Еще одним распространенным решением проблемы общественного блага была организация вспомогательных патрулей, которой занималась ассоциация по преследованию уголовников. С учетом трудностей поддержания и финансирования такого регулярного патрулирования в отсутствие какой-либо другой основы - например, полномочий, предусмотренных законами о сторожевой службе и освещении улиц, ассоциации все активнее брали предоставление такой услуги на себя: уже существующей, официально действующей организации легче было решать соответствующие задачи. Главное, однако, состояло в том, что в данном случае общественное благо, обеспечиваемое патрулированием, привязывалось к благу частному - гарантиям компенсации затрат на расследование преступлений и привлечение виновных к ответственности [43]. Большинство известных нам примеров в этой области относится к Лондону, но вероятно данный феномен был свойственен всем крупным городам. Наибольшую известность подобные действия получили на севере Лондона, в связи с Ассоциацией Барнета, в основном благодаря пропагандистской деятельности ее секретаря Томаса Димсдейла. Однако в докладе от 1828 года подробно рассказывается об аналогичных схемах, действовавших в Тоттенхэме, Актоне, Кройдоне, Дептфорде и Кингстоне-на-Темзе (в последнем стражу финансировали 20% жителей за счет добровольных взносов, собираемых ассоциацией). В 'Докладе уполномоченных по изучению окружных налогов', подготовленном в 1836 году, приводятся сведения о том, что эта схема действовала и в других регионах страны [44]. В выступлениях Димсдейла перед Комиссиями в 1828, 1836 и 1839 годах содержатся детали о деятельности Ассоциации Барнета и оказываемых ею услугах, а также их позитивном воздействии на уровень преступности в районе [45]. Количество стражников в составе патруля увеличилось с двух в 1828 году до шести в 1836-м. Услуги, предоставлявшиеся Ассоциацией Барнета и другими аналогичными объединениями, полностью вписываются в определение частной полиции. Проблема иждивенчества по-прежнему существовала, как указывается в выступлении самого Димсдейла перед Комиссией 1828 года, но совокупная ценность частных выгод и общественных благ была достаточна, чтобы люди вступали в ассоциацию (и платили взносы) в достаточном количестве, чтобы обеспечить ее деятельность [46].
Тем не менее, следует обратить внимание на важное отличие полицейской службы, организованной в рамках ассоциаций и на основе добровольных взносов, от того, что предлагали реформаторы. Из информации, предоставленной Димсдейлом и другими, явствует, что полицейская деятельность ассоциаций носила характер реагирования - речь шла о расследовании конкретных преступлений и использовании информации, предоставляемой людьми. Ее профилактический аспект заключался исключительно в сдерживающем воздействии возросшей неотвратимости наказания на потенциальных преступников. Это коренным образом отличалось от идеи 'превентивной полицейской деятельности', выдвигавшейся реформаторами вроде Колхуна и Иеремии Бентама, в основе которой лежало предотвращение преступлений за счет упреждающих действий государства - в первую очередь жесткого надзора и контроля над бедняками за счет регулярного патрулирования и наблюдения в кварталах, где они живут. Парламентарии и политики, участвовавшие в работе различных комиссий по данной проблеме, отлично осознавали это различие, и одной из главных целей их вопросов свидетелям вроде Димсдейла было выяснить, насколько ассоциации в состоянии вести подобную превентивную деятельность [47]. Однако действия ассоциаций и иных частных акторов по организации патрулирования и полицейских подразделений был направлены не на осуществление некоего профилактического надзора, а на укрепление и повышение эффективности системы частного уголовного преследования.
В связи с вышесказанным возникает вопрос о значении ассоциаций по преследованию уголовников и иных частных полицейских структур, а также мотивах тех, кто в них вступал. Шуберт утверждает, что люди создавали ассоциации и присоединялись к ним из-за недовольства прежней системой и желания заменить ее новой - той, которая в конце концов и сформировалась. Таким образом, согласно этой точке зрения, поддержка ассоциаций была равносильна поддержке создания государственной полицейской службы. По мнению Шуберта, главное заключается в том, что члены ассоциаций, вступая в эти объединения, демонстрировали, что им нужна государственная полиция и система, позволяющая призывать к ответу всех правонарушителей. Тобиас мыслит аналогично: он считает, что ассоциации были импровизированным ответом на неадекватность прежней системы, пока не появилась государственная полиция [48]. Противоположная точка зрения Кинга и Филипса состоит в том, что подобный подход носит упрощенный характер: на деле члены ассоциаций придерживались самых разных взглядов на проблему [49].
Фактические данные подтверждают именно эту, вторую точку зрения. Они говорят о том, что члены ассоциаций стремились реформировать и развить существующую систему, но это не означает, что они поддерживали предложения Чедвика или Колхуна. Для предыдущих дискуссий по этому вопросу характерна ложная дихотомия - дескать, люди либо хотели сохранения старой системы в неизменности, либо полного перехода к тому, что рекомендовали Бентам и его последователи. Несомненно, многие выступали за реформу - но иную реформу. Руководители ассоциаций из Лондона и его окрестностей, выступавшие перед комиссиями в 1820-х и 1830-х годах, в основном, хотя и с оговорками, поддерживали идею создания государственной полиции в той или иной форме. Однако изучение архивов показывает: во-первых, это не было главным мотивом их деятельности, т.е. они не вели активной кампании за учреждение государственной полиции, и, во-вторых, они предпочитали продолжение той же деятельности, что вели сами ассоциации, на государственной основе, а не создание системы, предлагавшейся реформаторами [50].
Здесь важен вопрос, о котором мы уже упоминали, - в какой степени деятельность ассоциаций по преследованию уголовников и других частных объединений обеспечивала общественное благо - снижение уровня преступности и повышение безопасности людей - и в какой степени это было мотивом их добровольных инициатив. Во-первых, очевидно, что действия частных акторов вроде назначения наград, распространения объявлений и деятельности ассоциаций и вправду обеспечивали это общественное благо в том смысле, что они увеличивали вероятность выявления, задержания и наказания виновных - причем зачастую весьма сурового, вроде каторги в Австралии или американских колониях, а то и смертной казни. Все это должно было оказывать сдерживающее воздействие на потенциальных преступников - в той степени, в какой последние руководствовались рациональным принципом целесообразности. Сотрудники ассоциаций и государственные чиновники, выступавшие в качестве свидетелей на заседаниях комиссий, в подавляющем большинстве утверждали, что частные инициативы приводили к существенному снижению уровня преступности в соответствующих местностях [51]. Во-вторых, подобное улучшение общей ситуации несомненно было одним из мотивов при вступлении в ассоциации - об этом, в частности, свидетельствует деятельность того же Димсдейла, - но оно увязывалось с частным благом. Об этом свидетельствует тот факт, что в рамках системы основные правоохранительные решения, и особенно решения об уголовном преследовании, оставались в компетенции частных лиц.
В этом контексте то, что не делали ассоциации, не менее важно, чем то, что они делали. Как отмечает Шуберт, 'ассоциации отличало внимание почти исключительно к преступлениям против личности и имущества, особенно последним. Как правило - за крайне редкими исключениями - преступления против нравственности, общественного порядка и государства их не волновали' [52]. Как мы убедимся ниже, этот конкретный акцент предопределялся особым взглядом на причины и природу преступности, особенно в городской среде, а также на роль государства. Как указывает Шуберт, перечисленными вопросами занималось большое количество других общественных организаций, в частности, ассоциации по борьбе с попрошайничеством, общества по исправлению нравов и ассоциации защиты свободы и собственности. Кроме того, ассоциации по преследованию уголовников, в отличие от многих других организаций того времени, не были политическими объединениями и не пытались оказывать политическое давление или вести кампании в пользу тех или иных изменений в законодательстве.
Небезынтересно будет сравнить добровольные ассоциации по преследованию уголовников в Британии с их американскими аналогами - движениями виджилянтов (бдительных). Первое из них появилось в 1760-х годах в Каролине, а в XIX веке такие организации получили большое распространение на Диком Западе. Многие из этих объединений, особенно общества борьбы с конокрадством, возникавшие начиная с 1780-х годов на Восточном побережье США, например, в Нью-Джерси, были очень похожи на британские ассоциации. Однако движения виджилянтов, сыгравшие видную роль в истории таких регионов, как Калифорния и Монтана, имели одно важное отличие как от своих американских предшественников, так и от британских ассоциаций [53].
Виджилянты как правило выполняли всю совокупность правовых и правоохранительных функций - не только выявляли, задерживали и помещали в заключение преступников, но и судили их, выносили приговоры и приводили их в исполнение - тогда как ассоциации по преследованию уголовников занимались только первой частью этого процесса. Оба случая достаточно красноречиво свидетельствуют о взаимоотношениях между добровольными организациями и государством. В Америке правовые функции государства полностью отсутствовали, и его замещали частные акторы, а в Британии они, за счет 'коллективизации издержек', занимались лишь расследованием преступлений и задержанием виновных.
Всем этим частным правоохранительным инициативам пришел конец в середине XIX века, с появлением 'новой полиции'. В этом нет ничего удивительного: речь идет о классическом случае 'вытеснения' - процесса, в ходе которого вмешательство государства в той или иной сфере сводит на нет частные альтернативы. Постепенное исчезновение ассоциаций по преследованию уголовников, вспомогательной частной полиции и объявлений о преступлениях показывает, что новая полиция со временем прибрала к рукам не только расследование преступлений, но и привлечение виновных к ответственности, а значит, в важной сфере принятия решений и контроля на смену гражданскому обществу пришло государство. До недавних пор эту ситуацию представляли как простое и неизбежное следствие прогресса. Однако, в виду того, что нам известно теперь, более правдоподобным представляется другой сценарий. В 1780-1840 годах в Британии происходили динамичные перемены, и в частности масштабная урбанизация. Аспектами этого процесса и реакцией на него были изменения в правоохранительной практике и связанное с ними появление ряда идей относительно деятельности полиции и природы преступности. В 1820-1830-е годы этот эволюционный процесс мог пойти по нескольким возможным направлениям. Один из нереализованных вариантов символизировали такие институты, как ассоциации по преследованию уголовников. Естественно, в этой связи возникает ряд вопросов.
Во-первых, что говорят нам имеющиеся данные о направлении, в котором развивалась добровольная правоохранительная деятельность к началу 1830-х годов? Проблема заключается в том, что подобные рассуждения могут превратиться в бесплодные упражнения в альтернативной истории, более уместные для научной фантастики. Тем не менее, выявить тенденции развития добровольной системы до 1830 года мы в состоянии. Со временем ассоциации по преследованию уголовников разрастались, существовали более протяженное время, а их организация улучшалась. Все подобные объединения были созданы после 1800 года. Кроме того, они начали налаживать более тесные контакты и связи друг с другом. Система объявлений, сбора и распространения информации становилась более совершенной и эффективной. Частные организации принимали на себя все более широкий круг функций, прежде всего те, что мы сегодня считаем главными задачами полиции. Полицейская деятельность, осуществлявшаяся по частной инициативе, носила 'оборонительный' характер и основывалась на реагировании: она во многом зависела от информации, получаемой от общественности, и, через механизм наград, от действий самих преступников и их подельников. Решения, определявшие действия системы и ее служащих, будь то приходские констебли, ассоциации или сотрудники частных полицейских подразделений, были в конечном итоге частными и локальными. Добровольные действия такого рода не были движимы заботой о порядке в государстве, стабильности существующей политической системы или нравственности людей, и даже и подвергались ее влиянию. Наконец, просматривается тенденция к усилению, а не ослаблению полномочий в плане частного, личного принятия решений, поскольку воздействие системы расширяло способность индивидов действовать - за счет снятия информационных и финансовых ограничений. Таким образом, в 1750-1840 годах в Британии связанные с урбанизацией изменения обусловили ряд событий, результатом которых стало появление децентрализованной полицейской службы, финансируемой и организованной на частной основе; деятельность ее определялась решениями и интересами частных лиц.
Согласно имеющимся фактам, на местном уровне это приводило к повышению эффективности правоохранительной системы. Она была не менее эффективна - и более 'рентабельна', чем 'новая полиция', постепенно создававшаяся с 1829 года. В этом контексте следует отметить информацию, предоставленную комиссии, готовившей доклад о констебльской службе в 1839 году. Если в опубликованном тексте доклада, написанного Чедвиком, содержится резкая критика в адрес прежней системы и предлагается как можно скорее создать полицию нового типа, то из документов архивного фонда Чедвика, где хранятся подлинники свидетельств, представленных комиссии, явствует, что большинство опрошенных не видело необходимости в новой полицейской службе или радикальной реформе, за которую выступал Чедвик [54].
Таким образом, следующий вопрос должен звучать так: почему в таком случае сторонники реформ вроде Колхуна и Чедвика сумели убедить многих - и прежде всего политическую элиту - в своей правоте? Несомненно, причина связана не с тем, что последняя воспринимала деятельность частных структур, например, ассоциаций по преследованию уголовников, как нечто нелегитимное. Как выразился Радзинович, 'никто никогда не подвергал сомнению принцип, согласно которому человек, имеющий возможность и готовый платить, вправе гарантировать свою личную безопасность и безопасность своей собственности за счет организации частного полицейского подразделения'. 'Долгое время, - продолжает он, - появление различных видов чрезвычайных полицейских сил, возникавших по частной инициативе или с участием частных лиц, рассматривалось как важное и здоровое явление, заслуживающее поддержки и поощрения со стороны государства' [55]. Чедвик в своем докладе действительно осуждал 'предоставление частным лицам государственных полномочий для использования в собственных целях', но по этому вопросу - как и по многим другим - его взгляды в то время представляли точку зрения меньшинства. Проанализировав факты, мы можем выявить истинные причины победы реформаторов.
Во-первых, существовал ряд аргументов относительно того, в какой степени правоохранительная деятельность представляет собой общественное благо. Комментарии на этот счет содержатся в докладах всех комиссий, работавших в 1820-1830-х годах: их суть сводится к тому, что ситуация, когда люди пользуются благами, которые оплачивают другие, несправедлива. Необходимо подчеркнуть, что этот вопрос рассматривался с точки зрения нравственности, а не эффективности [56]. Немалое беспокойство вызывала также возможность того, что улучшение ситуации в тех местностях, где действовали ассоциации, просто приведет к перемещению преступности и беспорядка в другие районы. Третья проблема, вытекавшая из предыдущей, заключалась в том, что частная правоохранительная деятельность не велась повсеместно и не носила единообразного характера: по мнению некоторых, это нарушало принцип естественной справедливости и противоречило должной роли государства [57]. Однако всего этого было недостаточно, чтобы побудить политическую элиту на такой радикальный шаг, как создание государственной полиции: в конце концов такие же доводы были справедливы на любом этапе существования прежней системы, но раньше они не приводили к каким-либо действиям.
Реальная причина заключалась в том, что частная инициатива не охватывала и не могла охватить ряд вопросов и проблем, которые элита в условиях нового общества, рожденного урбанизацией, начинала воспринимать как важнейшие. Историки старшего поколения утверждают, что элиту больше всего волновал рост преступности, а также кризис законности и порядка, вызванный урбанизацией; кроме того, она начала расширительно воспринимать функции государства. В недавних работах, например трудах Алана Силвера, Клайва Эмсли, Роберта Сторча и Кэролин Стидмэн, отмечается, что у нее существовали и другие соображения, имевшие больший вес, и архивные данные, а также выводы предыдущих исследований (например, проводившихся Радзиновичем) несомненно подтверждают эту точку зрения [58]. Во-первых, имели место растущие опасения и озабоченность относительно угрозы существующему порядку и стабильности политической системы. Первым 'сигналом тревоги' был так называемый Бунт лорда Гордона в 1780 году и скандалы вокруг политической карьеры Джона Уилкса, но куда более мощным катализатором подобных опасений стала Великая французская революция. После 1815 года опасения подогревались угрозой 'радикализации плебса', а в 1830-1840-е годы возникло чартистское движение. К 1830-м годам главным источником тревоги стала опасность, якобы исходящая от формирующегося многочисленного городского рабочего класса (на самом деле речь шла в основном о ремесленниках), который отождествлялся с санкюлотами, сыгравшими столь драматическую роль во французских событиях. Как показывают документы, элиту постоянно беспокоил вопрос о способности существующей правоохранительной системы справиться с такими угрозами общественному порядку, как бунты, демонстрации и стачки [59]. Попытки решить эти проблемы за счет добровольных инициатив предпринимались, но они явно были неадекватны ситуации [60]. В результате у правительства могло не оказаться иного варианта, кроме подавления бунтов с помощью регулярных войск или ополчения. В свете всего этого становится очевидным, что у властей возникла потребность в постоянной полицейской службе для поддержания порядка, но без чрезмерного повышения ставок в игре, каким стало бы использование армии.
Еще большее значение - если судить по количеству произнесенных и написанных на эту тему слов - имело почти паническое представление о моральном разложении и деградации основной массы населения. Начиная с 1780-х годов в некоторых кругах элиты возникло активное движение за 'исправление нравов'. Оно выразилось в попытках контролировать бедняков, их занятия и развлечения, а также распространить уголовные наказания на такие явления, как супружеская измена, половая распущенность, пьянство и азартные игры [61]. Это давление, исходившее поначалу от евангелистского течения англиканской церкви, встретило сопротивление со стороны ряда политиков-тори, например, Каннинга, а также радикалов, но постепенно начало приобретать все большую поддержку [62].
Поворотным моментом стало появление в работах Колхуна и других аргумента о том, что 'роскошь' (достаток, как сказали бы мы сегодня) и развитие городов привели к моральному разложению общества, и именно в этом разложении кроется причина политического брожения и резкого роста преступности. Этот 'диагноз' привел Колхуна к выводу: 'Задачей уголовного законодательства и полиции должно быть не только поддержание общественного порядка и предупреждение преступлений, но и исправление поведения людей за счет введения ограничений на образ жизни низших классов' [63]. В рамках этой аргументации не проводится никакого различия между нравственной деградацией, стабильностью в обществе и преступностью - все эти явления воспринимаются как тесно взаимосвязанные. Однако смешение проблемы преступности с двумя другими означало, что их решение требует действий, которые невозможно обеспечить простой системой расследования преступлений против личности и имущества, и уголовного наказания виновных.
Решение, по мнению Колхуна и его единомышленников, заключалось в реформировании уголовного законодательства - создании простой системы стимулов, а также придании полицейской деятельности превентивного характера. Подобная концепции очень близка к прежнему расширительному толкованию понятия 'полиция': оно означает, что полицейская служба должна выполнять надзорные, инспекторские функции, заниматься контролем и регулированием жизни 'опасных классов' - иными словами, бедняков. В поле зрения этого института 'надсмотрщиков' должны были попадать и другие группы - в частности, конкретно упоминалось о цыганах и евреях (они в тогдашней Британии составляли крупнейшие этнические меньшинства). Впрочем, ко второй половине 1820-х самой криминогенной национальной группой начали считать ирландцев [64]. Подобная точка зрения встретила упорное сопротивление во многих общественных кругах - в этом заключается одна из причин, по которым реализация реформы заняла так много времени. Однако не все противники этой идеи безоговорочно поддерживали существующую систему. Сэр Сэмюэль Ромилли, к примеру, предлагал иную реформу уголовного кодекса: он считал необходимым сократить количество преступлений, за которые полагалась смертная казнь, и создать систему, в рамках которой неотвратимость наказания сочеталась бы с более мягкими и гуманными приговорами. Основываясь на либертарианских принципах, он также решительно выступал против превентивных функций полиции и предлагал усилить активную роль общества и добровольных инициатив. (В частности он предлагал возродить - в современной и добровольной форме - древний саксонский институт круговой поруки.) Аналогичной точки зрения придерживались и другие политики-виги, например, Генри Брум [65]. Радикалы, в частности, Фрэнсис Плэйс, были сторонниками 'демократии снизу', на уровне приходов, а также расширения сферы добровольных действий. Различные мнения существовали и по вопросу о природе преступности. Политики-тори, например, Уильям Уиндхем, утверждали, что на деле уровень преступности не так высок, как предполагается, а тревога относительно морального разложения общества носит во многом панический характер [66]. Позиция многих радикалов и вигов основывалась на идеях Адама Смита. Он считал, что ужесточение законов и усиление полиции не принесут большей безопасности - скорее наоборот. Кроме того, по его мнению, преступность связана с зависимостью и сохранением феодальных отношений: развитие коммерции и рынков должно изменить характер общества и повысить уровень нравственности [67].
Аналогичной точки зрения придерживались Чезаре Беккариа и Вильгельм фон Гумбольдт: оба они утверждали, что расширение полномочий полиции будет на деле способствовать росту преступности, поскольку уголовное наказание будет распространено даже на самые ничтожные правонарушения. Из этого логически вытекала поддержка добровольных инициатив, а также усиления роли общественности и индивидуального принятия решений - как мы помним, именно в этом направлении спонтанно развивались события [68]. Таким образом, у детальных проектов реформы, разработанных Колхуном, а позднее Чедвиком, имелись альтернативы: предлагался самый широкий спектр вариантов преобразований, включая и основанные на существующем положении вещей [69].
Однако в конечном итоге верх взяли 'бентамисты' с их концепцией государственной полиции как одного из элементов 'патерналистского' государства [70]. Постепенно их программа завоевывала поддержку все более широких кругов элиты. Одна из причин этого успеха состояла в умелой тактике политиков, например сэра Роберта Пиля: они проводили необратимые реформы постепенно и по частям, тем самым 'обходя' и обезоруживая оппозицию, - то был один из первых примеров того, что современные авторы называют 'микрополитикой' [71]. Другим важнейшим фактором стали особенности ситуации 1820-1830-х годов: масштабное брожение на селе и возникновение чартизма убедило многих, что Британия действительно находится на пороге беспрецедентного социального кризиса. К началу 1850-х стало ясным, что это представление было ошибочным, но преобразования уже состоялись.
Дальнейшая история полиции, однако, продемонстрировала всю несостоятельность аргументации реформаторов. По мере создания новых полицейских подразделений в одном крупном городе за другим предпринимались и неоднократные попытки воплотить в жизнь первоначальные идеи о надзорных функциях полицейской службы. Результат был именно таким, как предсказывали критики реформы, - количество преступлений увеличилось, а отношения между полицией и населением ухудшились, что выразилось, в частности, в многочисленных случаях нападения на блюстителей порядка и даже 'антиполицейских бунтах' [72]. В итоге от превентивной полицейской деятельности пришлось быстро отказаться, особенно после того, как полиция обрела профессиональную идентичность и превратилась в самоуправляемую организацию [73].
Позднее, в 1860-х годах, предпринимались новые попытки придать полицейской деятельности агрессивно надзорный характер, но все они быстро проваливались, и к концу XIX века функции полиции приобрели четкие очертания. Какими же они стали? На практике деятельность государственной полиции стала во многом напоминать ту роль, которую начинали играть частные инициативы в первой половине столетия: она носила характер реакции на преступления, с опорой на детективную работу и использование информации, предоставляемой гражданами. Главное отличие, естественно, заключалось в том, что все решения, особенно об уголовном преследовании, теперь принимались полицией. Именно сотрудничество людей придало 'новой полиции' эффективность. Таким образом реальные преобразования - вопреки намерениям реформаторов - по сути представляли собой простую национализацию сферы принятия решений, находившейся прежде в частных руках.
Все вышеописанное представляет не только научный интерес. Вопросы относительно причин преступности, наилучших способов борьбы с нею, характера и целей наказания, вызывавшие разногласия в XVIII-XIX веках, по-прежнему актуальны. Более того, в последние годы мы становимся свидетелями возрождения идеи и практики частной полицейской деятельности, вызванного распространенным мнением о том, что существующая государственная система недостаточно действенна [74]. Поскольку сегодня одной из главных забот большинства людей и, особенно, горожан является защита от преступлений и обеспечение соблюдения уголовного законодательства, вопросы о причинах преступности и наиболее эффективных методах борьбы с нею стоят весьма остро. Опыт прошлого говорит о том, что общественные альтернативы государственной полицейской системе, созданной в XIX веке, существуют. Наша нынешняя полиция - не единственная и неизбежная форма охраны законности и порядка в условиях городского индустриального общества. Эта просто та форма, что была выбрана из многих вариантов в конкретный исторический период. Поскольку все признают жизненно важное значение сотрудничества населения в обеспечении порядка и законности, границу между государством и гражданским обществом в этой сфере нельзя считать четкой и предопределенной - ни в прошлом, ни в наши дни.
Примечания
[1] Хотя подобный взгляд на городскую жизнь прослеживается еще у древнеримских авторов, например, Ювеналия, законченную форму он обрел в работах социологов XIX века, в частности Тённиса и Зиммеля (см.: Toennies 1957; Cahnman, Heberie 1971). Уже в XX столетии с таких же позиций выступал Вирт, чей труд также приобрел репутацию классического (см.: Wirth 1938: 1-24).
[2] См., например: Emsley 1983; Emsley 1987. См. также: Steedman 1984; Philips 1980; Philips 1983; Bailey 1981; Beattie 1986; McLynn 1989.
[3] Smith 1978: 485, 311.
[4] Johnston 1992: 4-6.
[5] Johnston 1992, особенно 71-136. Общую оценку процесса приватизации полицейских услуг см.: Benson 1998. Весьма интересны в этом отношении также следующие работы: South 1988; Albanese 1986: 86-91; Cunningham, Taylor 1985.
[6] О 'порядке без государства' см.: Benson 1990; Ellickson 1991.
[7] Ленман и Паркер дают общий обзор длительного и медленного процесса перехода правоохранительной деятельности из рук общества в ведение государства (Lenman, Parker 1980). В статье Филипса в том же сборнике статей описывается развитие событий в Британии. Другой первоклассный сборник на эту тему: Hay, Snyder 1989. См. также: Hart 1955: 416-422; Styles 1987; Philips 1977; Steedman 1984; Emsley 1987.
[8] Там до 1747 года действовали фактически частные 'наследственные' суды, хотя в результате 'правового переворота' 1709 года они утратили значительную часть полномочий (см.: Davies 1980).
[9] Hay, Snyder 1989: 20-35. О росте издержек в связи с участием адвокатов в судебном процессе см.: Langbein 1978: 263-316.
[10] Johnston 1992: 9.
[11] Sharpe 1984.
[12] Hay 1975.
[13] King 1984: 25-58; Langbein 1983: 96-120.
[14] Подробнее об этом см.: Lehman, Parker 1980.
[15] Wrightson 1980; Brewer 1980: 18-27.
[16] 'Держи вора!' - древняя норма, уходящая корнями еще во времена англосаксов. К XVII веку она получила официальное оформление в виде системы, в рамках которой объявления о преступлениях распространялись между деревнями и приходами: в них сообщались подробности совершенного правонарушения, и предписывалось местным жителям, и прежде всего констеблям, следить, не появится ли виновный на их территории, и при возможности задержать его. См.: Styles 1989: 55-112, особенно 82-86.
[17] Beattie 1986; McLynn 1989.
[18] Langbein 1983; Radzinowicz 1948-1968.
[19] Иеремия Бентам отмечает: 'Чем хуже обстоит дело с неотвратимостью наказания, тем суровее оно должно быть' (Bentham 1931). Аналогичное мнение современного исследователя см.: Becker 1968.
[20] Critchley 1967; Tobias 1967; Reith 1938; Reith 1943. См также: Robinson 1979: 35-49.
[21] Радзинович подробно рассказывает о наградах, назначавшихся государством и частными лицами - на индивидуальной основе или коллективно (по подписке) (Radzinowicz 1948-1968, II: 58-59, 83-137). Об институте 'истцов за всех' см.: Ibid., 138-147.
[22] Styles 1989: 57.
[23] Ibid., 88.
[24] Ibid., 75-88.
[25] Ibid., 88-95.
[26] Shubert 1981; Philips 1989; King 1989.
[27] Report of Commissioners Enquiring into County Rates 1836. Vol. 27. Part 1. P. 46, 189; King 1989: 172-173; Philips 1989: 120-121.
[28] Классический анализ экономических аспектов вопроса см.: Buchanan 1988.
[29] King 1984; King 1989: 173-177; Philips 1989: 134-136.
[30] Philips 1989: 134, 170. Из четырнадцати крупных ассоциаций, выявленных Филипсом, все, кроме одной, были созданы после 1800 года, и девять - после 1820-го.
[31] Налог на бедных представлял собой налог для помощи беднякам, а его размер определялся имеющимся у плательщика недвижимым имуществом (например, домом). Поскольку большинство налогов тогда носили косвенный характер (например, в виде акцизов) или выплачивались в основном зажиточными людьми (например, налог на землю), это был простейший способ оценки благосостояния члена ассоциации.
[32] Ibid., 135-137.
[33] О возможных судебных издержках см.: Philips 1989: 115-118, 136. Затраты на пеший патруль были значительны, но все же меньше, чем на трудные судебные процессы, и к тому же эти расходы носили регулярный характер, и их проще было учитывать в бюджете. В показаниях в ходе проводившегося в 1828 году расследования Комиссии по созданию полиции Лондона Томас Димсдейл утверждал, что расходы Ассоциации Барнета составляли 70 фунтов в год. См. Radzinowicz 1948-1968, II: 211-113.
[34] Подробнее о таких 'профилактических' объявлениях см.: Styles 1989: 67-68. Пример 'таблицы' установленных вознаграждений (составленной Ассоциацией Барнета в 1784 году) приводится в Radzinowicz 1948-1968, II: 457-58.
[35] Philips 1989: 114-118, 138-139.
[36] Report from Select Committee on Police of Metropolis 1828. Vol. 6. P. 201-202, 204-205.
[37] Philips 1989: 140.
[38] Radzinowicz 1948-1968, II: 458. Из текста четко явствует: хотя некоторые награды назначаются только за преступления против членов ассоциации (в частности, речь шла о разбое на большой дороге), другие относятся к правонарушениям против любых лиц. Даже пункт о разбое на большой дороге распространяется на 'других людей, которых Комитет считает находящимися под его защитой'.
[39] О дальнейшей истории подобных служб см.: Johnston 1992: 18-20.
[40] Подробнее об этих подразделениях см.: Radzinowicz 1948-1968, II: 205-209, 464-466 (отрывок из памфлета Принс-Смита цитируется на с. 207), а также: Report from Select Committee on Police of Metropolis 1828. Vol. 6. P. 402-417.
[41] Report from Select Committee on Police of Metropolis 1828. Vol. 6. P. 31.
[42] Речная полиция Темзы была организована в частном порядке купцами, торговавшими с Вест-Индией, для защиты своих грузов от воровства и разбойных нападений. См.: Radzinowicz 1948-1968, II: 349-378.
[43] Филипс наглядно демонстрирует этот факт, хотя и не называет его 'пакетированием' (Philips 1989: 145-159).
[44] Radzinowicz 1948-1968, II: 207-209; Report from Select Committee on Police of Metropolis 1828. Vol. 6. 201-212, 245-262; Report of Commissioners for Inquiring into County Rates 1836. Vol. 27. Part. 1. P. 189.
[45] Report of the Royal Commission on Constabulary 1839. Vol. 19. P. 122-123, 129-131, 168-169; Report from Select Committee on Police of Metropolis 1828. Vol. 6. 211-213.
[46] В докладе Комиссии по вопросу о создании лондонской полиции имеется следующий диалог, который ее члены сочли необходимым включить в текст: ''В нашей местности найдутся люди, извлекающие выгоду из добровольной готовности других нести расходы: они не платят взносы. Мистер Бинг - великодушный жертвователь и щедрый покровитель, и я счастлив заметить, что он и другие джентльмены ведут себя совершенно бескорыстно. Но находятся люди низкого звания, говорящие: ваш патруль так или иначе пройдет мимо моего дома, зачем мне платить!' 'То есть они пожинают плоды, не внося ни копейки?' 'Да''. (Report from Select Committee on Police of Metropolis 1828. Vol. 6. P. 212).
[47] См., например: Report from Select Committee on Police of Metropolis 1828. Vol. 6. P. 192-194. 206-213, 226-243.
[48] Shubert 1981: 37-39; Tobias 1979: 126-128.
[49] Philips 1989: 148-149; King 1989: 202-205.
[50] См., например, свидетельства Джорджа Дакра, Натаниэла Мэтью, Томаса Димсдейла, Ричарда Кука и Уильяма Гарланда в докладе Комиссии от 1828 года. Все эти люди заявляли, что одобряют распространение схемы, действующей в их собственных приходах, на всю страну, но не изменение характера полицейской службы или системы уголовного преследования. См.: Report from Select Committee on Police of Metropolis 1828. Vol. 6. P. 201-206, 206-209, 211-213, 243-245, 246-249, 252-256.
[51] Report from Select Committee on Police of Metropolis 1828. Vol. 6; King 1989: 185-200.
[52] Shubert 1981: 25.
[53] Brown 1976: 79-109; Brown 1975; Brown 1969: 154-226; Little, Sheffield 1983: 796-808. Бенсон анализирует историю американских виджилянтов в контексте приватизации полицейской службы (Benson 1998).
[54] Brundage 1986: 55-64. См. также: Storch 1989: 211-266.
[55] Radzinowicz 1948-1968, II: 203.
[56] Это говорит о справедливости аргументов де Ясаи о том, что частные инициативы подрывает не недостаточный масштаб оказания услуг или их неэффективность, а несправедливость отношений, возникающих между теми, кто предоставляет услуги, и любителями 'дармовщинки' (De Jasay 1989: 205-218).
[57] См., например: Report from Select Committee on Police of Metropolis 1828. Vol. 6. P. 30: ''Если ваша полиция изгоняет воров из вашей местности, то они перебираются в соседние приходы?' 'Несомненно''. Это один из вопросов, адресованных Димсдейлу, но он задавался и всем остальным свидетелям.
[58] Silver 1967; Storch 1989: 212-217; Storch 1976: 481-509.
[59] Деятельность парламентских комиссий, о которых мы упоминали, была посвящена бунтам и массовым беспорядкам не в меньшей степени, чем преступности. Немалые опасения, как продемонстрировали Сторч (Storch 1975, 1976, 1989) и Брэндейдж (Brundage 1986), вызывала также возможность беспорядков в деревне - особенно после так называемого 'бунта капитана Свинга'.
[60] См. например, сведения о подобных схемах, которые приводит Радзинович (Radzinowicz 1948-1968, II: 466-470).
[61] Ibid., III: 141-210. Конкретно о попытках ввести уголовное наказание за адюльтер см.: Ibid., II: 193-194; а список законов против 'безнравственности, действовавших по состоянию на 1804 год, см.: Ibid., 498-506.
[62] Ibid., III: 198-210.
[63] Ibid., 327. Подробное описание идей Колхуна, основанных на них предложений и сопротивления, которое они встретили см.: Ibid., 211-315, особенно 232-236 и 236-238.
[64] Об идее превентивной или 'надзорной' полиции см.: Ibid., 246-298, особенно 265--264; о евреях и цыганах см.: Ibid., 273.
[65] Ibid., 366-372.
[66] Ibid., 209.
[67] Ibid., 422-423. См. также: Smith 1978: 332-333, 485-487.
[68] Radzinowicz 1948-1968, III: 426-431.
[69] О некоторых из них см.: Storch 1989: 211-221. Наиболее интересные из них, предусматривавшие создание общенациональной полицейской службы на основе частной инициативы через механизмы страхования см.: Mereweather 1814: 243-263.
[70] Одно из лучших описаний аргументов 'бентамистов' содержится в работе Радзиновича: она до сих пор сохраняет актуальность (Radzinowicz 1948-1968, III: 431-477).
Решающее значение имел тот факт, что им удалось убедить в необходимости своего варианта реформ земельное дворянство в провинции (см.: Storch 1989: 236-252).
[71] Pirie 1988.
[72] Storch 1975: 61-90; Jones 1982.
[73] Davies 1985.
[74] Johnston 1992; Benson 1998.
Литература
Albanese, J. S. 1986. The Future of Policing: A Private Concern? Police Studies 9:86-91.
Bailey V., ed. 1981. Policing and Punishment in Nineteenth Century Britain. London: Rutgers University Press.
Beattie, J. 1986. Crime and the Courts in England, 1660-1800. Oxford: Clarendon.
Becker, G. S. 1968. Crime and Punishment: An Economic Approach. Journal of Political Economy 76 (March/April): 169-217.
Benson, B. 1990. The Enterprise of Law. San Francisco: Pacific Research Institute.
---. 1998. To Serve and Protect: Privatization and Community in Criminal Justice. New York: New York University Press.
Bentham, J. [1789] 1931. Theory of Legislation. New York: Harcourt Brace Co. Bordua, D., ed. 1967. The Police: Six Essays. New York: Wiley.
Brewer, J. 1980. An Ungovernable People? Law and Disorder in Stuart and Hanoverian England. History Today 30 (January): 18-27.
Brown, R. M. 1969. The American Vigilante Tradition. In The History of Violence in America, ed. H. D. Graham and T. R. Gurr. New York: Wiley.
---. 1975. Strain of Violence: Historical Studies of American Violence and Vigilantism. New York: Oxford University Press.
1976. The History of Vigilantism in America. In Vigilante Politics, ed. H. J. Rosenbaum and P. C. Sedeberg. Philadelphia: University of Pennsylvania Press.
Brundage, A. 1986. Ministers, Magistrates and Reformers: The Genesis of the Rural Constabulary Act of 1839. Parliamentary History 5:55-64.
Buchanan, J. 1988. An Economic Theory of Clubs. In The Theory of Market Failure: A Critical Examination, ed. T. Cowen. Fairfax, Va: George Mason University Press.
Cahnman, W. J., and R. Heberle, eds. 1971. Ferdinand Toennies on Sociology. Chicago: University of Chicago Press.
Cowen, T. 1988. The Theory of Market Failure: A Critical Examination. Fairfax, Va.: George Mason University Press.
Critchley, T. A. 1967. A History of Police in England and Wales, 900-1966. London: Constable.
Cunningham, W. C., and T. Taylor. 1985. Private Police and Security in America. Portland, Ore.: Butterworth-Heinemann.
Davies, S. 1980. The Courts and the Scottish Legal System, 1600-1747: The Case of Stirlingshire. In Crime and the Law: The Social History of Crime in Western Europe Since 1500, ed. V. A. C. Gatrell, B. Lenman, and G. Parker. London: Europa Publications.
---. 1985. Classes and Police in Manchester. In City, Class and Culture, ed. A.J. Kidd and K. R. Roberts. Manchester: Manchester University Press.
De Jasay, A. 1989. Social Contract, Free Ride. Oxford: Clarendon Press.
Ellickson, R. C. 1991. Order Without Law: How Neighbors Settle Disputes. Cambridge: Harvard University Press.
Emsley, C. 1983. Policing and Its Context, 1750-1870. London: Macmillan.
--- . 1987. Crime and Society in England, 1750-1900. London: Longman.
Gatrell, V. A. C., B. Lenman, and G. Parker, eds. Crime and the Law: The Social History of Crime in Western Europe Since 1500. London: Europa Publications.
Graham, H. D., and T. R. Gurr, eds. 1969. The History of Violence in America. New York: F. A. Praeger.
Hart, J. M. 1955. The Reform of the Borough Police, 1835-1856. English Historical Review 70:416-22.
Hay, D. 1975. Property, Authority and the Criminal Law. In Albion's Fatal Tree: Crime and Society in Eighteenth Century England, ed. D. Hay, P. Linebaugh, and E. P. Thompson. New York: Pantheon Books.
Hay, D., P. Linebaugh, and E. P. Thompson, eds. 1975. Albion's Fatal Tree: Crime and Society in Eighteenth Century England. New York: Pantheon Books.
Hay, D., and F. Snyder, eds. 1989. Policing and Prosecution in Britain, 1750-1850. Oxford: Clarendon Press.
Johnston, L. 1992. The Rebirth of Private Policing. London: Routledge.
Jones, D. 1982. Crime, Protest, Community, and Police in Nineteenth Century Britain. London: Routledge and Kegan Paul.
Kidd, A. J., and K. R. Roberts, eds. 1985. City, Class and Culture. Manchester: Manchester University Press.
King, P. 1984. Decision-Makers and Decision-Making in the English Criminal Law 1750-1800. Historical Journal 27:25-58.
---. 1989. Prosecution Associations and Their Impact in Eighteenth Century Essex. In Policing and Prosecution in Britain, 1750-1850, ed. D. Hay and F. Snyder. Oxford: Clarendon Press.
Langbein, J. 1978. The Criminal Trial before the Lawyers. University of Chicago Law Review 45 (2): 263-316.
---. 1983. Albion's Fatal Flaws. Past and Present 98:96-120.
Lenman, B., and G, Parker. 1980. The State, the Community and the Criminal Law in Early Modern Europe. In Crime and the Law: The Social History of Crime in Western Europe Since 1500, ed. V. A. C. Gatrell, B. Lenman, and G. Parker. London: Europa Publications.
Little, C. B., and C. P. Sheffield. 1983. Frontiers and Criminal Justice: English Private Prosecution Societies and American Vigilantism in the Eighteenth and Nineteenth Centuries. American Sociological Review 48:796-808.
McLynn, F. 1989. Crime and Punishment in Eighteenth Century England. London: Routledge.
Mereweather, H. A. 1814. Insurance Against Robbery; or the Present System of the Police Considered and a New One Proposed. The Pamphleteer 3:243-63.
Philips, D. 1977. Crime and Authority in Victorian England: The Black Country, 1835-1860. London: Croom Helm.
---. 1980. A New Engine of Authority: The Institutionalisation of Law Enforcement in England, 1780-1830. In Crime and the Law: The Social History of Crime in Western Europe Since 1500, ed. V. A. C. Gatrell, B. Lenman, and G. Parker. London: Europa Publications.
---. 1983. A Just Measure of Crime, Authority, Hunters, and Blue Locusts: The Revisionist's Social History of Crime and the Law in Britain, 1780-1850. In Social Control and the State, ed. S. Cohen and A. Scull. Oxford: M. Robertson.
---. 1989. Good Men to Associate and Bad Men to Conspire: Associations for the Prosecution of Felons in England, 1760-1860. In Policing and Prosecution in Britain, 1750-1850, ed. D. Hay and F. Snyder. Oxford: Oxford University Press.
Pirie, M. 1988. Micropolitics. Aldershot, Hants, U.K.: Wildwood House.
Radzinowicz, L. 1948-68. A History of English Criminal Law and its Administration From 1750. 4 vols. New York: Macmillan.
Reith, C. 1938. The Police Idea. Oxford: Oxford University Press.
---. 1943. British Police and the Democratic Ideal. Oxford: Oxford University Press.
Report of Commissioners for Enquiring into County Rates. 1836. Parliamentary Papers.
Report from Select Committee on Police of the Metropolis. 1828. Parliamentary Papers.
Robinson, C. D. 1979. Ideology as History: A Look at the Way Some English Historians Look at the Police. Police Studies 2:35-49.
Rosenbaum, H. J., and P. C. Sedeberg, eds. 1976. Vigilante Politics. Philadelphia: University of Pennsylvania Press.
Sharpe, J. 1984. Crime in Early Modern England, 1550-1750. London: Longman.
Shubert, A. 1981. Private Initiative in Law Enforcement: Associations for the Prosecution of Felons, 1744-1856. In Policing and Punishment in Nineteenth Century Britain, ed. V. Bailey. London: Croom Helm.
Silver, A. 1967. The Demand for Order in Civil Society. In The Police: Six Essays, ed. D. Bordua. New York: Wiley.
Smith, A. 1978. Lectures on Jurisprudence. Edited by R. L. Meek, D. D. Raphael, and P. G. Stein. Indianapolis: Liberty Classics.
South, N. 1988. Policing For Profit. London: Sage Publications.
Steedman, C. 1984. Policing the Victorian Community: The Formation of English Provincial Police Forces, 1856-1880. London: Routledge and Kegan Paul.
Storch R.J. 1975. The Plague of Blue Locusts: Police Reform and Popular Resistance in England, 1840-57. International Review of Social History 20:61-90.
---. 1976. The Policeman as Domestic Missionary: Urban Discipline and Popular Culture in Northern England, 1850-1880. Journal of Social History 4:481-509.
---. 1989. Policing Rural England before the Police. In Policing and Prosecution in Britain, 1750-1850, ed. D. Hay and F. Snyder. Oxford: Leicester University Press.
Styles, J. 1987. The Emergence of the Police: Explaining Police Reform in Eighteenth and Nineteenth Century England. British Journal of Criminology.
---. 1989. Print and Policing: Crime Advertising in Eighteenth Century Provincial England. In Policing and Prosecution in Britain, 1750-1850, ed. D. Hay and F. Snyder. Oxford: Clarendon Press.
Tobias, J. J.1967. Crime and Industrial Society in the Nineteenth Century. London: Batsford.
---. 1979. Crime and Police in England, 1700-1900. New York: St. Martin's Press.
Toennies, F. [1887]. 1957. Community and Society. East Lansing: Michigan State University Press.
Wirth, L. 1938. Urbanism as a Way of Life. American Journal of Sociology 44:1-24.
Wrightson, K. 1980. Two Concepts of Order: Justices, Constables and Jurymen in Seventeenth Century England. In An Ungovernable People: The English and Their Law in the Seventeenth and Eighteenth Centuries, ed. J. Brewer and J. Styles. London: Hutchinson.
29 марта 2011 Впервые: Davies S. The Private Provision of Police during the Eighteenth and Nineteenth Centuries // The Voluntary City: Choice, Community, and Civil Society / Ed. by D.T. Beito, P. Gordon, A. Tabarrok. Ann Arbor: University of Michigan Press, 2002.
Источник: Свободная Среда inliberty.ru
pravonaoryzhie.ru