашин полноприводный пикап медленно съезжает с экспресс-настила по наскоро брошенным брусьям на истоптанный строителями левобережный плацдарм, я прыгаю в салон, и машина рывком бросается по заросшей травой, неезженной колее от реки.
Через пятьдесят метров, за поворотом перед нами открывается длиннющая мутноватая лужа, зажатая по бокам строевыми лиственицами, рыжая хвоя с которых покрывает ее поверхность ржавой пленкой. Выглядит она довольно неприветливо и странно при сухой погоде последних дней, однако Саныч очень гордится своим новеньким джипом на грязевой резине, и, пропустив мимо ушей здравое мое предложение промерять глубину пешком, с разгона бросает машину в мутную воду. Внедорожные возможности Тойоты оказываются исчерпанными ровно на середине акватории, раскачка вперед-назад осаживает лифтованное авто по самые пороги, и мне приходится, стараясь не замочить кроссовки, лезть вдоль борта в кузов за сапогами.

Оказались мы в этой луже совсем не случайно. Приличный по размерам надел охотугодий в районе по стечению обстоятельств остался без хозяина еще пару лет назад. Замерзающая только к Новому году, по зиме мокнущая наледями речка с переменным успехом охраняла его от любителей легкой наживы почти круглый год. Поэтому участок на левом берегу не без оснований представлялся мне богатым зверем, и, что греха таить, я уже строил далеко идущие планы забраться сюда на соболиный промысел с постоянной пропиской. Настоящая тайга, лиственничники и дремучие ельники, запах дыма костров из смолистых сучьев, столь дефицитные на полуострове с его бесконечными каменноберезниками и ольхачами, тянули к себе магнитом ностальгии по родной Якутии и студенческим практикам в Забайкалье. Самой же сокровенной оставалась надежда найти именно в этой глуши места свадебных турниров камчатских лосей - несмотря на очевидный рост их поголовья в Долине, об этих брачных процедурах никто из охотников ничего толкового рассказать до сих пор не мог. Информацией о строительстве переправы с датой его примерного окончания мы уже с месяц назад разжились у хорошего знакомого из ближнего поселка. По счастливой случайности мост почти закончили именно к нашему приезду из областного центра. Феерические планы, неторопливая езда по осенней трассе, подсвеченной догорающими рыжими факелами осыпающихся листвениц, короткий обед у моста через одну из многочисленных речушек по пути, созерцание бойких белок, суетящихся под колесами, и важных глухарей, расхаживающих по оголившимся обочинам, привели нас в близкое к абсолютному умиротворение, которое внезапно прервалось посреди коварного водоема.

Лебедку на машину хозяин поставить еще не успел. С присущей ему рациональностью Саша пытается завести гусеничный погрузчик лесозаготовителей, оставленный ими у моста до понедельника, однако тот ни в какую не желает сотрудничать, полностью игнорируя наличие ПТУшного диплома машиниста бульдозера у моего друга.
Напарник начинает нервничать - выдает себя необдуманной идеей похода на трассу за подмогой. Ну кто согласится терять время на помощь городским неудачникам, да еще с переездом недостроенного моста?
Я заставляю его двинуться более привычным, хотя и долгим и грязным путем: доставать домкрат. В итоге получасовых упражнений в холодной жиже левое заднее колесо надежно становится на вымощенное обрезками досок основание. Затем меня осеняет: домкрат заменяет вага в виде бруса из все того же штабеля на берегу, легко выдирающая по очереди из грязи три оставшихся колеса. Спасибо Архимеду (или Ньютону?)! По паре досок ложится в колеи под передние колеса - на всякий случай, - и джип выползает из воды на сухое. Не без труда миновав многолетнюю промоину на песчаном подъеме из поймы на береговую террасу, останавливаем машину на минуту на открытом пригорке на краю прозрачного высокоствольного горельника. Пыльное дно высохшей за лето лужи под колесами продавлено стаканами лосиных и оленьих следов, отпечатками медвежьих лап, исчеркано цепочками глухариных крестиков, соболиными коготками и усыпано заячьим пометом. Чего здесь наверняка нет, так это следов сапог и отпечатков автопокрышек. Мы - первые за много лет.
Угодья, безбрежная плоскотина, с юга и севера очерченная притоками р.Камчатка, на западе, прямо по курсу, вползали на Срединный хребет, до предгорий которого оставалось еще около 20-ти километров. Дорога ложилась под колеса мягкой неглубокой грунтовой колеей, сплошь затянутой клевером и мятликом и резала ровно с востока на запад то девственный ельник или лиственничник, то бесконечный светлый березник, устланный желтым листом, с рослыми уже деревьями на месте древнего пожара, трижды ныряла на гати-лежневки через русла поперечных ручьев в нешироких, но густо заросших высокой тайгой поймочках. Зияющие ямы в двух таких бревенчатых настилах, разбросанных зимой наледями, пришлось заваливать подушкой тальника. Пошла в ход бензопила - то и дело путь перегораживали повисшие над дорогой ветровальные стволы, на которых обязательно красовались свежие соболиные 'визитки' - оранжевые - из рябины и шиповника, или фиолетовые, голубично-жимолостные, кучки помета.
Посмурнело. Ближе к темноте некстати заморосило, однако обещанного в рассказах местных зимовья все не было. Пришлось сворачивать на поляну в старой вырубке и ставить палатку. Ужинали мы при хорошем настроении вполне удавшейся похлебкой из глухаря, однако отход ко сну был слегка омрачен непрекращавшимся шелестом водяной пыли по полотнищу тента. Во сне под утро к моему изголовью прибежала собака, брякая обрывком цепи на ошейнике и часто дыша. Отодвигаясь от нее, я проснулся. Бренчание не умолкло.
Обрадовали неожиданный холод, звенящая тишина, хруст замерзшего до фанерной твердости тента палатки на выходе. Снаружи на багульнике и брусничнике лежал иней, за редким строем выживших в лесоповал корявых елочек вот-вот должно было взойти солнце, а на огромном пне в пяти метрах от меня устроилась облизывающаяся кирпично-красная лиса. Глядя мне в глаза, она потянулась и сладко зевнула, хитро щурясь, и свернув улиткой длиннющий язык. Но дожидаться запутавшегося на выходе в спальнике Саныча с фотоаппаратом не стала и невесомой трусцой скрылась меж моховых кочек.
Лиса, как выяснилось, полакомилась не только потрошками и головой вчерашнего петуха, но и остатками глухарятины из котла, не смущаясь дребезжания болтающегося в нем половника.
Не терпелось продолжить путь.
Дорога, прямая как и прежде, разбежалась в стороны несколькими перекрестками, сузилась в просеку, совсем скоро привела нас в дремучий ельник и почти сразу - к избушке в нем, на пересечении с такой же просекой. Избушка оказалась маленькая, с подслеповатым окошком, но с добротной печкой, столиком и двумя нарами. Именовалась она 'Безводная', и имени своему полностью соответствовала - в радиусе примерно семи километров, как позже выяснилось, вода отсутствовала. Мы были к этому готовы и, сбросив возле флягу с водой, канистры с соляркой и часть вещей, выехали на перекресток. Просека, ведущая дальше к горам, занавешенная прядями белых лишайников в сгущающемся ельнике, хоть и выглядела сказочно, перспектив встречи с сохатым не сулила. Саныч повернул руль влево и экспедиция покатила строго на юг, где лес выглядел светлее. Конкретного плана охоты не было, хотелось просто двигаться по незнакомой тайге.
Пропиливаться здесь пришлось реже. Миновав две поперечных, сильно заросших березовым прутняком квартальных просеки, отмерявших двухкилометровые деляны леса, растолкав почти самым бампером два глухариных табунка, мы выкатились из ельника вначале в высокоствольный сплошной березник, в котором по торчащим изредка голым древним сушинам и обугленным валежинам опять угадывалось старинное пожарище. Затем березник помельчал, поредел, и, нырнув пару раз под неохватные валежины, которые пришлось объезжать по рослому кустарнику, просека вывела нас на обширные аласы - поляны, заросшие шиповником, жимолостью и корявой серой ивой, утыканные редкостойными лиственницами и бояркой.
Влажные колеи здесь были истоптаны лосями, причем разнокалиберные следы не казались совсем уж старыми. Открывшиеся вокруг чистины сулили удачу, и подпростывший было охотничий азарт вновь обратил мысли в нужное русло: осталось только определиться с местом где следовало пройтись.
Вопрос решился сам собой: дорожка уперлась в небольшую кочкастую полянку на берегу ручья. Через ручеек, беспорядочно забросанный остатками старой гати, лежал мостик из трех аккуратных дощечек (снегоходный, для зимы). Неезженная колея на противоположном берегу проросла посередине ольхой в руку толщиной - дальше проезда не было. Мы выбрались из машины.
Дунул восточный ветер, скидывая на капот остатки листвы с березок и хвою с лиственниц вдоль русла. Этим порывом ветра почти заглушило незнакомый протяжный звук, долетевший из-за ручья. Саныч насторожился, вопросительно глянул на меня - тоже услышал:
- Это что?
- Я не понял:
Минуты три мы, раскрыв от усердия рты, напряженно вертели головами: ну не показалось же! Деревья, что ли, скрипнули протяжно друг о друга стволами на ветру? Бывает такое:
Снова, уже яснее, донеслось... То, что донеслось, довольно сложно описать: протяжное, с завыванием мяуканье мартовского кота, только более нежное, мелодичное и гнусавое - так примерно слышался этот звук.
- Это кто? - вопрос напарника поставил меня в тупик, хоровод предположений завертелся в голове и рассыпался прахом без авторитетного ответа: рысь? - с чего бы? ведь не весна:да она может и не мяучит вовсе:волк? - да не похоже!... медведь в петле - здесь? откуда? и не медведь это, точно:
Очередная гнусавая рулада прозвучала еле слышно - звук донесся издалека, приглушенный порывом ветра - было похоже, что существо, издающее его, медленно удалялось от нас, на ветер и чуть влево.
Да мы-то зачем здесь?! Заморозок был! Место лосиное! Да это же сохатый с т о н е т!
- Ну ты специалист: Я и сам уже подумал: - Саныч торопливо лезет в салон машины за карабином. - Что будем делать?
Еле сдерживая захлестнувшую азартную потребность немедленно действовать, прикидываю. Что делать? Конечно в этом месте должна была быть пущена в дело ваба, разыграться аудиодуэль, не оставляющая ослепленному инстинктом зверю шансов. Однако вабить до этого мне не приходилось, а пробовать именно сейчас, экспромтом, без инструмента, по понятной причине не хотелось.
Подойти надо пытаться, место вроде не крепкое, редкостойный листвяк с березником и осинками, лист весь почти упал. Да и ветер кстати зашумел. Решено. Это единственный вариант с перспективой, хоть и не вполне классический.
Досылая патрон в патронник, лязгают поочередно затворы карабинов, обозначив начало действия. И мы, торопясь, инстинктивно, но бесполезно пригибаясь, шагаем по светлому осеннему лесу по широкой дуге на запад, расчетливо забегая так, чтобы ветер продувал между нами и зверем, перешагивая хрусткие лиственичные сучки, изгибаясь между растопыренными повсюду рослыми корявыми кустами жимолости и шиповника, пытаясь одновременно расслышать очередной призыв сохатого.
Вот он снова! Мычит уже почти на юг от нас, далековато правда, чуть слышно, никак не ближе трех сотен метров, в низине за еле приподнявшейся перед нами гривкой. Не успеваем пробежать по направлению к ней и полусотни шагов, как стон доносится уже справа! Короткий и более звучный. Замираем оба. Этот ближе! И почти сразу же прямо перед нами, из поймы очередного ручья, наглухо задавленного непролазными черемошником и ивняком, в ответ раздается раскатистое, натужно-гнусавое 'уохх':
Теперь, проведя не одну осень в местах лосиного гона, я знаю, что зверей тогда вблизи от нас оказалось как минимум четверо: один бык слишком настойчиво преследовал самку, которая мычанием давала понять ему это, а двое других раззадоривали друг друга голосом и скрежетом рогов о деревья. Тогда, услышав впервые в жизни лосиный стон, я насчитал всего троих.
Один, что справа, стоит под ветром, скорее всего сейчас мы его надушим, если он уже нас не учуял.
Тот, чей голос услышали первым, далековато.
И я знаками показываю Саше: наш тот, что ближе всех, на ветру. Лезть к нему напролом через ручей, где щетиной тальник и хаос разросшейся черемухи, кажется бесполезным - услышит и уйдет незаметно. Еле слышным шепотом толкую об этом Санычу, прошу его выждать минут пятнадцать, не шевелиться - попытаюсь пересечь ручей повыше и зайти на зверя сверху, с увала по правому берегу.
С порывом ветерка удаляюсь осинником по краю терраски вверх по ручейку. Напарник терпеливо прислушивается, вертит головой, его кепка с длинным козырьком маячит на одном месте. Метров через сто ныряю в пойму. Ручей здесь уже, переступаю без труда, продираюсь по грудь в сухой траве через полянку и, поднявшись на уступ правого берега, оглядываюсь. Очередное, еще более натужное 'уохх' и костяной скрежет рогов о кусты доносятся снизу! Да он уже на выстрел! Если бы не заросли : Жесткие частые побеги шиповника оглушительно щелкают по голенищам резиновых сапог, и я, присев на валежину, скидываю их. Другое дело! Ступая тут же промокшими шерстяными носками между сырых кочек, высоко задирая ноги, бесшумно перебираюсь к невысокому увальчику, нависающему над плоской закустаренной поймой, а едва ступив на его подножье, ниже по ручью вижу массивные лопаты рогов сохатого над плотным кустарником! Стоит мордой к воде. До него метров шестьдесят-семьдесят : на левом берегу напротив него Саныч : Увальчик и пойма под ним просматриваются метров на сто пятьдесят вниз. Деваться быку некуда!
Лопаты качнулись, замерли : Новый выдох-стон сотряс воздух. Извергнутый полутонной тушей он даванул на мои барабанные перепонки подобно реву влетающего МИГ-29. Корона рогов нырнула вниз, и со звуком удара в дерево над зарослями взметнулись обломки валежины и клубы трухлявой пыли. От близости зверя, силы звука и неповторимости зрелища начинают ощутимо подрагивать колени.
Медленно, пригибаясь, зашагиваю еще чуть выше, выбираю место, присаживаюсь и поднимаю голову: вот он лось : почти двухметровой высоты заросли не могут скрыть его холку и круп : огромные лопасти рогов с удивительной легкостью закачались, когда зверь тряхнул головой, сбрасывая с короны запутавшиеся в ней волокнистые остатки разлапистого жимолостного куста, шкура колыхнулась бурым волосом на холке.
Нащупываю мушкой убойное место : да, чуть бы еще повыше перебраться, лопатку не видно : надо в шею : Сдерживая дрожь азарта, переношу прицел за ухо быку, дистанция позволяет такую роскошь : громом среди ясного неба вдруг за ручьем раздается треск сучьев, зверь дергается всем корпусом и : бросается на звук, мгновенно исчезает, подминая высокие кочки и круша непролазную черемуху, рога фанерно-гулко шаркают по корявым стволикам.
Ну что там стряслось у Саныча? - мелькает досадно мысль, и сразу следом: надо же, зверь-то не убегать кинулся, наоборот! Одновременно секундная пауза прерывается раскатами выстрелов: 'Тигр' напарника хлестко бахает раз, другой и третий с задержкой.
Тишина в ответ на мое 'Ну что?' подстегивает бежать напрямик, однако вспомнив, что босиком, возвращаюсь к сапогам, нацепляв колючек в носки, и только потом форсирую ручей.
Знакомая кепка маячит на прежнем месте. Живой.
- Ушел - разводит он руками.
- Как?...Где? Как ты умудрился!? С двадцати метров :
- Да с пятнадцати : Ты успокойся, последним вроде попал :
Не сдержав горячку азарта, Саша все же решил действовать самостоятельно, не дождавшись меня, вскарабкался на комель повисшей через ручей лиственницы, чтобы перебраться по ней поближе к зверю, потерял равновесие и рухнул, обламывая трухлявые корневища, почти в воду. Услышав треск ломящегося к нему сохатого, успел подняться, но при виде огромного быка вблизи не совладал с собой и первые две пули послал неизвестно куда. Третий выстрел по уже убегавшему зверю вроде бы достиг цели.
- Хотел первым между глаз : Вроде и попал, а куда - не понял.
Оставив разбор полетов на потом, не спеша идем берегом в направлении, которым скрылся зверь, выглядывая поверх кустарника и держа оружие наизготовку. И почти сразу находим его, за невысоким мыском, невероятного размера черным бугром завалившегося на правый бок в двух шагах от крошечного плесика. Слева от туши и перед мордой свежая желтизна ковра опавшей листвы щедро залита видимой издалека светофорной яркости полосой крови.
Битва за продолжение рода для этого быка закончилась. Его грозное турнирное оружие, угрожавшее недавно любому существу в округе, сверкая отполированными до блеска концами отростков, покоилось безобидно на кочках. На плоскостях удивительно симметричных лопат осталась записанной малопонятными письменами природы недлинная история последних нескольких дней жизни этого зверя: разводы нездешней какой-то белой глины внутри, прилипшие к ней и к брызгам смолы хвоя, желтый березовый и красный осиновый листки, кирпичные росчерки лиственичной корой снаружи лопат, обломанный наискось в нешуточной битве передний отросток на правой и завязавшийся мертвым узлом жгут жимолостного волокна на таком же отростке на левой.
Первая пуля всего лишь угодила рогатому в нижнюю губу и лишила его пары резцов из небогатого набора нижней челюсти. Второй выстрел не был более удачным. И лишь следующая, посланная в полуугон красноголовая длинная пуля из редкого армейского 'патрона целеуказания', снесла зверю верхнюю треть сердца. Однако накачанные гормонами мышцы и после этого смогли унести огромную тушу не меньше, чем за восемьдесят метров.
Пламя азарта охоты гаснет. Запоздало и ненадолго приходит сожаление о нашем безудержном вторжении в один из совсем не публичных сюжетов естественного течения звериной жизни.
Сентиментальность отступает перед обыденностью нелегкой работы ножом. За час с небольшим туша сохатого превращается в гору мяса, и лишь вид роскошных рогов, установленных у воды вертикально, напоминает о былом величии зверя.
До машины напрямую оказалось не больше трехсот метров вполне проездного редколесья, ручей и гряда мелкого березника пытались противостоять движению внедорожника, но капитулировали перед мастерством водителя и бензопилой. После погрузки трофеев, всего через полчаса неторопливой езды нас ждали приготовления к ночлегу и прочая приятная суета: костер в двух шагах от Безводной избушки, на раскладном столике гора источающих умопомрачительный запах, подтекающих в миске розовым соком стейков из вырезки, булькающий на тагане котел с поспевающим лосиным языком, заслуженные пятьдесят граммов и разговоры, рассказы, в которых мы раз за разом заново станем переживать сегодняшнюю охоту от самого первого услышанного звука лосиного стона до последнего лихого переезда через болотистый ручеек - слова, которые вновь и вновь воскресят наяву неповторимые картины и звуки осени и лосиного гона, возвратят в недавно пережитые состояния азарта и восторга охотничьей удачи.
Окруженные непроницаемым в отблесках пламени черным ельником, накрытые бездонным котлом сине-черного неба, мерцающего различимыми до самой мелкой зведами, втягивающим в себя искры и дым костра, ненавязчиво подталкиваемые к нагоревшим углям явственным дыханием октябрьского заморозка, опьяневшие от всего этого и от холодного чистого воздуха таежной поздней осени больше, чем от водки, мы будем пытаться вновь и вновь прожить ушедший день в мыслях, надеясь сохранить его в памяти целиком навсегда, чтобы извлекать эти воспоминания при случае и погружаться в них заново.

quote:

Originally posted by prostovova:

наши все еще ростят отростки до чемпионского размаха

quote:

Изначально написано смена-2:
Владимир,а после лося шестое фото.Это мишуки такую тропу набили?

Нет, это старая квартальная просека, сильно заваленная ветровалом, серединку зверье вытаптывает, а с краев тайга поджимает. Это я снял еловый детсад.

quote:

Originally posted by basma:

Владимир Приветствую ✊

quote:

Originally posted by Maxrus77:

фото этого года

quote:

Originally posted by prostovova:

У меня такой не осталось.

Мне представляется, что эта самая живописная.

А тут "тумана" по-больше...

Вот очередная поездка закончилась. Всего понемногу. Лоси реветь перестали и разбежались. Медведя видел мельком. Соболя попадаются, в эту осень небывало много встретил уже, то ли 8, то ли 9 на вид. Белки много.
С рыбалкой не очень, вот одна микижка всего и была. Река русло меняет, козырную ямку перемывает, да еще и лист не прошел.

_

Закровянил (Или окровил. Или окровенил - как там правильно-то?) 223-й со Сваровски. Сто метров - в шею. До этого всего 10 раз по мишеньке.

_

И вот еще кого встретил. На пейзажных фото они есть, но далеко.

_ _
_ _
_ _

quote:

Originally posted by Maxrus77:

эта самая живописная.

Получилось залить ту, где тумана больше!

quote:

кого встретил

_ _ _

Заход, вид к машине и вперед, туда, где охотиться. Заход длинный. Почти 5 км непродуктивной ходьбы. Зато никого нет, я один.
Зайка первый выскочил за стлаником сразу в начале спуска, 'шух'! на старте, за кустом, я выпрыгнул на полянку из-за кедрача, тут меня солнышко утреннее и ослепило - кепку не опустил на глаза заранее, зайка мелькнул пару раз, пока я резкость наводил, а стрелял уже в угон по ольхе метров на 25. Наугад практически. Слышу - поскакал кустами. Промазал, как пить дать! Пошел уже дальше почти, тут что-то как дернуло: дай, думаю, гляну. Вернулся, прошел по направлению выстрела, слышу вроде шелохнулось что-то в ольхе. Еще прошел метров 10 - сидит родной в гущине, белый весь, ушами водит. Стрелил метров с 10. Вот так.

Первым или вторым выстрелом попал тремя дробинами, убойно, он бы даже и не побежал уже дальше.
Походил душевно. Места вот такие.

_ _ _

Куропата увидел метров за 300, обошел и скрал. Как зайца. Второй попался на спуске, снес ему головку с 5 метров, выглядывал из-за камушка на меня, поленился улететь сразу. Еще одного влет попал, перо выбил, он шасси выпустил, закрылки и приземлился за кустами, я не видел точно где. Искал в траве долго и бесполезно
Еще зайка выскочил, когда я мысок перспективный ольховый вывершивал - отпустил его метров на 20-25, ударил по ушам - готов. Заметно он прихрамывал, когда поскакал - оказалось - инвалидик, задние лапы повреждены, на правой - пальцы, а на левой - коленка. Странная травма, не птица хищная точно, вроде и не хищник, как бы он вырвался? Подумал - стреляли издалека с нарезного, что ли? Хотя трассу такую придумать сложно, чтобы обе лапы таким вот образом повредить.

_

Потом обедать собрался и вот этих увидел.

_ _ _
_

Вначале подумал - матуха с пацаном, и пули зарядил. Потом разглядел, что одинаковые, ближе подошел (ветерок помогал). Забавные такие. Только почему-то без мамки, хотя выглядят всего на полтора года. Беспечные. Ну как беспризорники, маленькие, а решают взрослые проблемы, к зиме готовятся. Залечь-то, скорее всего, залягут, берлоги они строит умеют по умолчанию, вот весной тяжеловато придется, с таким отношением к собственной безопасности. Не стал им мешать, ушел по ветру метров на 100, присел пообедать.

_

На обратном пути заглянул в еще одну гривку ольхи, поближе к склонам. Подумалось, что сейчас луна полная, косые не любят при свете далеко на чистое выползать, дневать если и будут внизу, то недалеко от горы. Так и оказалось, одного выпугнул в плотной ольхе, опять - 'шух'! - старт в траве слышно, шух-шух-шух - по траве впереди мелькает пока я вскидывался, выстрелил с поводкой в то место, куда он скрылся : слушаю - 'шух' пропал. Обхожу ольху - лежит родной, чисто битым.

_

Дробовик на зайца у меня МЦ 21-12 около 1970-го года выпуска, отцов подарок, в хорошем состоянии, в родном орехе. Работает как часы. Стрелял зайцов тройкой заводской, СКМиндустрийской, со звездочкой, но без контейнера.
Вот уже пару раз думал одну мысль, нынче в феврале и сейчас: стрелял в детстве - зайцы выскакивали и неслись как молнии, а сам двигался как в воде, мазал часто, отпускал, от азарта трясясь. Сейчас все наоборот - вскидка мгновенная, вкладка правильная, а заяц при этом скачет как в замедленном повторе )))). Азарта, конечно, поменьше стало.
Уже на спуске обратно наткнулся на убоину: медведь сожрал другого, то ли подранка, то ли убил просто. Может как раз маманя тех двоих была. Остатки прикопанные. Запаха не было, недавно совсем, уже по холодку.

_ _ _

Я на подъеме это место обходил кустами метрах в 200-х. А вообще конечно подумалось - пару-тройку дней назад вот лежал бы он тут вот в ложбинке, убоину караулил бы, а я бы такой снизу по тропинке, на позитиве весь :. Нет, ну ружье-то конечно было уже заряжено. Короче - нельзя тут расслабляться ни на минуту с этими мохнорылыми!

quote:

Originally posted by смена-2:

C зайчьим полем!

quote:

Да паренек оказался не слабым духом.

quote:

Originally posted by prostovova:

второго убил.

quote:

Originally posted by Maxrus77:

Нужна подсказка

Возможность вертолетной заброски - мечта охотника. Нет нужды расписывать ее преимущества перед любым другим способом перемещения по угодьям, даже в том случае, когда она обещана попутно, и место для охоты следует выбирать вблизи от установленного маршрута и лишь в строго отведенные сроки.
В том сентябре благосклонность представителя основного заказчика винтокрылой техники - солидной организации с огромным ежегодным объемом авиаработ, была так велика, что выбор точки высадки на карте для нас, счастливчиков, сделался крайне затруднительным. Мои и постоянного моего спутника Александра Яковлевича мечтания разрывались между недосягаемой по земле вершинкой небольшой речки в Восточном хребте, где снежные бараны наверное уже с десяток лет не видели пешего человека, и долиной одного из притоков реки Ича в среднем ее течении, на тундрах долины которой зажиревшие гуси-гуменники собирались в сотенные табуны перед отлетом на юг.
Даже за сутки до старта мы еще не могли определиться, поэтому из Петропавловска в Эссо, откуда был назначен вылет, наши карабины и бинокли ехали вместе с гусиными профилями, маскировочными сетками, дробовиками и спиннингами. Набор прочего лагерного скарба и продукты оказались одинаково подходящим для обеих охот.
Решение дилеммы оказалось крайне простым и пришло извне: гусиные места были в первую очередь хороши для подкарауливания медведя на нерестилищах и, за пару дней до нашего приезда, оказались занятыми группой медвежатников. Хозяева участка, проводившие эту охоту, недвусмысленно намекнули, что посторонним в ближайшую неделю на заветной тундре делать нечего. Оставались бараны.
Заброска получилась нудноватой, почти четырехчасовой - пришлось коротать в грохочущем чреве вертолета время основной работы хозяев. Тем приятней после высадки оказались звенящая тишина и эпическая красота горных цирков - кричаще, но гармонично раскрашенных желто-зелено-красным склонов, переходящих выше в графику серо-черных скальных верхушек, каллиграфически прописанных на фоне такого синего, какое бывает только осенью, неба. Табор наш выстроился в самой вершине такого кулуара, на уровне верхней границы кедрового стланика, раздвинувшегося вокруг крохотной, чуть с уклоном, но зато покрытой толстым ягельным матрацем, полянки. Досягаемость бараньих троп и отстоев ощущалась здесь физически - высота в 900 метров, на которой оставила нас винтокрылая машина, должна была сильно сэкономить наши силы и время. И часа не пройдет завтра, а мы уже будем наверху, свежими и бодрыми :
Вечер пришел тихим и прохладным, палатку рано накрыла тень отрога. Чуть слышно шумел ручей в соседнем каньоне, хранившем пятно прошлогоднего снега. Ниже нас по долине, километрах в двух, по освещенной закатом перевальной плоскотине расхаживал огромный, светлого окраса медведь, несолидно копаясь в кочках верховой тундры.
Охотничий день начался в кромешном тумане. К моменту, когда он стал расползаться, мы уже выкарабкались в вершину 'нашего' цирка и дожидались улучшения видимости, сидя на камнях у тропы, идущей по гребню отрога Валагинского хребта. Тропа была торная, затоптанная бараньими следами и усыпанная разнокалиберным их пометом. Самые свежие 'бычьи' отпечатки указывали направление на запад, в сторону Долины.
Туда же двинулись и мы в надежде на легкую и быструю удачу. Хаос островершинных отрогов, рассеченных темными провалами распадков и цирков открылся на многие километры, до самых высоких макушек Срединного хребта. Начавшаяся суббота виделась бесконечной, а успех - неизбежным.
Солнце съело остатки ночной сырости в глубине ущелий лишь к полудню. Несмотря на рваный темп передвижения: приходилось постоянно останавливаться, осматривая перспективные 'бараньи' склоны и отстои, к обеду мы достигли уже господствующей в отроге высоты, от которой до траверза табора было не менее пяти километров. Зверей не было. Их отсутствие выглядело тяжким несоответствием количеству следов, помета и клочков шерсти вдоль такой глубокой, выбитой, казалось, в самих базальтовых плитах, тропы.
Короткий отдых с перекусом на уютном пятачке между скал под мягким сентябрьским солнцем и легким ветерком вернули силы и уверенность в успехе - мы решили, что успеем сегодня добраться до следующей скалистой макушки, узловой в этом отроге, ущелья от которой падали сразу на четыре стороны. Там точно есть где затеряться не одному бараньему табунку.
Баранов мы увидели скоро и случайно. Начав уже спускаться в седловину за вершиной, я мельком глянул в бинокль на многажды осмотренный прежде невзрачный отрожек по левую от нас руку - два рогача лежали примерно в пятистах метрах на его изломе, спиной к нам, обозревая наполненный синевой провал ущелья под собой. Инстинктивно припав к щебенке, мы разглядели животных в оптику. Красавцы. Немаленькие. Перелинявшие темно-коричневые шкуры отливают блеском на послеполуденном солнце. Как они не заметили нас на спуске?! Как мы не увидели их с привала?!
Огонек азарта охоты заполыхал, раздуваемый долгожданным зрелищем, я схватился уже за посох, но подняться не успел - один из чубуков приподнялся с лежки, выпрямил ноги, потоптался, отряхиваясь по-собачьи : и улегся, повернувшись теперь мордой к нам!
Склон, где мы залегли, и седловина ниже были абсолютно открыты. Не то что перемещение - любое движение наше для такого зрячего копытного, как снежный баран, стало бы заметным.
Острые камушки давили на поясницу и под зад, шея затекла. Яковлевич кряхтел, пытаясь незаметно размять ногу - ситуация застала его лежащим на боку. Надо было и хотелось действовать, однако любой вариант движения теперь вел к потере шанса поохотиться. Кроме одного, на который мы и надеялись - рогач мог еще повернуться обратно, на левый бок.
Минут через сорок физические мучения от неподвижности стали невыносимыми. Напарник, проклиная шепотом охоту и баранов, медленно-медленно сгибал и выпрямлял ноги и переворачивался на спину. Я, так же медленно, буквально по сантиметру, вылез из лямок рюкзака и перевернулся на правый бок. День валился к бесславному завершению.
Успех забрезжил в виде косматого облака, поддуваемого к нам снизу, из распадка по расщелине, в вершине которой мы оказались. Покрутившись недолго замысловатыми протуберанцами, клочья тумана подползли к нашим ногам, накрыв одновременно отрог, на котором отдыхали толстороги.
Подхватив рюкзаки, ковыляя на негнущихся ногах, мы сбежали в седловину до того, как гребень с рогачами вновь мелькнул в разрывах серой пелены.
Идти к ним вдвоем показалось ненужным. Подползать выпало Яковлевичу - он стрелял по баранам два сезона назад, я же охотился совсем недавно. Подход обещал быть несложным - гребень оказался извилист и покрыт невысокими скальными останцами.
Напарник, сбросив рюкзак и проверив карабин, скрылся за изломом склона. Я переместился на край седловины и выглянул за отрог. Внизу, на краю обширного кулуара, рассеченного каменистой полосой древнего селя, паслись еще несколько рогачей. Нас разделяло не больше 600 метров.
В момент, когда я пересчитал их (получилось десять), звери как по команде замерли, но уставились не наверх, где крался среди камней человек, а почему-то вниз, в провал распадка. Через минуту все они, не спеша, выстроившись в цепочку, стали подниматься по кулуару в нашу сторону. Стадо пересекло каменистый поток и остановилось метрах в трехстах от моей лежки, а на край цирка выбрался крупный медведь и встал, обнюхивая место, где только что паслись самцы.
Саша все не стрелял, и я подумал уже, что он тоже видит этот табунок, в котором была пара настоящих гигантов, и что, возможно, оставляет мне шанс добыть самого крупного из них :
Приглушенное хребтиком 'таххххх' докатилось внезапно, 'мои' рогачи метнулись вначале ошибочно на звук, но следующие два раскатистых выстрела направили табунок прочь. Медведь растворился как привидение.
Я взбежал чуть выше на гребень - подстраховать Яковлевича на случай промаха или подранка, но тут же понял, что суетился без повода: человеческая фигурка маячила поодаль на хребте, ниже нее по склону стелились клубы пыли, а далеко внизу, почти на дне лотка останавливались скачущие камушки и мелькающая белыми пахами бурая баранья туша. Напарник оказался не вполне молодцом - добавил нам ненужной работы в 300 метров подъема мяса на крутой склон, - но мой упрек остался невысказанным при виде широкой улыбки старшего компаньона:
- Вот. Как-то не получилось по лежачему. А в бег попал :
Охота состоялась! Место не подвело! Ожидания не обманули. Еще бы! Мы же в глуши, почти в бараньем Эльдорадо. На спуске к туше, тормозя по скользящей щебенке, рассказывая Саше обо всем, что я успел увидеть до выстрелов, я мысленно перенесся уже в наступающий вечер к нашей палатке, костру и шашлыкам. Вынос мяса сознание намеренно пропускало.
За разделкой солнце мазнуло последним лучом по скалам пройденной днем вершины, и от невидимой реки, шумящей где-то внизу, стал подползать сумрак. Рюкзаки получились околопредельного веса - как-то повелось у нас с первых совместных охот выносить все мясо до последнего кусочка, а рогач хоть и оказался девяти лет от роду, успел наесть сала в пору концу октября. Только голова с недоросшими рогами оказалась лишней. И без нее влазить в лямки пришлось сидя, а подниматься на ноги с помощью друг друга.
Неприятности начались вскоре. Уже выше седловины, до которой мы прежде добежали в тумане, напарник, сопящий молча позади, вдруг в голос засквернословил. Картина, открывшаяся обернувшемуся мне, повергла в шок: его рюкзак, простой советский брезентовый, набитый под завязку бараниной, размахивая оторвавшимися лямками, мячом скакал вниз по склону, набирая скорость. Мы обреченно проводили его взглядами до гряды крупных валунов много ниже еле заметных отсюда бараньей шкуры и требухи. Ткань, на удивление, выдержала, содержимое не разметало по глинистой осыпи.
В кармане моего рюкзака оказалась прядка нихромовой проволоки. Яковлевич, чертыхаясь, проклиная свой устаревший инвентарь и тяжелое баранье мясо, уперто отказавшись от помощи, поковылял вниз, тормозя посохом.
Поднимаясь обратно минут через тридцать, он вдруг остановился на полпути и снова занялся рюкзаком. В бинокль стало видно, что принципиальный всегда ранее мой компаньон : выкладывает из мешка драгоценную свеженину.
Я быстро опустошил свой рюкзак. Спустился. Несмотря на свои почти 60 лет, напарник был еще крепким мужиком и вытаскивал и не такие поклажи. Но эта авария как-то морально перегрузила его, Саша оказался зол и рассеян:
- Не дотащу столько, ну его :
Но ведь баранины много не бывает, она ведь снежная : Еще вертолетчики намекали ... Может оставить все тут, на гребне и подсесть завтра на отлете? А вдруг времени не будет? А вдруг туман закроет? Медведь может найти. Или росомаха с рысью. Нет, надо постараться.

Поделили груз пополам, поднялись вместе до моей доли. Здоровая охотничья жадность требовала безрассудно набить рюкзак под завязку. Благоразумие напомнило о длине пройденного с утра маршрута. Склоняя весы в поддержку последнего, плотная темно-серая туча на глазах накрыла вершину, через которую лежал путь к палатке, и почти сразу же - весь хребет, по которому нас привела сюда баранья тропа.
Реальность заставила подумать уже не о количестве мяса, которое следовало вынести: до табора даже по прямой оставалось не меньше пяти километров, смеркалось, фонариков у нас не было, а уже пройденная верхом дорога без них, в темноте и тумане становилась непроходимой.
В легкой суете соорудив над третью нашей добычи невысокий тур из плоских камней, мы задержались на минуту на гребне, чуть ниже кромки плотного тумана.
Чтобы добраться теперь хотя бы до 'нашего' распадка, следовало вполсклона пересечь лежащий впереди кулуар, подняться чуть на седловину следующего отрога и только оттуда спуститься по ущелью к нужному месту. Но еще не к самой палатке - к ней придется подниматься в темноте около полутора километров.
На остатках эмоционального подъема от случившегося фарта, одолев цирк поперек выкручивающей голеностопы осыпи, через некстати вставшие на пути заросли кедрового стланика мы выбрались на гребень отрога, с которого уже почти виден был табор. Сумерки сгущались катастрофически быстро: тьма накатывалась с востока вместе с сине-черной грозовой тучей, разрываемой отблесками молний. Молния и гром вообще относительно редкое для полуострова явление, особенно для такого времени года. Однако, мать-природа именно в этот момент решила осчастливить нас величественным зрелищем полномасштабной грозы!
Сквозь пелену подступающих дождевых струй мы еще успели разглядеть спуск в исток ручья, чье русло приведет нас к стрелке со следующим потоком, который придется вывершить, чтобы достичь места высадки. Я даже успел заметить в бинокль, что срезав эту длиннющую стрелку напрямую у основания, мы выиграем более полукилометра пути. Для этого надо будет подняться из русла у приметной березы, растущей горизонтально из крутого склона над ручьем, которую будет не миновать даже в темноте. И тут плотный, как из водосточной трубы поток воды с неба накрыл наш гребень. Гром грохотал уже сухо, с треском, прямо над нашими головами.
Почему-то подумалось, что одна из молний, разрывающих сумрак уже совсем вблизи, неминуемо ударит в торчащий из-за плеча ствол СКСа. Тяжелые рюкзаки не давали бежать, мы заковыляли с максимально возможной скоростью вниз по гребню и дальше, вглубь выбранной для спуска расщелины к маячившим на половине склона белым стволикам каменных берез. Какое-то неоформленное беспокойство, граничащее с паникой, безудержно подталкивало вниз. Вода лила двумя ручьями с козырька кепки, слышно текла уже по плечам и телу и моментально наполнила до краев сапоги. Посох скрипел, удерживая вес тела с довеском баранины на осклизшей траве косогора. Ноги подрагивали и подгибались произвольно, измотанные десятком часов ходьбы по склонам.
Сквозь еле различимые в плотных сумерках заросли шеламайника внизу пришлось продираться почти наощупь. Непроглядная темень настигла нас уже стоящими на каменистом ложе неширокого потока.
Распадок был узкий, звериной тропы вдоль ручья не оказалось, да и нащупать ее сейчас не было бы никакой возможности. Двигаться вниз можно было только руслом. От одной этой мысли хотелось сесть и дожидаться чуда.
Поток с неба ослаб. Вода в сапогах и в тельнике нагрелась, тепло перестало утекать из тела вместе с ручейками жидкости. Мирно шумел ручей под ногами. Вдруг стало ясно, что ощущение катастрофы и гибели пришло преждевременно. Нужно всего лишь побороться с усталостью, настроиться на тяжелую дорогу и никуда не спешить: травмироваться в таких условиях - самое худшее из всего, что может произойти.
Запоздало подумалось о фонарях. Но охота в этих местах виделась легкой прогулкой и не должна была затянуться до темноты. Мысль о чаевке пришлось оставить - искать топливо для костра было негде и нечем. Продовольственные активы пришли в жалкое состояние - из кармана рюкзака напарник выскреб сырую пасту из сахара и заварки, я достал из своего раскисшие остатки четвертинки хлебной буханки. Сжевав по горсти чудо-смеси, запили ее водой из-под ног.
Постояли молча, опершись на посохи. Дождь прошел совсем, только в отдалении, западнее, продолжал греметь гром. Я убрал очки во внутренний карман хэбэшки - во тьме они были не нужны. Попросил Яковлевича двигаться не торопясь - он вызвался идти первым. Ну что, пошли?
Километр русла дался нам примерно за час. За целый час монотонного медленного, наощупь, переставления ног по скользким валунам под водой, поисков опоры для подошвы, изматывающих рывков в попытках удержать равновесие под каменно давящим на плечи рюкзаком и не завалиться в ледяные струи. Не напрягались только глаза - зрение стало непривычно ненужным. И о воде в сапогах можно было не беспокоиться, свежая холодная не могла вытеснить из сапог уже нагретую, поэтому глубина заводей в ручье перестала иметь значение.
Приметная береза как финишная лента промежуточного этапа безумного марафона замаячила над нашими головами! Выбравшись на четвереньках из оврага на кромку зарослей ольхового стланика, сбросив неподъемную поклажу, передохнули коротко: без движения моментально начинало знобить. Пришлось влазить обратно в лямки. Предстояло пройти замысловатым лабиринтом прогалов в ольхаче примерно сто метров, чтобы пересечь неширокий мыс и спуститься, наконец, в русло, вывершив которое, мы окажемся у палатки. Проход в лабиринте я наметил, глядя в бинокль еще с отрога, перед ливнем.
Во тьме план оказался невыполнимым: через пяток минут я уже не представлял, как нам двигаться дальше, чтобы миновать эти джунгли. Яковлевич слышно продирался сквозь них чуть правее впереди, но повторить его маршрут я не смог, приотстал. Миновал две плотных куртины переплетенных стволов напрямую, прикрывая рукой глаза от невидимых сучьев, споткнулся и упал ничком прямо в гущу корявых веток. До земли не достал, повис вниз головой, придавленный съехавшим на шею рюкзаком, карабин с посохом, скрестившись, окончательно зафиксировали мое тело, как муху в паутине.
Напарник, матерясь, вернулся на мой жалкий зов о помощи. Стянул с меня ненавистный груз. Поставил на ноги. Постояли, передохнули. Двинулись дальше. Каким-то неведомым чутьем Яковлевич миновал самые непроходимые заросли, кусты под ним потрескивали впереди, я, отупев от усталости, монотонно переставлял ноги следом, машинально тыча посохом в пространство впереди. Там вдруг раздалось 'Черт!', затрещало, ухнуло : Стало тихо на секунду. Потом откуда-то издалека-снизу старый крикнул негромко: - Стой! Тут обрыв :
- Ты как, цел?
- Да вроде :
Тыча палкой под ноги, я нащупал край оврага, присел, пытался найти опору на крутом склоне, но опасно съехал вслед за товарищем, повторив его почти полет.
Вот мы и в 'нашем' ручье. Сбросили рюкзаки. Посидели на камнях. Разъедающая волю усталость подступила вплотную: не хотелось не то что вьючить на себя груз, а и просто вставать, шевелиться и даже думать. Вот такая она, получилась, изнанка вертолетной заброски :
- Все, Александр Яковлевич, ты как хочешь, а я мясо бросаю тут : - я трезво оценил свои возможности, ведь теперь предстоял неразведанный полуторакилометровый подъем до лагеря. Напарник не стал спорить.
Сняли нательное и накинули на сдвинутые вместе рюкзаки в надежде оградить трофеи от притязаний вчерашнего блондинистого косолапого хозяина этих мест. Надетая на голое тело сырая куртка потянула в себя остатки энергии. Надо было двигаться.
Подъем вначале выглядел простым - русло этого ручья было пологим, плоским и без крупных булыжников. Отдых стал казаться близким и реальным. Однако ненадолго.
Овраг метров через триста разделился натрое. В какой из вершин мы затаборились, в кромешной тьме оставалось только гадать.
Передохнули снова. Вчерашний предзакатный вид сверху никак не желал воспроизводиться в раскисшем мозгу. Решили разделиться: Яковлевич, бегавший утром за водой к единственному в кулуаре снежнику, вызвался найти его. Я собрался подняться правее, добраться по полянам до верхней кромки кедрового стланика и поискать палатку, двигаясь вдоль кедрача на восток.
Подъем по травянистому склону дался кое-как. Затем наступило состояние прострации: одеревеневшие ноги передвигались автоматически, ощущение дискомфорта от сырой одежды исчезло. Зрение отключилось совсем, мозг устал ждать информацию от зрительных нервов. Ходьба перестала согревать. Ориентируясь в пространстве, я руководствовался лишь ощущением крутизны склона и направлением действия силы тяжести. Правая рука машинально бросала вперед посох, выискивая под ногами валуны и глубокие каменистые промоины, идущие вдоль уклона. Я старался продвигаться по горизонтали, поперек них. Пришла даже слегка позитивная мысль о том, что со стороны я сейчас, наверное, сильно напоминаю кота Базилио из 'Золотого ключика'.
Вот и кедрач. Надо держать его по левую руку ...
Невнятный оклик напарника остановил мое сомнамбулическое движение:
- Давай сюда : - негромко и безэмоционально позвал он. Недалеко. Влево-вниз, каких-нибудь сто метров. Но напрямую никак, джунгли. Нужно зайти выше и спуститься.
Еще минут десять, и я у палатки ...
: Час ночи. Свет газового фонаря. Сухое белье. Полстакана горячего чая из термоса.
- Может по пять капель? - голос Яковлевича.
Я уже полез в спальный мешок. Может правда, по пять капель? ...
: Утро. Солнечный свет сквозь бирюзу палаточной стенки. Каменная усталость в отекших ногах и натертых плечах. Одеревеневшая правая кисть с кровяными мозолями от посоха на ладони. Спальник, в который я ночью успел забраться только наполовину. Легкий храп напарника. И ощущение жизни! Ну ведь не ради баранины все это! А как иначе не сомневаться в том, что можем мы еще кое-что: добыть, нести, справиться со сложностями, собраться и не раскиснуть в трудную минуту?
Снаружи свежо, светло и простор до зубчатого горизонта. Вертолет в 16 часов. До этого нужно успеть принести нашу добычу.
После завтрака, не дожидаясь Яковлевича, я, на правах младшего, почти бегом спустился к рюкзакам (ура! целы!), опустошил свой и по намеченному из лагеря маршруту через господствующую вершину напрямую легко поднялся до оставленной вчера доли. Обратная дорога до ручья заняла меньше часа. Рюкзака напарника уже не было. Надо было решить теперь: взвалить на плечи двойной груз или сделать две ходки.
Пока перематывал портянки, мысли нехотя склонились к двойной ходке - вчерашние нагрузки все же давали знать о себе, - но прервались внезапным явным плеском воды и скрежетом камней под чьей-то тяжелой поступью за мыском выше по ручью. Карабин сам собой оказался в руках, щелкнул предохранитель. Из-за поворота показался : Александр Яковлевич, заулыбался, увидев меня. Вот такой он, мой напарник, надежный предельно! Мог бы и не возвращаться ведь!
Поделили поровну вес. Присели, настраиваясь на непростой все-таки подъем.
Набитые рюкзаки в багровых разводах сладко пахли бараньим салом. Стланиковые заросли вокруг погружались в дремотную послеобеденную кому. В выдавленном из них теплом в пространство хвойном аромате густо парили паутинки, преломляя солнечный свет. Журчала ледяная вода среди камней, охлаждая натруженные ступни. Ею хотелось умываться бесконечно и бесконечно же ее пить.
Длиннющие выходные струйкой песка в колбе часов перетекли уже почти из верхней ее половины-реальности в нижнюю - прошлое, но невыносимо хотелось придумать что-то этакое, что хоть на чуть замедлит это неумолимое течение, чтобы не вставать, посидеть еще сколько-то здесь, на моховой кочке, созерцая горы, без мыслей. И не очень-то помнилось уже, что вчера кроме баранов, охоты и трофеев были еще и бесконечная ходьба, изматывающая непомерная тяжесть рюкзака, хлюпающая ледяной водой одежда и отупляющая усталость.
На таборе, в тени палатки, в ведре со снегом потела непочатая ночью бутылка водки с портретом аптечного магната на этикетке. На раскладном столе ждала, закутанная в меховой жилет, кастрюля безобразно наваристого, мастерски приготовленного, благоухающего чесночным ароматом борща с бараниной, которого хватит еще и экипажу 'восьмерки', наверное уже гудящей сейчас где-то над долиной Камчатки.
Но об этом мне предстояло узнать только минут через сорок.

quote:

Originally posted by prostovova:

Длиннющие выходные струйкой песка в колбе часов перетекли уже почти из верхней ее половины-реальности в нижнюю - прошлое, но невыносимо хотелось придумать что-то этакое, что хоть на чуть замедлит это неумолимое течение, чтобы не вставать, посидеть еще сколько-то здесь, на моховой кочке, созерцая горы, без мыслей. И не очень-то помнилось уже, что вчера кроме баранов, охоты и трофеев были еще и бесконечная ходьба, изматывающая непомерная тяжесть рюкзака, хлюпающая ледяной водой одежда и отупляющая усталость.

ПСы. Оленей не нашел.

quote:

Originally posted by Igorich 75:

в горах СКСа достаточно?

quote:

Originally posted by Maxrus77:

Оленей не нашел.

quote:

Originally posted by prostovova:

На снимке перед лейблом, на бесснежном пупочке.

quote:

Originally posted by Igorich 75:

Зайка зверь серьезный

quote:

Изначально написано prostovova:
Вроде зашел. Или нет?
...Без тени волнения, как врага народа метров с 20-ти - бах! не падает, бах! зацепил по заду, бах! - готов. Слабая компенсация за предыдущего. Ну и эмоции не в полную силу были, это все же немного не так, в сравнении с тем, когда собираешься специально, едешь, предвкушаешь, в промежутках чайку попьешь. Но все равно здорово.

С полем!
Замечательно, как всегда!

quote:

Originally posted by Igorich 75:

Зайка зверь серьезный, сходу не возьмешь...
Не медведь..

------
С Уважением Михаил.

Выживальщик Володя

Во времена, в которые доживала свой век страна недостроенного коммунизма под названием СССР, о выживальщиках никто не слыхал. Не было в обиходе такого слова. Поэтому, когда его впервые произнес при мне начальник отдела облкомприроды, где я трудился рядовым инспектором, подумалось, что он просто неправильно воспроизвел какой-то новый термин или придумал его сам, назвав так для краткости некую категорию личностей, попавших в сферу интересов комитета - на такие импровизации он был мастер. Однако слово это обозначило тогда единственного, конкретного человека по имени Володя.
Этот высокий светловолосый и голубоглазый паренек появился в стенах нашего учреждения в середине лета 1990-го года в окружении немногочисленной местной прессы и пары активистов из областного комсомола и напрямую проследовал к председателю. Весть о незаурядных посетителях ветром понеслась из кабинета общего отдела по всем другим, менее значимым подразделениям. Вот тогда-то и прозвучало впервые это странное для моего слуха слово "выживальщик".
К середине дня, когда редкостные посетители убыли на служебной "Волге" нашего председателя, стало известно, что у нас на Камчатке планируется некая акция, в центре которой будут эти самые "выживальщики", а мы - Комприрода, будем, вроде бы, участвовать в ее обеспечении.
Информация поначалу была скудной, однако, полномасштабные вводные не заставили себя ждать.
Областной комитет по охране природы только на первый взгляд с темой выживания человека в природе ничего общего (кроме, разумеется, слова "природа") не имел. Структура эта тогда отменно финансировалась и обладала немалыми возможностями. Приличные средства закладывались ежегодно и на аренду вертолетного транспорта. Именно этот актив и должен был предоставить комитет в распоряжение устроителей необычного действа. И я, скромный госинспектор, в обязанности которого на тот момент негласно входило как раз всеобъемлющее взаимодействие с авиаторами, волей-неволей оказался близок ко всему, произошедшему далее.
Участие наше было обусловлено "указанием сверху": финансировал (слова "спонсор" тогда еще тоже не было) Володю, как оказалось, Советский детский фонд имени В.И. Ленина, опекал ЦК ВЛКСМ, но, несмотря на определенную в связи с этим внешнюю помпезность мероприятия, средств в действительности хватало заметно далеко не на все, а "опека" комсомольцев как раз и обеспечивала "поддержку на местах".
Первый этап поддержки заключался в заброске выживальщика вертолетом на приморский кордон Кроноцкого заповедника за три сотни километров к северу от областного центра, где он, по нашим предположениям, и должен был каким-то образом "выживать". Однако, все оказалось куда как более захватывающим.
В один из жарких дней середины июля, после пары дней не слишком интенсивного пиара (хотя и слово "пиар" услышать тогда еще было невозможно) в областном центре, мы погрузили в "восьмерку" вместе с Володей зачехленный ПСН-10 (из прочего багажа с ним, как с истинным экстремалом, был лишь легонький прогулочный рюкзачок) и отвезли их на устье р. Чажма, к упомянутому кордону. Плот спасательный надувной десятиместный (это название скрыто за аббревиатурой ПСН) нужен был парню, чтобы продрейфовать на нем по океану до Петропавловска-Камчатского. Течение снесет его до мыса Шипунский, а тут и веслами можно догрести. Он сообщил мне об этом буднично, между делом, пока я заполнял список пассажиров, среди которых, кроме нас, были и вездесущие корреспонденты. Полет по хорошей погоде, с выдуманной проверкой чего-то там, вышел прогулочным, комфортным. Володя, худощавый, с детским почти лицом и постоянной рассеянной улыбкой, увлеченно разглядывающий в открытый блистер неповторимо прекрасную ленту тихоокеанского побережья, никак на выживальщика не походил.
По возвращении я уточнил у начальства кое-какие, заинтересовавшие меня детали. Да, он действительно в одиночку собирался на плоту дрейфовать до Петропавловска без еды и воды. Нет, связи с ним никакой, так по сценарию, только капитаны судов предупреждены о возможной встрече с ним. Дата отплытия не назначена, пойдет по готовности, когда будет погода. Когда приплывет - неизвестно. И не переживай ты за него, он же уже выживал где-то раньше. Переживать я, конечно, не переживал, на то имелись специально обученные люди. Такой вариант был даже выгоднее для меня - не нужно было выдумывать липовую проверку для полета с эвакуацией выживальщика. Но в целом ситуация не могла не заинтересовать.
Карта морских течений Тихого Океана, бумажная, не помню где мною найденная, подтвердила наличие у Володи шансов на возвращение - синенькие стрелочки холодного течения лежали вплотную к восточному побережью полуострова остриями на юг и аккуратно утыкались ими прямо в Авачинский залив, в ворота Авачинской губы. Наверное и вправду готовился. Возможно и еще что-нибудь такое может, что никак не соответствует его внешности?
Прошло дня три. Стояло летнее лето, нечастое для Камчатки - было жарко и безветренно. Начальник отдела принес с планерки новость - Володя еще никуда не плывет, он болтается на берегу, бездельничает и объедает личный состав местной погранзаставы. Стимулов отправить его выживать командир заставы не находит, несколько банок тушенки, выданные ему в качестве отступного, ничего в этом смысле не изменили.
Были ли приняты кураторами какие-то меры, или были проведены соответствующие беседы - не знаю, но на четвертый день, по поступившим сведениям, спасательный плот с единственным пассажиром был отбуксирован пограничниками на некоторое расстояние от берега и брошен дрейфовать.
Сколько-то дней о выживальщике не было ни слуху, ни духу. В нашей конторе о нем особо не вспоминали и не переживали - ведь был кто-то, кто это все организовал, и отвечал за все. Наверное.
Но примерно через неделю Володя объявился! Его подобрал на траверзе Шипунского мыса какой-то местный траулер и доставил вместе с плотом в порт. Триумф был не вполне чистым (до Петропавловска оставалось грести еще почти 100 километров), но об этом в реляциях предпочли не упоминать. Вообще, прибытию экстремала с победой уделено было до обидного немного внимания. Но, оказалось, по причине, совсем уже из ряда вон выходящей.
Это была всего лишь разминка. Проба. Тренировка. Теперь Володя поплывет на ПСНе ... в Америку! Вот так, ни больше, ни меньше.
Пересечь на надувном плоту Тихий Океан, в моем понимании мог только Герой. Выживальщик Володя таковым не выглядел, по крайней мере - в моих глазах. И я попытался выяснить за счет чего все же он собирается совершить Подвиг.
О подготовке грядущего свершения было объявлено в "Комсомольской Правде". Вокруг мореплавателя постоянно крутились местные корреспонденты, кураторы, он был вечно занят встречами, тем, что сейчас назвали бы презентациями и самопиаром, и иногда - подготовкой матчасти. Готовить там было особо нечего - к использованию в трансокеанском турне планировалось штатное оборудование спасательного плота: плавучий якорь, пара весел, крючок с леской, сигнальные ракеты, ремкомплект, нож без острия - чтобы по запарке не вывести из строя плавсредство. Жил он в какой-то гостинице.
В один из приездов Володиной "команды" в нашу контору он оказался один в коридоре, и мне удалось выяснить для себя из первых рук следующее.
Ему всего 18 лет, осенью должны призвать в армию. Но он "выживальщик" уже три года и выживал до этого в зимней тайге в Сибири и где-то в пустыне. В море он до нынешнего лета выходил только в Азовское, но путешествие от Чажмы до Шипунского утвердило его веру в успехе предприятия. В Америку его понесет трансокеанское течение, такое же как наше прибрежное, только больше. Питаться он будет планктоном - воды высоких широт богаты крилем, такими рачками, которыми сыты даже киты, и рыбой. Криля он будет ловить такой специальной сеткой-подводным парусом, а рыбу - штатной леской с крючком. Воду для питья ему принесет дождь и еще специальное приспособление для сбора росы - его добавили в комплект снаряжения плота. Связи - нет, не будет, со связью какое же выживание, так, прогулка. На крайний случай у него аварийный маяк сети КОСПАС САРСАТ, который приведет к нему спасателей в любой точке Тихого Океана - он включается принудительно или от соприкосновения с водой.
Володя рассказывал мне все это тихим голосом, приветливо и снисходительно улыбаясь, как, видимо, и многажды ранее другим любопытным, и детский тембр его голоса решительно не соответствовал масштабам задуманного.
Родители? У меня мама ... Да нет, она не против, она меня отпускала и в тайгу, и в Кара-Кумы. Она провожать должна приехать. И встречать будет в Америке, ей детский фонд и дорогу оплатит, и визу оформит. Где-нибудь в Калифорнии, точно не знаю ... Ну выживание - это как хобби. Ну вот у вас - охота-рыбалка, а у нас - выживание. Какие затраты? Ну фонд же финансирует.
Я не однажды ранее, иногда почти с комфортом ночевал в снегу у костра. Наверное смог бы повыживать и в пустыне, хотя это, на мой взгляд сложнее. Но океан ... Не вспомню, были ли тогда уже Шпаро и японец на собаках. Но они, в любом случае шли. Ногами. Со связью. До Конюхова точно было еще далеко, хотя были Хейердал и Сенкевич на своем плоту. Но там была Атлантика и вроде бы ближе к экватору, тропики. С продуктами, медициной. И со связью, опять же. Под парусом, вроде. А тут - дрейфом ... в одиночку ... в ТИХОМ ОКЕАНЕ ... Вы представляете себе Тихий Океан на широте Камчатки? Он угнетает меня с самой первой встречи до сих пор, даже стоящего на берегу в почти штиль (полностью спокойным он не бывает никогда), даже при солнечном свете - постоянно темно-зелено-фиолетовая, вздыбленная ветром ледяная вода в пенных завитках, бездонная и бескрайняя пучина ...
Короткий рассказ парня не убедил меня до конца в его технической готовности совершить подвиг. У него не оказалось плана действий на случай, к примеру, болезни. Или длительной непогоды, когда он не смог бы добывать себе пищу. Он благополучно скушал в тренировочном плавании содержимое бортпайка, поскольку попытки добыть пищу из воды закончились неудачей. Но при этом не позаботился о восполнении НЗ. Он даже не смог пояснить мне, где он собирается хранить собранную при случае пресную воду! Как и чем он собирается удалять из плота попавшую внутрь влагу? И почему никто, кроме меня, не задал ему этих вопросов?
Еще пару-тройку дней (пока утрясались, скорее всего, формальности, связанные с пересечением границы) Володя оставался на берегу, но в подготовке к плаванию ни на шаг не продвинулся.
Тогда, движимый собственным житейским опытом, некими чувствами соучастия и еще ответственности, которой, как мне стало казаться, очень не хватало всем взрослым людям, готовившим это шоу, я снова его нашел. Я вручил ему армейский вещмешок, в который затолкал поживший, но целый надувной матрац, японский складной полиэтиленовый квадропак с горловиной на резьбе - для воды, пару банок тушенки, старый пододеяльник на ветошь, кое-что из рыболовных снастей. Он забрал, не взглянув на содержимое, поблагодарил дежурно, добавил снисходительно:
- Да вы не переживайте, я справлюсь ...
Вблизи я его больше не видел.
Спуск плота на воду запланировали в сотне или больше километров от берега - течение начиналось где-то там. Володю повезли выпускать на судне - морском гидрографе, мама проводила его в порту. Наш вертолет, полный разномастной журналисткой братии, вылетел в сторону Америки, к лежащему в дрейфе гидрографу лишь через пару дней - океан штормил уже неделю, погода для старта плавания была не самой подходящей, но судно не могло простаивать дольше, людям надо было работать.
Летели мы прилично долго, пространство внизу было чуждым, расстояние здесь мерялось в милях, а ориентирование шло по компасу и радиомаяку. Нет, пространство выглядело просто враждебным: серая, даже на вид стылая вода в пенных разводах толклась сумбурно, кипела четырехбалльным штормом и сливалась на горизонте с серым же небом.
Крен вертолета обозначил прибытие к цели - командир заложил вираж на правый борт, журналисты приникли к блистерам, у открытых закрепились два кинооператора с громоздкими камерами. Меня бесцеремонно оттолкнули к левому борту, но я успел разглядеть поверх плеча оператора на передней палубе судна ярко-оранжевый купол накачанного ПСНа и фигурки людей вокруг. Журналисты наперебой стали требовать от вертолетчиков снизиться - со стометровой высоты видно было плоховато, - но те не спешили, облетывая гидрографа широченными кругами. Машину ощутимо потряхивало ветром, однако, дело оказалось совсем не в погоде.
Володя не хотел на воду!
Что творилось в эфире в этот момент - можно только догадываться. Второй пилот, красный и потный от напряжения, еле успевал передавать поток информации с базы на судно и обратно, на палубе была заметна суета, связь с командой шла через радиорубку, а это нисколько не упрощало процесс. Вертолет кружил, время тянулось бездарно, средства массовой информации простаивали, но выживальщика это все мало волновало - плот не двигался. По-человечески оно было понятно - прыгать в промозглую сырость и неизвестность бушующего океана из теплой каюты не захотелось бы никому. Но журналисты злились, экипаж проклинал все на свете, поскольку заканчивалось топливо, а я в очередной раз подумал, нет, теперь вот я точно понял, что Володя и морально тоже не готов совершенно к такому плаванию, что он просто пацан-мечтатель, который только сейчас столкнулся с реальностью и стал догадываться, что есть Тихий Океан. И не только спускать его на воду в шторм, а и вообще отпускать в эту авантюру - ошибка, если не хуже.
Но высказывать эту мысль мне было некому, да и не по статусу - я был простым инспектором облкомприроды, отвечающим за работу с вертолетчиками, поэтому, когда командир махнул мне - все! домой! - я только пожал плечами.
Пресса была расстроена, побросала наблюдательные посты, и на последнем развороте в открытый иллюминатор, показалось, я различил среди матросов на палубе заметно раскачивающегося кораблика ссутулившегося выживальщика Володю в красном комбинезоне. А может это был кто-то из команды в похожей одежде.
Сплошная облачность закончилась километров за 30 до берега, стали видны вулканы и трубы ТЭЦ. Но город был накрыт пеленой выноса - тонкого одеяла тумана с моря, мы нырнули под него тут же и, на бреющем миновав неприветливые волны, толкнулись вскоре о бетон ВПП.
Там нас уже ждали. Командира вертолета и представителя заказчика (то есть меня) строгие дяди в штатском взяли под белы руки и повели в отдельную комнатку конторы аэропорта. Шагая, я успел десяток раз пожалеть о том, что попал, хоть и не по своей воле, в этот проект. Но инцидент оказался не связанным с провалом прОводов.
Машина, на которой мы летали провожать в плавание Володю, при возвращении, по неизвестной причине не генерировала сигнал "я свой" для советских сил ПВО. В эти дни у границ тервод СССР напротив Камчатки проводил учения какой-то из флотов США, наша доблестная советская армия ждала в повышенной боевой готовности всяких провокаций. Таковой и показался ей летящий со стороны океана молча неопознанный объект. Только ведомственная разобщенность и неоперативно отданный приказ о его уничтожении не дали своевременно выпустить по супостату ракеты "земля-воздух". Два МИГ-29 были все же подняты на перехват, но потеряли цель на боевом развороте, когда мы поднырнули под облачность у побережья.
Еще свежи были воспоминания камчадалов о сбитом южнокорейском "Боинге", поэтому попытка ПВОшников была воспринята всеми, кто находился со мной на борту, всерьез. Залечивание пережитого стресса и последовавшие затем долгие бесплодные поиски военными ответственного за холостой вылет истребителей лица затмили на какое-то время интерес всех нас к Володиному старту.
Ведь старт состоялся все-таки, чуть позже намеченного времени, без помпы, оркестра и зоркого ока телевидения.
Потом было как-то не до него, СМИ молчали, да и о чем им было вещать, если связи с Володей не было, и никто не отслеживал перемещение оранжевого плотика.
А затем он просто пропал. Исчез на просторах мирового океана.
Много позже я слышал о попытке его матери организовать поиски. Потом пронеслась весть о полученном спутниковом сигнале бедствия. Но маяк, якобы, сработал на побережье, совсем недалеко на юг от Петропавловска-Камчатского.

Вспоминаю его, читая про "выживальщиков" тут, у нас на форуме. Фамилия его была Чеботарев.

quote:

Originally posted by prostovova:

Потом пронеслась весть о полученном спутниковом сигнале бедствия. Но маяк, якобы, сработал на побережье, совсем недалеко на юг от Петропавловска-Камчатского.

quote:

Изначально написано viktorjuytd:
Написано как всегда отлично! А с выживальщиком глупо как то...

Для чиновников, люди - тля. Но раньше за престижем страны они скрывали ( в случаи успеха) карьерный рост и сопутствующие льготы, согласно занимаемому положению, то сейчас только нажива. А парня жаль.

на мой взгляд эта история- такой пример людского равнодушия, эгоизма и безучастности. Конечно, во главе всей этой компании стояли те самые чиновники, причем не местечкового, а другого, более высокого ранга, которые как и Володя знать не знали что такое Тихий океан и как его преодолевать.
Но на пути от их решения до начала спуска плота на воду стояла не одна сотня людей, которая не только не приняла меры по предотвращению этого плавания, но и способствовала и организовала все это действо, причем я уверен что каждый из них достоверно знал и понимал, что шансов один на миллионы, но... Кто то побоялся вразумить свое руководство, кто-то не выполнить приказ, кому то нужна была сенсация, а кто-то посчитал свой уровень недостаточным для решения такого вопроса.
Результат- скорее всего человеческая жизнь. Много это или мало для подобного эксперимента? Для истории в целом лишь чужая ошибка в людской памяти объемом на половину страницы печатного текста. Для конкретной безутешной матери- трагедия всей жизни.

Хороший рассказ!

------
С Уважением Михаил.

------
С Уважением Михаил.

Вот она солится. Месяца полтора где-то, пока руки дошли.

Из засолки достал. Перед отмокой.

Отмачивал в таком виде. Самая муторная процедура для меня, т.к. емкость недостаточно вместительная, место неприспособленное - душевая кабинка, если бы не второй санузел, заклевали бы меня домашние ))). Воду менял дважды в сутки. В два захода делал, т.к. мяса было немало, килограммов 40-45. Суток по трое вымачивал вроде. Первую партию после почти полного отмачивания сутки выдержал в маринаде, тоже несоленом. Вторую натер смесью специй перед коптилкой, в маринаде не держал.

Провешивание перед коптилкой. Коптил не сам, отдавал специалисту, как и в прошлом году.

_

Из коптилки привезли.

Вялится после коптилки.

_

Разумеется пробу снял. Неплохо получилось, надо заметить. Получше завялится - в вакуум ее и в морозилку.

_URL=https://forum.guns.ru/forums/icons/forum_pictures/023816/23816121_18634.jpg][/URL]

А это с Кубани подгон босяцкий прибыл. Чача. Темная - на фейхоа. Розовая - на кизиле. Белая - вообще какая-то бомба, кум сказал - пить после всего. Радость омрачена известием, что первый транш, отправленный авиабагажом ранее, в объеме вдвое превышающем продемонстрированный, был изъят САБой в Шереметьево. Операция с человеколюбивым названием "подарок". Чтоб они ей подавились.

В общем - с наступающим праздником всех, кто заглядывает!

quote:

Originally posted by basma:

Всем Здравия

Миновали новогодние праздники одного из 90-х годов. Впереди - Рождество и закрытие охоты на лося, до которого чуть больше недели отдыха. Неиспользованная до сих пор по занятости на службе лицензия выглядывает немым укором из пакета с документами. Это время просто нельзя провести как-то иначе, чем там, в тайге, в Долине, на морозе и с оружием в руках.
Порядок сборов стал уже привычным: видавший виды 'Буран' с высокого снежного бруствера возле городского гаража как раз запрыгивает в кузов 'Тойоты-Хайлюкс' и там уже, для компактности, освобождается от рулевой лыжи. Туда же умещаются и канистры с топливом для снегохода и машины. На заднее сиденье заброшены объемные, но необходимые для зимней охоты атрибуты. Стартуем далеко за полдень.
Груженый пикап, мягко покачиваясь, несет в своем теплом салоне нас с компаньоном Сашей по четырем сотням километров заснеженной трассы в небольшой поселок, в гости к хорошему человеку, Владимиру Павловичу Косыгину - 'Палычу' для своих, знающему охоту на лося и окрестности поселка до последнего кустика как свои пять пальцев. Сама по себе неблизкая, не однажды пройденная дорога, в восторг не приводит, особенно в темноте. Одним она хороша наверняка - под урчание дизеля постепенно приходит такое желанное состояние отрешенности от любых городских проблем и семейных забот.
Шесть часов пути завершаются долгожданным ужином в просторной, натопленной хозяйской кухне, который воспоминания о прошедших охотах под местные разносолы растягивают до полуночи. Попутно решаются вопросы выбора стратегии и тактики охоты. Мороз в 25-30 градусов не собирается по прогнозу отступать в ближайшие дни, поэтому охотиться мы станем, скорее всего, загонами. Брать надо стараться двух зверей - у хозяина еще одна лицензия. А лыжу для нашего снегохода, как выяснилось, выпрыгнувшую по нашему общему с Санычем разгильдяйству из кузова по дороге, одолжим у соседа, чей снегоход по какой-то причине не 'на ходу'.
Рассвет следующего дня мы встречаем, выезжая за околицу одноэтажного деревянного поселка, утыканного плотными вертикальными столбами печных дымов, вдоль грандиозных поленниц дров. 'Бураны' на тридцатиградусном морозе коптят нещадно. Нас всего трое: Палыч впереди на своем, 'ушатанном' донельзя, с протертым до дыр о густой подлесок местной тайги и залатанным жестянками капотом, с зашитым проволокой многократно стеклом. На правой подножке у него прикручена канистра с запасным бензином, на левой проволокой привязан закопченый чайник без крышки. Мы следом тянемся на своем - я за водителя, напарник, закутавшись в овчинный тулуп, и в натянутой на глаза завязанной меховой шапке, полулежит в нарте, придерживает упакованные в чехлы карабины.
На запад и юг от поселка, к трассе, матерый лес вырублен за десятилетия заготовок, это уже и не тайга вовсе, а сплошная, в разной степени возобновления лесосека, разрезанная многочисленными лесовозными дорогами-'усами' и просеками квартальной сети. Там местные охотники в основном и охотятся на лося многолюдными загонами в классическом исполнении, с инструктажами, постановкой стрелков, криками и шумом загонщиков, веселыми перекусами и эмоциональными обсуждениями результатов. Я обычно прошусь на такие охоты и с удовольствием участвую в них при возможности.
Однако сегодня мы держим путь на север, где раскинулась на десятки километров ровная, как стол, напоминающая мне родные якутские мари, унылая местность, покрытая клочками лиственичников, ютящимися на замысловато извивающихся увалах и по берегам болотинок, озерков и проток. Всякая вода сейчас надежно скована морозом, снега по камчатским меркам совсем немного, и хватает его лишь для того, чтобы прикрыть неприглядную прошлогоднюю траву, сровнять местами непроходимый кочкарник и дать нам возможность не слишком напрягаться, выбирая путь для снегоходов.
Белые гребни Срединного хребта маячат впереди, справа неблизкий горизонт закрыт сахарными конусами вулканов Ключевской группы. Накатанная шахма тянется вдоль едва заметной зимой тракторной колеи по обширным тундрам, иногда ныряет в заиндевевшие березово-лиственничные перелески, соединяющие отдельные острова и островки плотного, заваленного валежником лиственничного леса, окруженные куртинками объеденных лосями ивовых кустов. Набегающий ледяной воздух вышибает слезу, приходится по самые глаза осаживать росомашью шапку и пригибаться за щитком. Как то сложится сегодня охота?
Я уже не однажды ездил с Палычем, уверен в его возможностях, поэтому особо не переживаю по поводу того, как и где конкретно мы станем охотиться. Саша же, чувствую, слегка недоумевает: сложно представить себе охоту загоном втроем на таких просторах. Да, для результативной охоты таким составом маловато детального знания расположения и конфигурации лесных островов, перелесков и кормовых ивняков. На успех надеяться было бы нельзя и без досконального понимания лосиных повадок и предпочтений, которые ведут зверей по лесам на первый взгляд случайными, а по сути - предсказуемыми маршрутами, вычислить которые, однако, можно лишь каждую зиму колеся по тайге изо дня в день, запоминая и анализируя опыт и результаты не только каждой охоты, но и любой поездки в угодья: на проверку соболиных капканов или на рыбалку, когда лосиные переходы отмечаются мимоходом, но не менее тщательно. В голове у Палыча уйма вариантов возможного построения процесса, из которых он в большинстве случаев выбирает самый подходящий.
Передний снегоход притормаживает, я останавливаю свой вплотную позади, как раз напротив цепочки продолговатых лунок, перечеркнувших алас, - пара лосей накануне пересекла буранницу справа налево, в направлении 'кормушки' - островка низкорослого корявого кустистого ивняка в полукилометре, под знакомым по прошлым охотам увалом.
Недолгие Володины размышления заканчиваются короткими указаниями:
- Сейчас чуть вернусь, объеду остров с юга, встану на первом переходе. Ты езжай вокруг, Сашу поставь где мы стояли прошлый раз (позапрошлогодняя, без Саныча, охота здесь получилась удачной), потом вернешься и толкнешь отсюда пешком, на увал 'Бураном' не лезь, там не проедешь.
Я, даже после нескольких лет охоты здесь, только-только начал понемногу ориентироваться в окружающем однообразном плоском и одноцветном пейзаже, однако вспомнил, что длинный и узкий остров, в который забрели сохатые, тянется примерно на километр. Нам следовало обрезать его с севера.
Раздвигая лыжей и капотом снегохода щетку спиреи и шиповника, миновали открытое место и въехали в плотный, торчащий щетиной лиственничный подрост. Подвернувшаяся кстати декабрьская еще лыжня помогла пересечь в самом узком месте этот перелесок, на противоположной кромке которого снегоходная лыжа снова уперлась в знакомые следы. Вышли из острова зверьки :
Следы ночные, замороженные. Саша молча соглашается с моим предложением не ждать Володю - он все равно едет быстрее нас, догонит, услышав, что мы не остановились, - и попытаться обрезать их где-нибудь севернее.
Не газуя сверх меры, пытаясь заранее определить общее направление хода лосей и тем самым облегчить себе выбор пути, направляю 'Буран' к темнеющей километрах в полутора впереди гряде матерых лиственниц, заметно наклонившихся флагами крон на запад. Следы пересекают ее напрямую, мы катим дальше, держась левее их, Саныч обреченно подпрыгивает в нарте на скрытых снегом кочках и ямках старых лосиных переходов.
Миновав очередной пустырь, следы, упершись в кромку следующего лесного острова, вдруг резко повернули влево и запетляли вдоль хилого ивнячка по краю изогнутого длинного озерца. Глушу двигатель. В звенящей морозной тишине другого снегохода не слышно. Судя по поведению и пройденному до этого расстоянию, звери должны закормиться и лечь. Местность вокруг более или менее просматривается - озеро, широкой дугой огибающее низкорослый редкий березнячок слева, не пустило на свои пологие болотистые берега не то что лиственницы, а даже мало-мальски приличный тальник. Все это наталкивает на мысль быстренько попробовать потропить этих двух сохатых.
Теплая куртка и меховая шапка брошены в нарту, Саша начинает не торопясь, больше 'для сугреву', собирать сучки с горелых лиственничных валежин для костра. Я отправляюсь по следу, часто останавливаясь и вглядываясь в открывающиеся в тальнике прогалы.
Зверь показался неожиданно скоро, буквально через пятнадцать минут: в самой оконечности озерца-протоки, в куртинке чернотала на пригорке метрах в трехстах от меня замаячили лопаты приличных рогов. Для уверенного выстрела надо было сократить дистанцию, тем более, что этому вроде бы ничто не мешало: подход по льду озерца, засыпанному снегом по щиколотку, в оленьих торбазах на мягкой подошве, виделся просто-таки комфортным. Сукно верхней одежды глушило и без того осторожные и медленные мои движения.
Однако, мороз за 20 градусов сделал свое дело - метров за двести от меня лежащий бык поднял из снега голову и заводил ушами. Со скрипом под подошвами промороженного снега, раздиравшим даже мой слух, я поделать ничего не мог, как ни старался, и еще метров через 30 подхода, даже по паре шагов в минуту, зверь перестал уже опускать морду в снег, а со ста пятидесяти определился с направлением на источник беспокойства и медленно встал с лежки, уставившись в мою сторону.
Размеренные движения успокоили нервы, стрельба представлялась комфортной и перспективной: усевшись в снег и уперев локти в колени я двинул прицельную планку СКСа на '200' и, выцелив лопатку рогатого, потянул спуск. За сухим, коротким на морозе звуком выстрела, последовало неожиданное тонкое 'тиууууу' рикошета. Еще две посланных так же спокойно и прицельно пули взвыли тоненько похоже. Следующая, щелкнув по мороженной веточке, зафырчала, кувыркаясь неведомо куда, отчего зверь, стоявший до этого замерев, развернулся на задних копытах и в одно движение исчез за бугром:
Злую шутку сыграло со мной нужное, в общем-то, стремление в любой ситуации выцеливать только убойные места в общепринятом их понимании, доставляя животному как можно меньше мучений. Уже после второго выстрела я и увидел, и догадался, что лось стоит в поросли тальника, еле заметной паутиной закрывающей всю переднюю часть туши. Однако, инерция привычки не позволила послать следующие пули в область открытого тазобедренного сустава (как я неоднократно, признаюсь, делал позже в похожих ситуациях, при скрадывании в густых зарослях, обездвиживая тем самым мишень).
На подтаявшей лежке и дальше, на размашистом следу, слившемся со вторым таким же через несколько десятков метров (другой бык лежал буквально позади первого), обнаружить кровь или 'сечку' - выбитый пулей волос, я не смог, как ни старался.
Это была первая моя неудача за несколько лет лосиных охот. Что ж, надо когда-то начинать : Впрочем, катастрофического расстройства не ощутил, наверное потому, что и сама эта попытка была экспромтом, не записанным в сценарий дня.
Лихо подъехал на снегоходе Саныч, доставая нож и оселок, обыденно спросил:
- Оба? Один? Ну давай, где?
- Нигде: Промазал:
Занятые въедливым анализом неудачи мы почти успели опустошить полуторалитровый термос с чаем, когда к гаснущему нашему костру долетел ноющий звон снегоходного мотора, а спустя минуты, топча наш след, подъехал Палыч. Капот и подножки его снегохода были засыпаны снегом и ветками, а усатое, насеченное до красноты холодом лицо под закуржавленной бесформенной черной меховой шапкой выражало крайнюю степень недовольства:
- Ну где вас черти носят? Договорились же: Лоси вышли на запад, я же по следу поехал, вы что, не слышали?
- Да и у нас вышли, и мы по следу поехали :
Выходило, что в первом острове, через который прошли 'наши' быки, стояла накануне еще одна пара зверей. Успокоившись слегка, Палыч выслушал мою безрадостную повесть о промахе и в ответ поведал свою - он обрезал в острове к югу километрах в пяти эту пару, нам следовало срочно мчаться туда, чтобы успеть до темноты попробовать сделать загон:
- Остров немаленький, не проездной, придется страгивать пешком.
Успев тем не менее еще и почаевать, и проехаться на всякий случай по следам 'крещеного' мною быка, Володя становится в голову нашего каравана. Тряская получасовая езда по однообразным низкорослым березничкам лабиринтами выбитых 'Буранами' в гуще кустарниковых опушек коридоров заканчивается в похожем на все другие в округе лиственничнике - Палыч тормозит неожиданно, но мотор не глушит:
- Они вот тут где-то, недалеко - машет рукой в заросли молодого листвяга по правую руку, непроходимые кажется и пешком, - подожди пока мы не встанем и двигай. След справа подойдет. Там дальше почище, может и перевидишь. Но сильно не тяни, темнеть уже скоро станет.
Саныч перелазит на сиденье, примеривается к рукояткам руля. 'Бураны', треща, подпрыгивая на валежинах и лязгая водилом нарт, исчезают за закопченными весенним низовым пожаром колоннами лиственничных стволов.
Краснеющее вечернее солнце светит в лицо уже сквозь частокол вершин, опускаясь на затихающее тарахтение снегоходных двигателей. Небо за спиной темнеет, а стволы лиственниц от низкого солнца становятся кирпичного цвета. Густые тени от деревьев заливают снег сплошной синевой, от которой, как из открывшегося холодильника, тянет ощутимо усиливающимся морозом, затекающим за ворот и в рукава шинелки. Еле слышное нытье мотора замолкает (или просто теряется?) по правую руку от замерзающего солнечного диска, и я, согреваясь, начинаю не спеша шагать. Представить где на самом деле стоят теперь стрелки можно лишь очень приблизительно, но это и ни к чему, моя задача - идти по следу, уводящему вглубь рослого, разнокалиберного древостоя.
Метров через четыреста, в чистом парковом лиственничнике наступаю на протаявшие глубоко лежки - корова с теленком-сеголетком встали то ли напуганные техникой, то ли потревоженные мною. Влажные глянцевые батончики помета, рассыпанные в двух шагах от обледеневших углублений, еще топят снежинки. Скорее всего поднялись от звука снегоходов, долго стояли на месте насторожившись, а услышав меня, облегчились и двинулись не спеша. Теперь они меня в любом случае не подпустят, вся надежда на стрелков. А остров и вправду не маленький.
Шагаю, вглядываясь в прогалы между стволами, больше по привычке отводя, чтобы не гремели, хрупкие осиновые веточки от заледеневшего к вечеру сукна куртки. Все равно в звенящей тишине зимнего вечера лоси слышат меня, наверное, за полкилометра. След забирает левее, еще сильнее побагровевший диск солнца, спрятавшийся уже почти полностью между комлей рослого листвяка, остается справа.
Неожиданно я оказываюсь на следу гусениц, пропечатанном слева направо недавно, полчаса назад, снегоходами моих компаньонов, приглаженных полозъями нарты за Сашиным 'Бураном', а в четырех шагах правее поверх него четко отпечатались лосиные копыта! Пара зверей в заиндевевших шкурах только что стояла тут, выдыхая морозный пар, поводя ушами-радарами, пересекла снегоходную дорожку и ушла на выход из загона невредимыми. Охоте конец!
Где стрелки?! Какие такие переходы Палычу известны? Как вообще можно верить в то, что двумя номерами реально закрыть четыре километра периметра?! Полдня делов насмарку! И сколько мне теперь топать по шахме?
От досады я в голос произношу несколько не вполне литературных слов, звучно, уже не таясь, так что эхо начинает метаться в сумерках среди промерзших стволов, сморкаюсь в снег и поворачиваюсь вправо, чтобы идти по бураннице.
Таххх! Таххх! - разрывают внезапно вязкий вечерний воздух близкие выстрелы. Да нет, это не похоже на сигнал мне! И еще раз - Таххх! Таххх! 'Тигр', вроде?!
- Что-о? - я кричу, боясь поверить в удачу.
- Взя-а-ал! - слышу в ответ негромкий спокойный голос Саныча всего-то в каких-нибудь двухстах метрах от себя.
'Ну, дела! Ну надо же: Зря я на Палыча!' - мне становится неловко, хотя предшествующие мои мысли ребятам останутся неизвестны.
Затарахтел близко, потом взревел на оборотах 'Буран', сместился влево. Грохнул еще один выстрел. Далеко за спиной ожил транспорт Владимира Павловича, и слабый звук его мотора потянулся куда-то вокруг острова.
Почти бегом я пересек густой ольховый подрост, опоясывающий деревья в этом месте и оказался на краю ровной, как заснеженное озеро, продолговатой тундрочки с торчащей из мелкого снега тут и там щетинкой редкой осоки. Посреди нее на снегоходе восседал Саша, по обе стороны от него чернели в снегу бугры лосиных туш.
На номере на краю этой обширной поляны, куда привел и поставил его Володя, он не стоял, а сидел на сиденье снегохода, закутавшись в шубу, спиной к острову, в котором остались лоси и я. По словам друга, в мыслях он сразу после моего промаха разуверился в успехе предприятия, а к вечеру и подавно хотел предложить бросить все и ехать в поселок, где уже по традиции топилась баня.
При всем этом, увидев слева боковым зрением остановившихся на кромке кустов лосей, не засуетился, дал им возможность двинуться на открытое, только после этого щелкнул предохранителем и почти чисто положил бегущих, в 60-ти метрах от себя:
- Стояли долго, ушами водили, головами вертели, а потом вдруг бросились бегом:
- Это когда я на следу наше невезение сегодняшнее начал проклинать :
- Вот Палыч с переходом угадал!
Подъехал улыбающийся Косыгин. Он тоже радовался успеху абсолютно искренне, по-камчадальски, однако, даже полное и безусловное признание окружающими размера его заслуг в таком исходе охоты не могло равноценно заменить красивый, запоминающийся выход зверей на номер и правильную стрельбу, доставшиеся сегодня другому, - белую зависть Санычу он достойно скрыл парой ехидных шуток по поводу 'неохотничьего' тулупа компаньона и его манеры вождения снегохода. Мой обеденный промах забылся сам собой.
Обработка добытого никогда для меня не бывает в тягость. Темнота и усиливающийся мороз не смогли ничего изменить в этом смысле: фара заведенного снегохода давала достаточно света для работы, подстывающие пальцы рук и прилипающие к мясу лезвия ножей мы отогревали в горячих звериных внутренностях, работали дружно и управились едва ли не быстрее, чем это было бы при солнечном свете. Когда дело дошло до печенки, я полез за заветной бутылкой коньяка, уложенной в снегоходном 'бардачке' в пару запасных меховых рукавиц. Коньяк был не из простых, хоть и отечественный, но редкий, подаренный мне краснодарским кумом, понимающим в алкоголе толк. И я не удержался, чтобы не 'засветить' в луче света от фары этикетку с солидной цифирью возраста напитка. Палыч среагировал моментально:
- Саша посвети - позвал он через мгновение владельца единственного на всех фонарика из темноты, куда мы оттащили мясо. Бутылка на несколько минут не совсем понятной мне суеты товарищей перекочевала на двигатель тарахтящего 'Бурана' под капот - по общему разумению ее содержимое следовало перед употреблением разогреть до температуры хотя бы чуть выше ноля. Затем Палыч торжественно внес в освещенный круг перед лыжей и положил на нарту, где уже пристыла нарезанная печенка, длинную бедренную кость одного из добытых зверей, над которой встал парок. От легкого удара обушком топора по зачищенной до сухости во всю длину кости полоске она лопнула пологим винтом, обнажив теплую, маслянистую бело-розовую колбаску костного мозга. Закуска оказалась достойной напитка: импровизированное простое сочетание редкостных составляющих осталось на вкусовых рецепторах витиеватой сказкой, декорированной тонами январского ночного морозного воздуха, которую я с удовольствием вспоминаю иногда.
Мясо решили забрать замороженным на следующий день или позже, поэтому обратная дорога до поселка много времени не заняла. Звезды на черном небосводе дрожали от мороза, тоненький ломтик луны почти не давал света, однако Палыч шустро и безошибочно резал лыжей снегохода освещенное пятно заснеженного пространства перед капотом и скоро вывел нас на утреннюю дорогу: впереди в темном небе заметно засветилось зарево над поселком. Мелькнули пара знакомых перелесков, столбы ЛЭП, нарта загремела по укатанной дороге - вот мы и дома.
Впечатления Саныча от этой охоты оказались непредсказуемыми. По пути в Петропавловск он сознался:
- Не так как-то все. Мало драйва. Ехали-ехали, утром - ложись в нарту, трясся полдня, толком не видел ничего из-под шапки. Потом - стой тут, смотри сюда. Хлоп-хлоп - готово. И опять едем, опять тряска.
Я с ним не согласился. Все было привычно-комфортно-душевно: общение с друзьями, охота, добыча, море эмоций, а еще и добротная баня, и традиционно разносольный ужин после двенадцати часов на морозе. Все было неповторимо.

_

Фото примерно из тех времен, тоже на загонных, удачных ))). Бык однорогий достоин отдельного рассказа, может как-нибудь позже увековечу.

quote:

Originally posted by prostovova:

Закуска оказалась достойной напитка: импровизированное простое сочетание редкостных составляющих осталось на вкусовых рецепторах витиеватой сказкой, декорированной тонами январского ночного морозного воздуха, которую я с удовольствием вспоминаю иногда.

quote:

Изначально написано prostovova:


Вот смотрю - кострище оборудованное, хоть и снег. Это место привычное или ты и зимой за пожаробезопасность?)
.

Здравия Владимир ✊
И место привычное-прибрежное,когда на море туман здесь солнце, и зимой "за"-ветер постоянный,стланник открыт на взгорке этом.
Спасибо за повествования 👍

quote:

Originally posted by Alvoroinbox.ru:

целители

_

Тропить классически было невозможно, кругом наброды, тропы торные, особенно вблизи массивов ольхового стланика. Просто бродили на пАру, иногда делали что-то вроде загончиков, когда небольшие крепкие куртинки протаптывали по очереди. А в основном просто прочесывали угодья, передвигались в свое удовольствие.
Зайца просто много. С прошлого года численность растет, грядет очередной пик, скорее всего на следующий год. Но и в этом все просто великолепно по сравнению с прошедшим десятилетием. В итоге стреляли я по четырем, напарник - по пяти, взяли по два.
Первый мой выпрыгнул из полоски мелких березок метрах в 30, я выстрелом чуть попередил, дробь ударила перед ним по веточкам - он и сел в непонятках. Тут уж оплошать было грех.
Второго выгнал, решив протоптать небольшой массивчик ольхача: выпрыгнул пулей метрах в 20-ти, понесся слева направо через крошечную полянку. Стрелял как в мечтах, навскидку (поскольку в левой руке тащил еще первый трофей): первым! - мимо! ствол закинул чуть вперед - второй! уже по кустам ... Обхожу заросли и тяну шею за угол - прямо ощущение было, что не сплоховал. Вижу - борозда начинается на следу! Все тянется и тянется, все глубже и глубже! И в конце зайчина, как снаряд неразорвавшийся )))) После такого выстрела уже можно было домой лыжи (снегоступы) поворачивать.

_ _

Тут же в пойме и третьего поднял и смазал бездарно трижды ))) Эх!
Потом почаевали преславно недолго и к дому (к машине) задвинули длинным крюком. Тут больше Саше везло, а я буш прочесывал. Правда перевидел еще одного, стрелил дважды, но далековато было и запасмурнело, он мелькал по кустам - пока на фоне - вроде видно, как прогал - он на снегу теряется. А есть нюанс - на мне очки с фотохромными линзами, они чернеют, несмотря на то, что солнца нет, забиваются от снега и остатки света и контраста забирают. Все не могу приучить себя брать вторые очки, прозрачные, без примочек - на пасмурно и вечер.
Короче - не свезло больше.
Еще были бонусы, но тут, как принято на форуме говорить - я мимо проходил ))). Один под снегом задохнулся в лунке, второй с березы хотел в снег, подневать видимо, но об наст убился. Перо вон разлетелось только. Был еще третий, но тот выжил.

_

У нас цикличность численности зайца - 10-12 лет. Когда пик, его не просто много - его огромное количество. Приходилось с вертолета смотреть зимой над поймами речек: поднимаются волной от борта, как вата шевелятся. Цикличность наука с чем только не связывает - и с солнечной активностью, и с вулканической, и с климатом и еще с разными вещами.
А я вот подумал в воскресенье в очередной раз.
Они просто сжирают за три года все, что можно съесть. Вот сейчас численность еще не максимальная, на подъеме. В лесу живого места нет, и при этом уже во многих местах. И каждую ночь полчищам этих грызунов надо что-то жрать. Вот они как вода, целую зиму поднимаются вместе со снегом метра на полтора и грызут все, до чего дотягиваются. Весной - в обратном порядке. Что характерно - сейчас они все жирные, хоть уже и середина зимы. Реально в сале, как кролики, даже снаружи сало вдоль хребта и в пахах. Потому что есть еще дерево для еды в избытке. И снег их пока к необъеденным веткам поднимает. А вот на следующий год и потом они постные, тощие, т.к. подъедают все доступные побеги. Весной по насту начинают кору с берез обгладывать, прямо закольцовывают деревья и они потом усыхают - верный признак, что скоро депрессия начнется. Ветки толстые начинают грызть, до 1 см. И потом раз - осенью нет их. Может и не дохнут все, но потенциал к гону не накапливают нужный видимо без жратвы и гоняются вяло. А побеги за лето просто не успевают прирастать, чтобы им хватало. Я думаю.
Конечно и косвенные причины влазят. За три заячьих года становится много лисы, рыси особенно заметно и даже волка. Птицы наверное тоже, орланов, воронов, сов. Все они прикладываются потом к зайчатине.
Кстати, за выход попались две 'убоины', где соболь зайца задавил.
Вот интересно - как бы подкормка повлияла? Локальная хотя бы. Держалась бы численность? Ну это так, мысли вслух, ни о чем.
Еще подумалось на ходу (при стрельбе), что погорячился я с осени объявить себя матерым стрелком-терминатором зайцев. Снег нынче был плотный, так они стартуют как из катапульты и еще умудряются ход набирать на первых прыжках. Пуля, короче, молния, смазанная салом. Просто прицелится не успевал, палил 'в ту сторону'.
Стрелял феттеровской тройкой в полуконтейнере. Написано - 'повышенной скорости'. Ничего так.
Еще момент ощутил. Это к теме 'снегоступы против лыж'. Опять же - из-за плотного снега. Я на снегоступах хожу, напарник - на лыжах. Вот на таком снегу приходилось мне за ним бегать, напрягаться. Он в любом месте идет с небольшим накатом, а мне приходится, чтобы линию держать, частить и шаг шире делать, поторапливаться, в одного я бы медленнее ходил. И, соответственно, меньше бы прошел за шесть часов. Но было бы комфортнее, кулуарнее, спокойней бы пообщался с природой. На пухляке такого не замечал, практически одинаково ходим.

_

quote:

Originally posted by onemen:

Спсб

_ _
_ _
_

quote:

Originally posted by Maxrus77:

заячьим полем

'Двойка' зависла в метре над корявой эстакадкой, выглядывающей верхним венцом из мутного половодья майской Еловки. Водяные вихри разлетались в стороны. Командир вопросительно глянул на меня: Пойдет? Показав большой палец, поставив дверь на фиксатор и уже не обращая внимания на протестующие жесты пилота, я спрыгнул как был - в кроссовках и джинсах, в ледяную реку, не видя дна. Глубины оказалось ожидаемо по колено - неприятно, но терпимо. Нырнув под брюхо вертолета, я перебрел на другую сторону. Края видавшего виды красного ватного одеяла, покрывавшего этот убогий лабазик и безвозвратно заплесневевшего теперь, уже полоскались в воде. Отбросив его с сожалением в сторону, я подал по очереди в открывшуюся боковую дверь, в руки майору Сереге лодку-резинку в чехле, мешок с капканами, ящик с посудой, кое-какой охотничий скарб и, в завершение, - потертый сыроватый брезентовый чехол со старенькой двустволкой 16 калибра внутри. Оглянулся. Избушка темнела неопрятным бугром за чозениями в конце протоки, но подсесть возле не было ни места, ни времени, а воды в протоке наверное уже по пояс, отсюда не добрести : Да и борт так долго висеть не будет на взлетном ...
Забрался обратно в салон, и командир, добавляя обороты, легко поднял машину из коридора тополей и чозений. Я потянулся к кнопке СПУ, хотел попросить его сделать круг над избой, но передумал. К чему? Не могла же она прожить здесь пять месяцев в одиночку:
Вода с мокрых джинсов потекла на коврик под ногами. Слева и справа открылись еловые увалы, вперемешку с пятнами тундры. Снег с них уже сошел, унеся с собой лыжни моих прошлогодних путиков. Я махнул командиру в сторону слепящих белым хребтов, к 'нашим медведям' - надо было заканчивать авиаучетный маршрут :

: Вывоз был назначен на вторник, 24-е декабря. Погода вроде стояла. Вещи я заранее стаскал на косу, сложил и придавил парой валежин. Утоптал лыжами снег метров на десять вокруг, чтобы не так поднимался вихрь от лопастей. Отдраил 'местный' котелок, ложки-кружки и собачью посуду. Достал из-под нар городские ботинки. Поставил варить ужин-он-же-завтрак себе. Собак с утра кормить не стоит - еще укачает в вертолете.
Упаковал пушнину. Объемный получился мешок. И увесистый. Жаловаться было грех - состоялся лучший мой сезон в этих краях из пяти прошедших. Не стыдно домой возвращаться. Жаль ничего не осталось отметить завершение промысла. Завтра - в Ключах, послезавтра - в Петропавловск. Компания лаек уже порядком поднадоела за два месяца.
С утра переоделся в 'гражданское', унес на 'вертодром' остатки барахла и ружья, проверил крепко ли привязаны собаки и часов с одиннадцати сел у печки ждать борт.
Он не пришел.
Связи, чтобы уточниться оперативно, под рукой не было, до рации нужно было бежать за 30 км к хозяину участка - это два дня по любому. Да и не станешь через посредников обсуждать наши с подполковником-полигонским зампотылом осенние договоренности.
Катастрофы не случилось - по погоде может не выпустили, поддувало вон, весь день, или по армейским каким причинам. Военные пилоты - они такие, люди подневольные, значит не сложилось что-то. Прилетят. В запасе, до выхода на работу, у меня оставалось три дня. Два, точнее, приходилось ждать четверга - в другие дни недели воины в небо не поднимались. И очень не хотелось распаковывать вещи, чтобы с пользой прожить предстоящую среду.
Она сложилась неплохо. Соболя активничали после небольшой, хотя и с ветром, порошки, и мы с собаками, несмотря на метровый почти снег, увеличили счет наших побед еще на пару огромных даже по камчатским меркам кошаков. К четырем часам я был дома, и если бы не червячок смутного беспокойства по поводу вертолета, вечер выдался бы вполне победным.
Борт не пришел и в четверг. И с шестнадцати часов, когда совсем стало ясно, что придется выбираться самостоятельно, помимо непрерывного проклятия моего вертолетного гаранта в этом сезоне, мне пришлось переделать уйму совершенно необходимых вещей.
Для начала следовало определиться с маршрутом выхода. Возможностей было две: на юг через знакомые по прошлым сезонам угодья с двумя ночевками, до трассы с полигона в надежде на редкие попутные машины на Ключи. Дорога была пройденной уже трижды за годы охоты здесь, манила комфортными ночлегами, но таила и некую неизвестность - могла не стоять капризная Рассошина, я не знал наверняка, действует ли еще гидропост, где нужно было жить вторую ночь. И попутку на дороге, при тогдашнем уровне обороноспособности страны можно было прождать суток трое.
Второй вариант не был разведан, однако привлекал своей относительной простотой - дневной переход на лыжах до границы боевого поля полигона, где имелся КПП, и откуда уже можно было связаться с нужными военными людьми. Шесть километров по путику и потом около тридцати - по целине, простым рельефом и без дремучей тайги - ксерокопия нужного участка секретной карты-километровки обещала несложный путь вдоль плоского водораздельчика лиственнично-березовым редколесьем. Скрепляя транспортные договоренности с начальством полигона, я был на этом КПП в октябре в бане - может еще и поэтому маршрут ?2 показался мне более удобным. Лишь бы не подвела погода.
В ожидании убогого вечернего метеопрогноза местного радио я перепаковал заново рюкзак, впихнув в него кое-как мешок с пушниной и городскую одежду. Ботинки, и особенно любимая флотская меховая куртка-альпак - атрибут состоятельного мужчины на Камчатке тех времен, весили совсем немало, однако ходить по Ключам и ехать в город в затасканной продымленной суконке и заскорузлых ичигах было мне более неловко, чем протащить на привыкших за сезон к любому грузу плечах такой довесок. Доложил сверху поллитровый закопченный котелочек-банку на проволочной дужке, с заваркой и сахаром внутри. Сунул под раму топор - на всякий случай. Топор был отменный, звонкий, на вязовой рукояти, хотя и великоват чуток.
Посомневался, но решил тащить с собой СКС с полным магазином. Дробовик с патронами оставил на вертолетке. Уже в потемках сложил из притащенных днем сушин невысокий лабазок, умостил на нем нехитрое имущество, накрыл красным одеялом и придавил сверху еще парой талин - так увидят, даже если прилетят без меня и много позже. Мешок с голыми соболиными тушками для науки, морожеными микижами и рождественским петухом, ощипанным и опаленным уже, оставил в снегу снаружи - подойдут лиса или росомаха - не полезут в вещи под одеяло.
Жужжание будильника ручных часов в семь утра 'дня Ч' я слушал, уже шевеля растопку в печи. Ветра снаружи не было, не было стужи, не было Луны, только звезды еле заметными пятнами светились мутно над верхушками тополей.
Присел попрощаться с избой. Чужая, а приютила меня, как и многие раньше. Теплая. Обжил за сезон, как дом собственный. Стоит только на острове низковато, достает видимо иногда полая вода. Венцы нижние заплесневели вон. Сколько еще продержится тополевый сруб? И извечное - буду ли здесь еще когда? Хорошо бы :
Сунул ошейники с собак в карман рюкзака к поводкам - привязать в цивилизации чтобы было чем. Кол под дверь. Ноги в крепления. Рюкзак за плечи. Посох в левую руку. Ну, с Богом!
Подбитые нерпой лыжи заскользили, поскрипывая под непривычным весом, наощупь в колее набитой лыжницы. До рассвета еще больше часа, как раз по протоптанному дойду.
Накормленные до отвала, чтобы не отвлеклись ненароком на парной соболиный следок, лайки лениво трусили следом.
Старшей, Сарме, скоро уже восемь, но не потому ей в снегу приходилось тяжеловато. Еще в сентябре в городе собака неудачно прыгнула через кованый металлический заборчик за шальным котом и сломала правую заднюю лапу в бедре. Собранная на штифт ветеринарами кость срослась крепко, но чуть винтом, навне, однако заметно это стало только здесь уже, перед снегом - лапа никак не хотела нормально сгибаться и работать. Собака быстро уставала, хотя и помогала молодой напарнице в меру сил. От этого и чуть-чуть от пришедшего к ней уже житейского опыта, сучка стала приотставать от меня на лыжне, а в декабре и вовсе стала возвращаться с трети длины кольцевых путиков в избу. На длинном заречном маршруте она приспособилась на сутки оставаться в промежуточной избе, не наматывая километры до хозяйской базы с баней и свежевыпеченным хлебом.
Ее дочка из первого и пока единственного помета, трехлетняя Айка, по-лисьи рыжая, с лисьими же хитрыми оранжевыми глазками, завершала свой первый полевой сезон. Будучи номинально не моей, а моего тестя собакой, она проявила, наряду с отменными чутьем, вязкостью и азартом к соболю, еще и завидную преданность мне и совсем не собачий какой-то рационализм в деле. Азарт охоты не сносил ей напрочь рассудок, Айка всегда точно оценивала свежесть следа и отправлялась в погоню только наверняка, ее хрипловатый несильный голос непременно раздавался на слуху. Подходы на полайки не были утомительными, долгими - это оказалось особенно удобно на оборудованных уже путиках.
Рассвет забрезжил, когда мы вышли в водораздельный редкостойный ельник - с края широкого аласа стал различим на фоне затлевшей зари силуэт Шивелуча - вулкан громоздился прямо по курсу и был хорошим ориентиром. Набитая за полтора месяца лыжня стала заваливаться к северу, в соседний ключ. Надо было ступать на целину.
У приметной ели, с которой в сезон я взял из-под собак темного соболька, я еще раз попрощался с участком. Окончательно задавил внутри себя гнусненького червячка сомнения и неуверенности - да пройду я эти 30 км, время есть, здоровье тоже, рюкзак терпимого веса, не раздавит, а блудить тут негде! И свернул с лыжни.
Собакам это не понравилось: Айка сразу стала лезть на задники лыж, а Сарма начала отставать и остановилась в раздумье. Надо бы сострунить ее, пока не отойду достаточно от торной дороги.
Привязанная к раме рюкзака псина повела себя несносно: то почти останавливалась, то лезла на лыжи, путаясь в срощенных поводках. Прикидывая, как долго мне следует еще тащить этот якорь, я старался оставаться спокойным и шагать размеренно - не виновата ведь собака, взять ее с собой в этот сезон вообще было моей ошибкой. Айка, вертя хвостом для равновесия, семенила следом.
Видимый уже горизонт, занятый наполовину вулканом, мерно раскачивался в такт шагам. Поклажа на плечах пока чувствовалась не особо. Спине и ногам в постиранных накануне портянках было тепло, перестали потеть очки. Скрипели лыжи и рама рюкзака, шуршал снег под собаками. Ноги двигались размеренно, рука с посохом моталась взад-вперед, и движения эти не было нужды контролировать - тело жило как сердце в организме, само по себе, не управляемое мыслью. Мысль унеслась в прожитое, и лыжи мои скрипели уже по лыжням давних охот на родине, в Якутии, или по льду Средней Олекмы в Забайкалье, ичиги скользили по наледям Большого Ольдоя в Приамурье, когда на ходу, примерно в эти же дни декабря, так же пощипывал скулы мороз, давил на плечи рюкзак с добычей, а за пазухой мурлыкал приемник.
Вот и первая неожиданность - поперек хода открылся вдруг незаметный издали провал - снег обрывался полутораметровыми вертикальными стенками в незамерзающий ручеек, глубину которого сверху разглядеть было невозможно. Невозможно было и перепрыгнуть. Да и просто спуститься и выбраться напротив было бы крайне сложно. Озадаченный я побрел, потеряв темп, вправо, вверх по ручью. Лес здесь иссяк, превратился в редкую поросль хлипких суховатых ольшин не толще руки, на валежину поперек надежды не было. Стоило рассчитывать только на передув - снежную арку.
Но через пяток минут мне повезло - переправа открылась в виде узенького дощатого снегоходного мостика. Висел он у самой воды и был задавлен почти метровым слоем снега, перечеркнутым поперек каким-то странным волоком. Признаков снегоходной шахмы не читалось, а волок был свежий, с грязными не по-зимнему потеками. Только выдра могла оставить его сейчас. Однако, судя по ширине следа, их тут должно было ползать с десяток.
Выпроставшись из рюкзака и лыж, балансируя посохом, я спустился кое-как на середину мостика. Повертел головой и вздрогнул - внизу справа, на тесном заиндевелом выступе берега, вплотную к воде отпечатался след огромной медвежьей лапы. Правой передней. Совсем свежий.
Метнувшись пулей обратно наверх, к собакам, я схватил карабин, дослал патрон в патронник и огляделся снова. Сарма вздыбила холку, опустила хвост и поглядывала то вниз, то вверх по ручью. Айка безучастно косилась на меня.
Азарт охоты - сильная вещь. Медведь явно был не слишком далеко, он был огромен, вылинял и оброс по-зимнему, и двигался невидимый руслом скорее всего вон к тому островку ельника в километре вверх по ручью, чтобы закопаться там в берлогу. Это не шатун, нет, он просто сидел себе до последнего на богатой нерестовой протоке Еловки, и набивал ежедневно брюхо зимним кижучем. Я смогу догнать его в течение часа максимум! Разделаю до темноты, вернусь в избу, а пойду завтра : подсядем потом бортом, заберем : А вдруг он не захочет из ручья вылезать в снег? В канаве я его не переверну :
Да о чем это я вообще?! Какой медведь? Мне завтра край отзвониться надо в контору, у начальника на меня с осени зуб, прогул на раз запишет и выгонит к чертям в подарок к Новому Году!
Через пяток минут я снова шагал к недосягаемой громаде Шивелуча, лайки тащились следом, только Сарма все норовила оглянуться и ухватить воздух - к медведям она была до истерики неравнодушна, и я поддергивал ее за поводок. Не удержался я, прошел чуть вверх вдоль русла, дал собакам след почуять. Медведь обтер боками обе стенки метровой ширины снежного русла - настолько он был широк. А после мостика привставал на задние лапы, выглядывал из ручья на тундру. На нас смотрел, что ли?
Снова мысли в такт шагам понеслись в минувшие месяцы.
Были в сезон и медведи. Одному повезло - Айка придержала его в тесной вершине распадочка, в можжевельнике, да взрослая не помогла особо, по чернотропу еще сильно берегла лапу, полаяла без хваток, он и сбежал, не дав выцелить себя, помелькал только в елках.
А второго Саша, хозяин участка, застрелил, когда ходил за водой у своей верхней избушки, собаки мои обозначили зверя только, до работы серьезной дело не дошло. Показывал он мне тогда участок, в октябре еще.
И олень был, шальной правда. Лайки пригнали к самому зимовью сашиному, в банный день. Веселая была история. Очень он пришелся кстати :
И лось был, Айка подняла возле путика, и ждали уже этого быка две пули в стволах 'Зимсона', и прорысил-то он в 20-ти метрах, но в ельнике дело было, до поляны метров 100, где вертолет мог подсесть. Таскал бы 'в одново', а мясо все равно бы военным разошлось. Хорошо, что не стрелил :
Лыжи несли меня по прозрачному во все стороны ольховому редколесью, серо-белому, как старые фотографии. Летом здесь хлюпала верховая мокрая тундра, поэтому и не росло кроме ольхи ничего. Снег на открытом стал плотнее, не валился почти, ход пошел с накатом, кромки лыж с фырчанием резали ветровую корочку. Сарму я давно отпустил с поводка, и теперь она заметно приотстала, ковыляя позади, метрах в двухстах. Айка отставала несильно. Место было унылое и пустое - пара строчек лисьих ходов - и все :
Чаевку я наметил после того, как доберусь до речки, вверх по которой и стоИт тот самый КПП. По времени обед был уже на подходе, по расстоянию же угадать было сложно. Но вот почувствовался легкий уклон на восточную сторону, замаячил далеко впереди среди ольховых макушек жиденький пунктир ельника и наконец-то обозначилась долина, как и представлялось, лежащая углом, к вершине которого я подходил снаружи. Название речки, как и многие другие ительменские наименования, цеплялось во рту несочетаемыми комбинациями звуков - Урылычен. Попались следки интересной живности, а погодя и местечко славное для пикника - громадная ель с опущенными в самый снег нижними ветками - тут и крыша, и для костра сушняк, и присесть не в снег.
Чай пришлось кипятить дважды - я давно уже сжевал половинку испеченной вчера лепешки с маслом, а Сарма так и не появилась у затухающего костерка, отстала сильно. Четвертинку скормил Айке. Ждать дольше не было возможности, пошел уже второй час дня, а дойти надо было, понятно, дотемна. Кто его знает, что там за дебри возле этого КПП.
Собрался, 'обед' отставшей собаке оставил на месте, где сидел сам, построжил молодую, чтоб не трогала, стал в лыжи, отряхнул варежки и поскользил к речке.
Я остановился уже почти на правом берегу этого самого Урылычена, но чтобы двигаться теперь вверх по нему, нужно было пересечь долину безымянного правого притока. Она открылась внизу, неширокая, метров в 300, но с крутыми бортами. Двадцатиметровый спуск и такой же подъем напротив : Снимать лыжи и барахтаться по пояс в снегу с увесистым рюкзаком - такая перспектива не прельщала. В надежде найти подходящую разложинку, чтобы съехать в пойму, я повернул лыжи влево и прошел немного : еще немного : Спуска все не было, снимать лыжи все так же не хотелось.
Недалеко залаяла собака. Первой мыслью стало: дошел я куда-то! Может по лыжне дальше получится, все полегче. А то и 'Бураном'! Но голос собаки был с сильно знакомой хрипотцой, я глянул вокруг - молодой сучки, только что семенившей позади, рядом не было.
Повернул на лай в елки, чуть в подъем, еще левее, в сторону от долины. Небольшой светленький соболек сидел спокойно метрах в четырех от снега на матерой суховатой елке. Айка полаивала в меру азартно, но без надрыва, рационально. Верхним чутьем взяла, метров за триста : Снял рюкзак, устроился на колено и выстрелил с посоха, целясь по краю белесого ушка, - так близко пулька СКСа попадает ниже ровно на высоту мушки. Зверек, кувыркаясь, полетел в пасть собаке. Выстрел оказался совсем кстати - старая услышать должна, поднажмет теперь.
Мех соболюшки пах снегом, еловыми иголками и лишь чуток - зверьком. Кое-как нашел место для тушки в набитом рюкзаке, стараясь не закровянить мех и содержимое поклажи. Повертел головой, выбрал направление, чтобы срезать угол и покатил, огибая видимую уже справа вершинку этого злополучного ручья-притока - крюк получился приличный, и по времени, и по расстоянию. Ладно, Айка, вон, компенсацию налаяла :
Следующая пара часов прошла в монотонной ходьбе. Не пролетела незаметно - время стало тягучим, мысли занимали теперь не воспоминания о былом и размышления 'за жизнь' - потяжелел рюкзак, карабин оттягивал шею никчемным довеском, крепления лыж перестали держать ногу, но стали давить на пальцы, снег сделался рыхлее, мешал накатываться на шаге. Усталости еще не было, но подкатили неоформленное раздражение, досада и забытая слегка злость на подполковника-зампотыла.
Водораздел был плоским, редкостойный лиственничник расступался километр за километром, а признаков жилья все не было. Шивелуч скрылся давно за похожей на туман пеленой, я держал направление, полагаясь на чутье и еще на то, что увижу уклон, если начну валиться вправо-влево.
Солнце уже садилось позади-справа, еле видимое в пленке облачности, луна с вечера была половинкой, поэтому хватит ее света для ходьбы или нет, я не представлял. Какое-то несоответствие чувствовалось в соотношении моих планов, скорости, времени движения и реальных времени суток и местоположения. Ночь наползала со стороны далекого Тихого Океана, и чтобы она не застала меня врасплох, я стал отыскивать взглядом на ходу и оценивать места, пригодные для ночлега.
Склоненная лиственничная сушина торчит из куртины кедрового стланика - то что нужно : Пятнадцать минут ходу - еще одно похожее место: дрова, постель и крыша ... Заново засекаю время, топчу с остервенением вязкое снеговое месиво и вдруг! Пень, старый, черно-серый : еще! и еще несколько поодаль : Не ветролом, спилены пилой. Высокие, зимние. Лесосека старая. КПП недалеко!
К черту ночь у костра, чай без заварки и сахара! Тороплюсь до одышки, толкаясь посохом, потеют очки, куржак сыплется с бровей и шапки, и вижу сквозь редкие низенькие лиственницы открытое пространство тундры и перечеркнувшую ее полоску бруствера трассы на полигон : Финиш : Ну почти ... Надо было держать правее, а так мне теперь еще минут сорок по дороге.
Еще 15 минут, последние шаги по целине - и я в лыжах скатываюсь через метровый отвал на грейдерованное полотно в одну колею, укатанное армейскими грузовиками. Долой рюкзак. Долой лыжи. Я делаю пару кругов вприпрыжку, ступаю по ребристым отпечаткам протекторов, ноги несут меня, как перышко, собака скачет вокруг, радостно отряхивается - знает и она, что этот понятный одному хозяину поход должен скоро закончиться.
Вяжу ненужную теперь пару лыж длинным поводком из нихромовых заячьих петель к раме рюкзака, влажу в лямки: пожалуй, успею к ужину, товарищи ракетчики! Дорога начинает непривычно отдаваться в спине при шаге - ноги, забывшие просто ходьбу, как протезы толкаются пятками в паркетной твердости снежный накат. Но свежие ощущения облегчили ход, даже собака потрусила впереди челноком, от одной стенки бруствера к другой, принюхиваясь то и дело и выглядывая из траншеи наружу. Сарма отсюда наверное уже и жилье учует, не ошибется.
Через парящую открытой водой речку посреди этой обширной тундры лежал добротный однопролетный бетонный мост с металлическими перилами. Я взошел на него, глянул на воду. Все было привычно - коричневатый цвет воды, светлые пемзовые окатыши на дне, забереги, расписанные изморозью, следы норки и выдры на них. Но течение! Вода текла почему-то не слева направо - как должно быть, на запад, в Урылычен и Еловку, а справа налево, куда-то на северо-восток : Топографический коллапс был настолько явным и неожиданным, что мозг потерялся в пространстве, у меня закружилась голова и ослабли в коленях ноги ...
Судорожно роясь в кармане рюкзака, выколупывая оттуда мятую выкопировку карты и видавший виды простенький туристический компас, я успел уже понять, что оказался много севернее нужной мне точки на дороге. Расправил на коленке километровку. Речка несла водичку в Маимлю, значит я вот тут, вот на этой тундре, а до КПП еще не меньше семи километров :
Анализировать ситуацию пришлось уже на ходу. Выходит, это сразу после обеденного фарта я взял слишком влево, обходя неудобный ключ, и после не вернулся на направление, потянул севернее. Вулкан тогда же затянуло, я же его ни разу не видел после обеда, а компас доставать было лень, понадеялся на встроенный, который, оказалось, врет :
Сумерки сменились темнотой, подъем остался позади, и вот-вот должен был начаться финальный спуск, усталость перебивала уже недолгий всплеск оптимизма, а к обочинам подступали все те же редкие лиственницы. КПП был окружен зрелым каменноберезником, насколько я помнил. Мысли эти совсем не обнадеживали и не прибавляли сил. Но заблудиться на дороге?! Это выглядело абсурдным. Нет, направление не могло быть ошибочным. А вот расстояние : Спускаясь в следующую речку, я уже знал, что и это еще не Урылычен, но уточнение геопозиции отложил до моста. Ступни уже чувствовали холод подошв, мороз протискивался за ворот свитера и в рукава истонченной временем суконной куртки. А еще здорово хотелось пить и есть - тело потеряло влагу за день, обеденный чай осел давно инеем на плечах и рукавах суконки, улетучился морозным паром в заиндевевшую тайгу. Обычно я уже ужинал в это время. Организм по расписанию требовал энергии, поскольку взять ее больше было неоткуда - ежедневные лыжные марафоны в сезон съели и без того небогатые мои жировые запасы, вены проступили через истончившуюся кожу даже на животе.
У ручья, на таком же, как и прошлый, бетонном мостике, только без перил, я присел передохнуть. Нехотя развернул карту, посветил спичкой: вот в чем дело, оказывается : Встроенный компас не просто соврал - он соврал безбожно. Их две на карте Поперечных речки -Первая и Вторая, и только сейчас я на 1-й. А вышел, значит, на 2-ю. И шел, получается, после выстрела, не на восток, как должен был и хотел, а на север. На 90 градусов мимо. И только отсюда вот мне до теплой казармы осталось не меньше 7 км :
Накатили уныние, досада, а вместе с ними - легкая апатия. Мороз с темнотой усилился, но сидеть на рюкзаке, обхватив руками окаменевшие от усталости колени, было приятно. Ватная тишина лезла в уши, только еле слышно перебивал ее журчанием густой, как глицерин, воды ручей под мостом. Пришли на ум нежданно семья, младшая - трехлетняя Аня, напутствующая меня осенью перед отъездом, измазанная растаявшим в пальцах шоколадом с обгрызенной плитки. Меня угощала. А я не стал, завернул, сунул в карман. А в чем я был? Да в альпаке же! Так шоколадка в кармане?!
Подпрыгнув, я опростал лихорадочно рюкзак, развернул меховую куртку. В правом кармане, через овчину действительно похрустывала фольгой шоколадка - больше, чем полплитки!
Промороженная она щелкала, ломаясь на зубах, отогревалась во рту и растекалась на языке забытым вкусом. Холод уже касался ощутимо спины и поясницы, но я все же не спеша рассосал остатки сладости, потом кое-как дотянулся котелком до ручья и выпил граммов триста обжигающе холодной воды. Стало зябко. Переобулся, перемотав портянки голяшками на ступню - так будет чуток посуше. Впихнул с трудом обратно в рюкзак все имущество. Навьючился. И снова под подошвами заскрипел укатанный снег, зашипели ползущие позади лыжи.
Траншея колеи на обширной тундре оказалась передута снегом. Какое-то время я перешагивал через поперечные вязкие барханы, затем пришлось становиться на лыжи. Натертые ремнями креплений пальцы протестовали, однако, пешком стало никак. Дорога совсем исчезла, растворилась в снежном море, и даже пунктир снежных комочков бруствера, которого я придерживался наощупь, перестал ощущаться. Противоположный край поляны все не появлялся.
Пришлось остановиться. Петляя в ночи по снежной целине в поисках дороги, я мог потратить остатки сил. До леса можно было бы добраться напрямую по компасу, правда подсвечивая стрелку спичками : Но в какой стороне останется тогда дорога?
У носков лыж передо мной завиляла хвостом Айка. Потрепал ее за загривок, и собака рысцой умчалась в темень впереди. А ведь она не буровит целину, скачет по брустверу!
- Айка, ко мне!
Команды 'рядом' она не знает. Привязывать на поводок муторно. Я передвигаю лыжи следом за собакой, посвистывая то и дело, отчего та приостанавливается в трех-четырех шагах, оглядывается и снова начинает семенить, удерживаясь неведомым чутьем на невидимой под снегом бровке. Так проходит с полчаса, дорога снова проваливается метровой траншеей, и мы наконец-то начинаем идти в подъем.
Ноги свинцовые, я подтягиваю их, как гири. Плечи передавлены лямками рюкзака, они не пускают кровь в руки, и те мерзнут даже в меховых варежках. Карабин непонятно почему во льду и снегу и тянет уже килограммов на шесть. Лыжи на поводке превратились в четырехлапый якорь, который цепляется за каждый комок снега. Мороз еще придавил, начинают слипаться ресницы, ноздри, куржак облепил шапку, брови и недельную щетину на щеках. Плечи и рукава суконки затвердели и сгибаются поперек кое-как. В желудке, согревая еле-еле внутренности, дотлевают остатки дочкиного напутствия.
Когда я понял, что по сторонам, вплотную к бровке уже угадываются причудливо искореженные стволы каменных берез под тяжеленными шапками кухты, с вершины увала неожиданно открылось впереди чуть заметное, но вполне реальное пятно света над темной стеной леса. Отсвет от прожектора возле жилья :
Сил от этого не добавилось. Хотелось постоять, сбросить поклажу и расправить плечи, но стужа подгоняла, пальцы ног замерзли уже прилично, и стало не до перекуров. Ускориться тоже не получалось - после десятка быстрых шагов ноги начинали заплетаться, появлялась одышка, а по телу, вместо тепла полз колючий озноб.
Свет от фонаря на нижней кромке низкой облачности маячил передо мной непонятно как далеко - он то гас, закрытый очередным увалом, то разгорался, ясно видимый с гребня. Дорога извивалась среди берез как в насмешку, отодвигая конец пути.
Неожиданно совсем рядом равномерно застучал дизель и белый свет прожектора хлынул мне в глаза из-за очередного поворота. Окна казармы светились желтым, домашним, над дизельной и кухней стояли плотные клубы дыма, баня, придавленная метровой толщины шапкой снега, притулилась у парящей заводи ручья.
Аккуратно расчищенной дорожкой я подошел к дому, поставил в снег лыжи и постучал. Знакомое лицо сержанта-срочника мелькнуло в замороженном окне и дверь распахнулась, впуская меня в тепло :
После двух часов разговоров с прапорщиком и четырех кружек невкусного, но сладкого чая, около часа ночи с 14-го ИПа приехал на 'Урале' майор Серега, которому с КПП доложили, что со стороны боевого поля появился неизвестный гражданский, выдает себя за его, Сереги, знакомого, и с ним нужно разобраться. Еще через четверть часа, оставив прапорщику свой телефон в надежде, что Сарма доковыляет все-таки до людей моим следом, я, придерживая между колен хакающую от тепла Айку, раскачивался в такт езде рядом с майором в тесной и жаркой кабине 'Урала', и тот объяснял мне, что зампотыл в столице, в командировке, в ожидании повышения, улетел уже давно, а насчет меня никаких никому указаний не оставил. В тепле кабины, как впрочем и в столовой КПП до этого, меня неожиданно не разморило, и я вполне осмысленно разглядывал скачущих в свете фар бестолковых зайцев. Серега был неплохой мужик, осенью мы выпили с ним на этом КПП литр спирта. И сейчас он вел себя как и подобает настоящему ракетчику.
Даже лежа в постели в гостинке-шоферской четырнадцатого пункта, в тепле и непривычной свежести простыней, я не заснул: в голове крутились ненужные уже теперь обрывки картин пятнадцатичасового пути, падающая вместе с кухтой соболюшка, мысли об оставленном с миром медведе, отставшей собаке, вспоминалось ощущение ступнями ледяных стелек и мокрого, холодного тельника на спине - зарисовки параллельной реальности, тяжких галлюцинаций, не ставших явью. Мозг настроился на борьбу за жизнь, в которой не осталось места сну. Если бы понадобилось, я бы и сейчас еще шагал, наверное, как робот, только с отмороженными конечностями :
Лишь часам к шести утра пришло какое-то забытье, а уже в полвосьмого мы с собакой тряслись дорогой на Ключи в холодном кунге Камаза.
Еще с месяц я суетился насчет старой лайки: звонил Сереге, связывался с хозяином угодий, где промышлял и с ключевскими охотниками. Но она так и не объявилась, сгинула в тайге.
Зато объявился подполковник. Он напомнил мне по телефону, что я задолжал ему пушнину. Не две, конечно, пары соболей, но одну точно, поскольку на угодья ведь он меня завез : Да не вопрос конечно! Я гарантировал ему эту пару. Но только лично в руки, пусть найдет время.
Должок висит на мне по сей день.

quote:

Originally posted by 41_ivanova:

забрать забыли.

_ _

quote:

Но хочется походить

quote:

Originally posted by Maxrus77:

10 подъемов за 1 выход...

quote:

Originally posted by смена-2:

Здорово!

Дядя Майк! Я сам от этого страдаю, читая других авторов. Это по поводу массива текста. Когда набираешь в ворде - там-то все прекрасно, по-русски, удобоваримо. Редактировать надо позже, что ли. Тут и красная строка ущербная, и многоточие хромает. Извиняюсь конечно. Ганза изначально не для таких текстов, видимо.

quote:

Знакомый проводит

quote:

Изначально написано prostovova:
Пока переживал на ходу, разглядел следующего, прямо в лежке. Прицелился тщательно, стреляю!
_ _
_ _

Что так? Очень хотелось попасть?

quote:

Originally posted by onemen:

темой толсторогов

quote:

Чем тут еще интересоваться

quote:

Originally posted by prostovova:

Есть таких немало. О хорошем напоминают.

_ _ _
_ _ _
_ _ _
_ _

_

_ _ _
_ _ _
_ _ _

_ _ _
_ _ _

_

_ _ _

_ _ _

_

_ _ _

В горах попадались озера. Со всеми полагающимися бонусами.
_ _ _

Со всеми вытекающими.

_ _ _

quote:

Originally posted by 03angara:

Стол тоже хорош, прям царский!

quote:

Originally posted by Домовой_06:

те края просто другая планета

_ _

До отпуска осталась ОДНА неделя!

Заказной

Николай Николаевич трудился в соседнем отделе. В зверовой охоте он ничего не понимал, поэтому и обратился ко мне абсолютно по-свойски с понятной житейски просьбой - желчь, мол, нужна медвежья, здоровье поправить, сказали, поможет.
Желчь нужна! Она многим всегда была нужна и раньше. А именно к той весне драгоценное снадобье так скакнуло в цене, что просьба эта прозвучала даже неприлично: вроде как ни с того, ни с сего он часть моей зарплаты захотел забрать безвозмездно и сказал мне об этом прямо. С другой стороны - отношения с коллегой просто отказом портить не хотелось. Авторитет 'медвежатника' тоже исподтишка требовал периодического подтверждения, даже и среди неохотничьего нашего служебного сообщества. Поэтому отказал я уклончиво - дескать, я-то бы смог, но без лицензии никак нельзя. Добудете бумагу - тогда и поговорим.
Достать весеннюю лицензию на медведя ему было невозможно, я знал это как никто, поскольку еще полтора года назад охотоведом сам делил квоту и выдавал дефицитные бумаги в облохотобществе - люди крайне непростые бывали ходатаями за этот документ.

Апрель минул в беготне за заветным бланком для себя, в подготовке к охоте, а май, и без того короткий по ощущениям, промелькнул пулей в еженедельных выездах за косолапым. К двадцать пятому числу очередная медвежья шкура уехала в госпромхозовский цех выделки, пузырь желчи довяливался, подвешенный к батарее на кухне. О просьбе сослуживца я, безусловно, забыл.
Снег в городе и окрестностях почти уже сошел, ближние сопки покрылись неряшливыми пятнами вытаявшего ольхача вперемешку с густой зеленью кедрового стланика, и только дальние хребты еще светились сахарной белизны снежниками. Тридцать первое мая выпадало на воскресенье. В этот же день ежегодно заканчивался и сезон весенней охоты на медведя.
Николай Николаевич, довольный собой, принес лицензию в пятницу утром.
Отказываться было некрасиво и недостойно. Объяснять ему иллюзорность надежд на успех в два дня грядущего уикенда - бесполезно. Пришлось перепланировать выходные, заново собирать и паковать нехитрую полевую амуницию и расконсервировать убранный уже до августа 'Лось-4'. Знакомый вечером пятницы довез 'безлошадного' меня на своем 'Москвиче' за полторы сотни километров до нужного места на трассе и обещал забрать вечером в воскресенье.

Место для охоты было проверенным, фартовым. Несмотря на близость к цивилизации - медвежьи владения начинались всего в километре от тракта, - народ не посещал их. Широкая, начинающая пухнуть к концу мая талыми водами речка, отделяла левобережные километровой высоты сопки от проезжей долины. Медвежье население собиралось в этом обширном отроге большого горного массива на свои 'свадьбы'. Вездесущие снегоходчики отсутствовали здесь как класс, отброшенные на дальних подступах незамерзающими в прижимистых ущельях ручьями и крутыми склонами. А горстке пешеходов-энтузиастов, в число которых на протяжении к тому моменту уже трех лет входил и я, достаточно было протащить от дороги по весеннему насту резиновую надувнушку, переправиться, не спеша, через бурную, но уже привычную и изученную реку, чтобы оказаться наедине с весенней Камчаткой.
В этот раз я, чтобы не нести на спине мешок с надувным 'Язем', сплыл на нем от моста на трассе километров на пять, разгоняя утиные табунки в разгороженные чозениями и тополями коридоры проток, и затаборился на ровной, как стол, подернутой уже режущей глаз зеленью поляне на высоком и обрывистом в этом месте левом берегу. Остатки снега отсвечивали лужицами в колеях заросшей дороги послевоенных времен. Старенькая брезентовая палатка, непривычно просторная для одного, встала среди замысловато исковерканных стволов каменных берез. Сквозь их макушки просвечивал девственным снегом склон ближайшей сопки, простроченный стежками медвежьих следов. Под ногами хрустели побеги черемши, забивая ноздри резким чесночным запахом. Поодаль, в разложине, гремел выпирающими из русла бурунами ручей. Чаем из его воды, заваренным с рябиновыми почками, невозможно было напиться.
Несмотря на относительно раннее еще время, я постелил пуховый спальник на перевернутую в палатке лодку и завалился спать. Заходящее солнце накалило докрасна затертую брезентовую стенку. За ней невнятно терлась о берег массой воды река, иногда посвистывали крохалиные крылья, а совсем издалека, из другой действительности, редко доносился шум по гравийке колес контейнеровозов ...

Восход солнца я встретил, поднимаясь уже неторопливо по вытаявшим бортам распадков к верхней границе каменноберезового леса. Процесс охоты был прост: искать свежий след и осматривать дальние окрестности в бинокль при любой удобной возможности.
Гремели водой непомерно раздувшиеся от тающего снега ручьи, на южных склонах уже вылезла первая зелень, цепляющая как магнитом отвыкший от нее за зиму взгляд. В таких местах особенно неуместно смотрелась на моем плече пара лыж, которые я потащил с собой на всякий случай, для возможных переходов по снежникам в 'северах'.
На первой седловине - перевале в соседний ключ лыжи не понадобились, - снег здесь хоть и лежал сплошь, но был неглубок, насосал в себя воды и подавался под сапогами. Бросать их было уже поздно - возвращаться к палатке именно этим маршрутом я не планировал.
Встреченные на подъеме и здесь, на остатках снега разнокалиберные медвежьи следы все были несвежими, изъеденными жгучим весенним солнцем.
Склон за перевалом открывался на южную сторону, зимы здесь не осталось почти совсем. Однако, на первом же огрызке льдистого с ночи снега попались желанные грязные отпечатки когтистых медвежьих лап. Зверь рано утром перешел с сопки вниз, в долину, куда лежал и мой путь.
Ниже стало совсем по-летнему тепло, оглушительно грохотали водопады многочисленных притоков соседней речки, поляны вдоль ее берегов были уже сплошь покрыты сочными побегами чемерицы и любимого косолапыми лабазника. Но выследить зверя на них оказалось невозможно, сколь я не старался, обрезая многочисленные кулуары вдоль подножия левого борта долины, где в тени снежники еще кисли безнадежно, дожидаясь настоящего тепла. Он потерялся где-то в укромных складках коротких лотков-притоков, и к обеду попытки отыскать его пришлось бросить.

Вверху по реке, после обеда, я свернул левым притоком в сопку, закольцовывая маршрут - нужно было направляться к 'дому', и вновь ступил на снег. В боковом распадке он был плотным, утрамбованным зимними циклонами и лавинами, идти, хотя и в подъем, было легко, организм позволял такое. Солнце калило лицо и шею. Выпитый в обед чай осязаемо улетучивался с разогретого тела, едва задерживаясь во влажном тельнике.
По сторонам громоздились скалы, окаймленные дремучими, выше роста, куртинами кедрового стланика, одуряюще пахло смолой, рябиновыми почками, сырым снегом. Ощущение комфорта, почти счастья, могло быть полным. Если бы не вспоминать о цели моего похода. Уже четыре. А зверя так и нет. Глаза, даже под темными стеклами очков слезились от сполохов отраженного фирном солнца и постоянного напряжения, окуляры бинокля натерли глазницы, но, кроме оплывших следовых цепочек на дальних снежниках, взгляду зацепиться было не за что.
Свежий след дался неожиданно: вначале на изгибе каньона я переступил несколько комков снега, прикатившихся сверху. Затем выше по лотку обозначилась сахарным изломом полоска потревоженного снежного пласта - лавинка, что ли? Но, дотянув до нее, понял - медведь! Зверь в течение прошедшего часа пересек мой маршрут и потянул в ту же сторону, куда собирался и я - за отрог, к 'моей' реке. Некрупный. Сухой желчи в нем граммов 30-35. Для Николая Николаевича - самое то.
Памятуя о 'шкуре неубитого медведя', суеверно поплевал за левое плечо, сверился с ветром - он не мешал, - и двинулся косогором попутно неровной стежке затоптавших друг друга косолапых отпечатков к обширным, плавающим в теплом мареве, полям кедрача в полукилометре, забирая на всякий случай повыше, вполсклона - оттуда открывался достойный обзор.
Вначале зверю повезло. Потратив около получаса на разглядывание непролазных стлаников, в которые он нырнул и где похоже отлеживался, я, взяв пониже, полез напрямую, проваливаясь то и дело в переплетения корявых стволиков. Это поле надо было пересечь и взглянуть на него с другого ракурса. То и дело увязая выше колена в осыпающийся мокрым сахаром в переплетения стланика снег, просовывая злополучную пару лыж в просветы кедрачовых лапок, я подзабыл о скрытности, двигался шумно, то и дело чертыхаясь. Очередной взгляд вверх по склону зацепился уже за мелькающую в кустарнике медвежью спину - зверь шустро (даром, что круто вверх!), без видимых усилий, почти рысью приближался к верхней кромке хвойных зарослей примерно в сотне метров надо мной. Судорожные попытки принять устойчивое положение для стрельбы отняли драгоценные секунды: он уже привстал напоследок на самом изломе гребня на задние лапы, наставив в мою сторону потешную курносую морду, а я все пытался прихватить левой ладонью цевье карабина к поспешно и потому криво воткнутой в снег лыжине, - медведь опустился в кедрач, мелькнула напоследок дважды на фоне сочно-голубого неба охристо-бурая холка и все - прицелиться я так и не успел.
Я упустил единственный сегодня и, возможно, последний в этом сезоне шанс. Потерял концентрацию. Забыл, что на охоте, а не в турпоходе за весной. Специалист! Проклиная спешку, осточертевшие лыжи в руках и комья тающего снега в отворотах резиновых сапог, полез вверх, почти по ходу медведя - эта кромка непролазного кедрача показалась ближней, за ней должен был открыться чистый от растительности гребень отрога, за которым начнется спуск по снежникам в сторону палатки.
Так оно и оказалось. После джунглей стланика и раскисшего снега ягельный гребень лег под ноги, как паркет квартиры, обзор открылся на все четыре стороны. И медведь никуда не делся - он поднимался неспешным шагом этим же гребнем к самой макушке отрога, метрах в шестистах от меня и примерно в сотне - от вершины, украшенной ржавой четырехногой пирамидкой триангуляционной сети. Он не суетился, не оглядывался - скорее всего не ухватил моего запаха, а ретировался от греха, спутав меня с соплеменником-доминантом. Достиг вершины, буднично миновал ее, начал спуск, затем приостановился и вдруг прилег. Занялся чем-то, но и в бинокль причины его остановки было не разглядеть.

Намотанные за день километры тяжестью в мокрых портянках ненавязчиво направляли меня вниз, в пойму, к играющей отраженными бликами вечернего солнца полоске реки. Обещание коллеге, остатки азарта и здорового охотничьего честолюбия толкали вверх. Медведь почти не шевелился на ягельной плоскотине в тени вершины. Ветерок благоприятствовал. Конечно надо было попытаться.
Около трехсот метров высоты я набрал минут за тридцать. Солнце уже не жгло, а просто грело шею. Лыжи терли плечо под влажным от пота хэбэшным тельником - свитер с курткой давно ехали в рюкзаке. Одна тысяча девять метров (отметка с топокарты неуместно, но назойливо то и дело всплывала в памяти) дались нелегко, хотя и не на остатках сил. С пирамиды на макушке молча снялся ворон, спланировал в распадок широким полукругом. Я пристроил на камни лыжи. Медведя отсюда видно не было. Прячась за гребнем, прошел по освещенной стороне на сотню метров ниже и снова заглянул в тень.
Косолапый, увлеченный чем-то, копошился на ягельнике, уткнув морду меж кочек и камней, не дальше, чем в 150-ти метрах. Он явно чем-то лакомился с земли. Метрах в 30-ти далее за ним плоскотинка обрывалась пологим снежником, убегающим в распадок, откуда я поднимался после обеда. Стрелять можно было и отсюда. Но почти любое попадание, кроме отличного - в шею, - давали зверю, пусть и небольшой, шанс добраться до снежника, а по нему неизвестно как далеко укатиться вниз, в противоположную от нужной мне сторону. Этого очень не хотелось. Следовало подойти на верный выстрел.
Всем, что происходило затем, эта охота и запомнилась.
Болотные сапоги я бросил у рюкзака - ягель под жесткой подошвой слышно хрустел, а ольховые кустики слишком звонко щелкали по голенищам. Повязал темный свитер на грудь в виде фартука - так маскировалась 'светящаяся' окраской тельняшка.
Вначале я попытался ползти на четвереньках или пробираться между кустов вприсядку, постоянно пригибаясь. Но получалось слишком шумно, а главное - я постоянно терял цель из виду, мог не заметить момент, когда мишка меня обнаружит и отпустить его вообще без выстрела. Приходилось часто приподниматься и разглядывать зверя в бинокль. Пару раз тот, озираясь, заставал меня стоящим в полный рост, однако, никак не отреагировал. Вспомнив кстати о слабости медвежьего зрения, я продолжил подход лишь слегка пригибаясь. Шаги стали почти бесшумными, а карабин - готовым к стрельбе навскидку. В начале пути, чтобы лучше замечать движения головы и реакцию косолапого, не отрывал от глаз бинокля, замирая, как только тот задирал морду. Преодолев метров 50, попробовал смотреть 'вживую'.
Стало понятно, что пока я двигался к цели строго напрямую, не смещаясь по горизонту, для медведя моя фигура оставалась статичной. Бесшабашный азарт - кто кого? - окончательно одолел рассудительное опасение вытаскивать трофей из глубины ущелья.
Ступни мягко утопали в чуть похрустывающем моховом покрывале, путались в игрушечного роста кисточках кедрача и мокли от сока прошлогодней брусники, сплошным ковром покрывавшей всю эту поляну. Поглощением ее и оказался так занят близкий уже медведь.
Завертевший в очередной раз рылом, он заподозрил неладное, лишь когда между нами осталось не больше пятидесяти метров. Задирая голову и принюхиваясь, мишка вглядывался в мою фигуру с полминуты, и я, было, стал уже по миллиметру поднимать ствол, чтобы стрелять с руки, стоя. Последний призрачный шанс спасти шкуру ему не дал использовать откуда ни возьмись налетевший ворон. Птица вдруг спикировала из синевы почти на голову зверя с душераздирающим карканьем, отчего тот, задрав морду вверх, даже чуть присел на задние лапы. Ворон заложил пару шумных пируэтов над медвежьей головой, а ровно в тот момент, когда я, плюхнувшись на пятую точку и уперев локти в колени, прицелился, спикировал на камень метрах в 20-ти слева, присел и замолчал.
Выглядело это осмысленной провокацией с пониманием сути и последствий происходящего и никак иначе!
Пуля попала медведю в шею за ухом, прошла навылет и унесла с собой жизнь зверя еще до того, как косматое брюхо его коснулось земли. Я выбросил затвором гильзу, поднялся. Птица встрепенулась и перелетела метров на 10, на другой камень, поодаль.
Сделал пару шагов к туше, подумал - зачем? Успею. Долгожданное спокойствие, ощущение удовлетворения выполненным достойно обещанием сменили суетную неуверенность. Вернулся за вещами и первым делом обулся - сапоги и портянки уже успели подсохнуть.

Ворон степенно дожидался на прежнем месте. Пока я неспешно снимал шкуру, доставал желчный пузырь и нутряной жир, он дремал, клевал все ту же прошлогоднюю бруснику, прихорашивался и рассуждал 'за жизнь', издавая диковинные горловые звуки, клекот и бормотание. Иногда мне казалось, что я понимаю смысл 'сказанного', я пытался отвечать, пообещал, например, не забирать себе ни куска мяса. В такие моменты птица замолкала и брала паузу. Но на подброшенные поближе к ней ломти медвежьего сала не обратила внимания.
Перед спуском я посидел на упакованной в рюкзак шкуре в обществе неожиданного компаньона: ворон не суетился, не торопил, молча поглядывал, поворачивая и наклоняя голову, то на меня, то на бугрящиеся мышцами багрово-белые останки зверя, то на сиреневое и фиолетовое уже в глубине дно распадка и розовеющие в закатных лучах солнца дальние сопки. От геодезической пирамиды вид открывался еще величественнее, от нее, если приглядеться на восток, можно было рассмотреть и наступающее послезавтра лето. Но сопровождать меня к ней птица не стала - видимо собиралась поужинать. До моего ужина оставалось еще никак не меньше часа непростой ходьбы.

_

quote:

Originally posted by Igorich 75:

Вот, спасибо!

quote:

спинку лечить в термальной водичке.

quote:

Изначально написано Igorich 75:
Ну и новых рассказов и книгу, конечно .[/B]

Да, рассказов побольше и книгу бы издать, вообще отлично было бы!
Ещё раз с Днём рождения, Владимир!

_
_

Там на втором фото на заднем плане сопка 1009 метров из последнего рассказа.

Казус по пути приключился с нашим самым опытным и продвинутым драйвером. Он чуток расслабился и на крыльях собственного величия влетел в такую ловушку. Сам успел катапультироваться в последний момент. Сноумашина слегка пострадала внешне. И телефон спутниковый намок, пока кофр полоскался в ручье. Вынули лебедкой, пандус немного пришлось покопать.

_ _

25-го вернулась зима

_

Потом все отдых, отдых

_ _ _
_ _ _
_ _ _

Ну и дальше потихоньку

_ _ _
_ _ _
_ _

В этом сезоне впервые за много лет лапы не хватило, скушали и даже тарелки вымакали хлебушком.


_ _ _

Блин, про лук забыл, когда довариваются бросить обязательно одну-две луковицы. А перед подачей еще хорошо обсыпать давленым чесноком.

_

Ничего так, вкусно

_ _ _
_ _ _

quote:

В этом сезоне впервые за много лет лапы не хватило, скушали и даже тарелки вымакали хлебушком

quote:

Originally posted by BeTis-ML:

по вкусу лапа

Когда-то отец мне говорил, что в полевой пекарне, обмазанную тестом лапу запекали. Вот тока не помню ободранную или нет

quote:

Originally posted by om_babai:

Добрый день!

С трихинелезом у нас туго, за всю жизнь случаев и десятка не припомню

Печку я себе в доме типа русской сложил (теплушку), можно было б и повторить попытаться, но не гурман я))

Лет десять тому попросили меня приготовить лапу для гостей полуострова. Готовую, целую, попросили не мельчить, а упаковать и привезти. Поскольку я был автором не только рецепта, но и трофея, был приглашен на ужин в один из наших ресторанов, на тот момент один из лучших. Лапа была генералитетом ужина,ее поедали дамы в мехах и бриллиантах и музчины в ролексах. Вот там я и увидел, как ее можно сервировать и подать. Это было нечто, произведение искусства (отдать должное шефу ресторана). Нужно сказать - аппетиту способствует. И избавляет от облизывания пальцев в процессе ))).

_ _URL=https://forum.guns.ru/forums/icons/forum_pictures/025141/25141722_8298.jpg][/URL]
_

Помимо прочего посолили два солонца.
Пытались заниматься вот таким делом. Это, собственно, и было скрытой целью поездки ))).

Но напарник, оказывается, навыки изготовления подутратил, а я вообще ими не располагал, к сожалению. Пищик стал звучать только на вторые сутки, нашли подходящее сырье. Но как назло пошел дождь и ветер по ночам был сильный, погода не для таких мероприятий.
Одного все-таки отрегулировали, случайно попался на дороге. Бросили на приваду, потаск сделал кровяной. Но без запаха быстро никто его не нашел, кроме ворон. А по такой температуре он и еще неделю не прокиснет. Остался, короче, без толку.
Уже по пути домой еще один встретился, но настроения уже не было с ним возиться.

_ _ _

Зато клеща море, снял с себя четырех. Боюсь их адски. Вообще менять мировоззрение на май-июнь приходится: одеваться по-другому, препараты всякие применять, осматриваться постоянно. Вообще с дороги не хочется сворачивать. Это все доставляет страшенный дискомфорт и практически лишает удовольствия от общения с природой.
Прививки у нас еще не делают - пока случаев выявления носителей заболевания не выявлено.

quote:

Зато клеща море, снял с себя четырех. Боюсь их адски.

Раньше у вас их не было?
Слежу за нашими краями, вроде далеко они но потихоньку придвигаются.

quote:

Originally posted by walker41:

Раньше у вас их не было?

Но всего один километрах на шести пешего ходу. В 18-м году, летом бракошки рассказали, что в июне на убитой лосихе оказалось с десяток клещей, присосавшихся. В Быстринском районе, это долина Камчатки тоже, рядом там. Ну и вот нынче - прогресс в геометрической пропорции. Местные там сказали - до десятка за выход с себя снимают. Тут уже информация прошла, что в прошлом году чел умер после укуса клеща, в райцентре. Типа врачи сделали анализ вначале, ничего не нашли, а через месяц того. Пытаюсь сейчас узнать поподробнее.

Сотрудника в конторе этой весной на утиной охоте клещ куснул в шею, вынули неудачно, что ли, инфекцию занесли, проливали антибиотиками, провалялся две недели в больничке.
В то же время в Ключах (это нижняя уже треть долины Камчатки), не говоря уже про Усть-Камчатск, народ вообще не парится по клещу. И севернее, разумеется, его тоже нет.
Вот реально, для меня посещение лесов теперь в этот сезон потеряло всякую привлекательность. Прямо мурашки по коже бегают, когда приходится идти. Они хуже для меня, чем все пресмыкающиеся, вместе взятые.
Прививок у нас еще не делают. Пока, говорят, вирусов никаких не выявлено, нет оснований везти и тратить вакцину. А в свое время в Иркутске принудительно кололи и страху не было. Как-то надо адаптироваться.
В общем, из того, что я себе представляю, сейчас клеща больше всего на стыке Мильковского, Быстринского и Усть-Камчатского районов, там находят больше всего, несмотря на то, что народу там бродит относительно немного. Здесь, на юге, людей в лесу бывает больше на порядок, однако случаев с клещами меньше в разы. Скорее всего потому так, что в долине климат посуше, вообще похож на материковский. А на побережье сыро, холодно, осадки часто.
А на медведике последнем, которого отрегулировал, искал специально, осмотрел за ушами, всю морду - ни одного не нашел. Противоречие какое-то. Может у них запах клеща отпугивает?

quote:

Слежу за нашими краями, вроде далеко они но потихоньку придвигаются.

quote:

Изначально написано walker41:
Вот, получается везде эта дрянь ползет с юга на север.
Помнится перед походами, читая примечания к картам, видел - "энцефалитно опасный район".. Мезенский район, Пинежский, лето.. ходили строго в капюшонах, друг друга регулярно осматривали - ни разу ни единого.

А капюшоны зачем? Если только ползать. Клещ редко на кустах бывает, максимум на уровне пояса, а так всё больше в траве. Ещё клещ не любит синий цвет, а так же синтетику, на накладки у " горки" и на спальники синтетические не лезет. Проверено.

quote:

А капюшоны зачем? Если только ползать. Клещ редко на кустах бывает, максимум на уровне пояса, а так всё больше в траве.

Не сталкивались с этим злом, вот и закрывались по максимуму. И кусты и трава особенно на речке когда завалы обносишь.

quote:

Вот, получается везде эта дрянь ползет с юга на север.

quote:

Изначально написано om_babai:
Добрый день!

Когда-то отец мне говорил, что в полевой пекарне, обмазанную тестом лапу запекали. Вот тока не помню ободранную или нет

Много про такое на Чукотке слышал от старых полевиков, окорок в тесто и п пекарную печь. Трихинеллы тогда не боялись.

quote:

Originally posted by 03angara:

не любит синий цвет, а так же синтетику

quote:

Originally posted by смена-2:

Понравилось очень.

Вот из старого, горы.

_ _ _ _

На четвертом кадре интересная ситуация: поднимался к табунку, выполз на 100 метров, они были прямо за ближними кустами кедрача, что на снимке передо мной. И тут сзади-справа обвал случился, камнепад страшенный, метрах в пятистах скала обрушилась. Грохот стоял неимоверный. Я с минуту глядел, как глыбы летят с самосвал размером, пыль снежная поднялась метров на 100. Жутко было. Потом опомнился, стрелять же пора - а они уже вот там. (

Вот хороший поход был, запомнился
_

Рогачи там вверху на седловинке.
Вот они.

А вот уже я ползу, примерно через 40 минут. НЕ успел за малым - 3 минуты не хватило, я вылез в левом верхнем углу кадра на гребне, а они в этот момент наевшись ушли вправо за скалки.

Они за скалками, что в правой части кадра, за гребнем. Подполз на 15 метров, но в этом месте взять нельзя было, там обрывы в соседнюю речку, обходить до спуска туда километра три, а они улеглись на склоне, я прикидывал и так, и этак, типа - стрелить и быстро-быстро подбежать и придержать и все в том духе. В итоге спугнул их легонько, помаячил ладонью над гребнем. Один подошел оттуда снизу ко мне, выглядывал поверх, от меня был на вытянутую руку, я у него буквально под носом лежал. Потом они переместились еще по гребню. Жаль фотоаппарат был не у меня. Дальше все со стороны видно: вот бараны, вот я.

Ну и лирики чуток, как без нее )))

_ _ _

quote:

красивые фото!

Да уж, ностальгия.. спасибо. Добавлю если не против

.

quote:

Originally posted by walker41:

Если что

quote:

И про Энычаваям написано выше.

А нету ли Пикасьваяма? Хотел побывать, не долетел немного.

quote:

На след. год собираюсь, заеду обязательно.

Есть там неподалеку озеро Рыбное, откуда Хатырка вытекает. Туда и летели, не сложилось. Говорят места сказочно красивые.