Originally posted by Foxbat:
Вот, кстати, элемент украшения одного японского меча:
Весьма колоритно .. . Кста вспомнилось из "Поднятая целина" М. Шолохова
Темнота - друг мудрых. Она способствует философским размышлениям о жизни. 
Массивная нижняя челюсть его мелко задрожала, на глазах вскипели слезы ярости и восторга, но он кое-как овладел собой и, повернувшись к Якову Лукичу бледным, исказившимся лицом, зычно спросил:
- Угадываешь ты ее, Лукич?..
Яков Лукич сделал судорожное глотательное движение, молча кивнул головой: он узнал эту шашку, он впервые видел ее еще в тысяча девятьсот пятнадцатом году на молодом и бравом хорунжем Половцеве на австрийском фронте:
Молча и с безразличным видом лежавший на кровати Лятьевский привстал, свесил босые ноги, с хрустом потягиваясь, угрюмо сверкнул единственным глазом.
- Трогательное свидание! - хрипло сказал он. - Повстанческая, так сказать, идиллия. Не люблю я этих сентиментальных сцен, заквашенных на дурном пафосе!
- Перестаньте! - резко сказал Половцев.
Лятьевский пожал плечами:
- Почему я должен перестать? И что я должен перестать?
- Перестаньте, прошу вас! - совсем тихо проговорил Половцев, поднимаясь на ноги и медленной, словно крадущейся походкой направляясь к кровати.
В прыгающей левой руке он держал шашку, правой расстегивал, рвал ворот серой толстовки. Яков Лукич с ужасом увидел, как от бешенства сошлись к переносью глаза Половцева, как под цвет толстовки стало его одутловатое лицо.
Спокойно и не торопясь Лятьевский прилег на кровать, закинул за голову руки.
- Театральный жест! - сказал он, насмешливо улыбаясь, глядя в потолок одиноким глазом. - Все это я уже видел, и не раз, в паршивых провинциальных театрах. Мне это надоело!
Половцев остановился в двух шагах от него, очень усталым движением поднял руку, вытер испарину со лба; потом рука, безвольная и обмякшая, скользнула вниз.
- Нервы: - сказал он невнятно и косноязычно, как парализованный, и лицо его потянула куда-то вкось похожая на улыбку длинная судорога.
- И это я слышал уже не раз. Да полно вам бабиться, Половцев! Возьмите себя в руки.
- Нервы: - промычал Половцев. - Шалят нервы: Мне тоже надоело в этой темноте, в этой могиле:
- Темнота - друг мудрых. Она способствует философским размышлениям о жизни, а нервы практически существуют только у малокровных, прыщеватых девиц и у дам, страдающих недержанием слова и мигренью. Нервы - позор и бесчестье для офицера! Да вы только притворяетесь, Половцев, нет у вас никаких нервов, одна блажь! Не верю я вам! Честное офицерское слово, не верю!
- Вы не офицер, а скот!
- И это я слышал от вас не один раз, но на дуэль я вас все равно вызывать не буду, идите вы к черту! Старо и несвоевременно, и дела есть поважнее. К тому же, как вам известно, достопочтеннейший, дерутся только на шпагах, а не на полицейских селедках, образец которой вы так трогательно и нежно прижимали к своим персям. Как старый артиллерист, я презираю этот вид холодного украшения. Есть и еще один аргумент против вызова вас на дуэль: вы - плебей по крови, а я - польский дворянин, одной из самых старых фамилий, которая:
- Слушай сюда, с: шляхтич! - грубо оборвал его Половцев, и голос его неожиданно обрел привычную твердость и металлический, командный накал. - Глумиться над георгиевским оружием?! Если ты скажешь еще хоть одно слово, я зарублю тебя как собаку!
Лятьевский привстал на кровати. На губах его не было и тени недавней иронической улыбки. Серьезно и просто он сказал:
- Вот в это я верю! Голос выдает ваши искренние и добрые намерения, а потому я умолкаю.
Он снова прилег, до подбородка натянул старенькое байковое одеяло.
- Все равно я убью тебя, - упрямо твердил Половцев, по-бычьи склонив голову, стоя возле кровати. - Вот этим самым клинком я из одного ясновельможного скота сразу сделаю двух - и знаешь когда? Как только свергнем на Дону советскую власть!
- Ну, в таком случае я могу спокойно жить до глубокой старости, а может быть, проживу вечно, - усмехаясь, сказал Лятьевский и, матерно выругавшись, отвернулся лицом к стене.
